- Это новая игрушка, - сказала Нечия. - Наш сын - странствующий священник, и он присылает нам разные диковинки. Он написал, что видел нечто подобное во время своих путешествий, и прислал клочок шерсти тигра, зацепившийся за колючки, волосы обезьян, землю из-под дерева, о которое терлись газели, цветы и так далее.
Я был поражен.
- Это напомнило мне то, что я видел в детстве в джунглях своего Симабу, - сказал я, внезапно охваченный тоской по родине.
- Когда я научусь управлять отдельными маленькими заклятиями, - продолжала Нечия, - я наложу общее заклятие на всю картинку, и тогда ее можно будет повесить на стену. Запечатленная на ней сцена будет повторяться снова и снова. У меня уже есть уличные сценки, потом виды реки, лодок, но сейчас я впервые попыталась изобразить то, чего сама не видела. Естественно, - серьезно добавила она, - тигру не видать газели. Обезьяны поднимут тревогу, и они убегут. Тигр порычит на обезьян и уйдет несолоно хлебавши.
Я снова подивился на Нечию, которую никак нельзя было принять за супругу трибуна; на сына Ле Балафре, о котором я впервые услышал, но если бы и слышал раньше, то ни за что бы не подумал, что он может быть странствующим священником, живущим подаяниями. Воистину все мы не те, кем кажемся.
Гости засиделись у нас допоздна, но разговор дальше велся на отвлеченные темы. Проводив чету Ле Балафре, я позволил себе искорку надежды, что старый трибун прав и мое изгнание не будет продолжаться вечно.
Один гость задержался у нас во дворце совсем недолго. Молодой домициус по имени Оббия Трошю навестил меня, сказав, что служил под моим началом капитаном в сражении при Дабормиде. Я вынужден был признаться, что совершенно его не помню. Меня всегда восхищали великие полководцы, которые, как гласит история, останавливали на улице прохожего, узнав в нем рядового, с кем двадцать лет назад во время похода ели из одного котла. Я восхищался, но не верил, что такое возможно...
Так или иначе, я пригласил этого Трошю к себе в кабинет. Таинственно оглядевшись по сторонам, молодой домициус плотно прикрыл дверь.
- Я решил нанести вам визит, трибун Дамастес, потому что просто взбешен тем, как с вами обошелся император.
- Император?
Трошю утвердительно кивнул.
- Сэр, - холодно произнес я, - я считаю, ни вы, ни я не вправе подвергать сомнению поступки императора. Мы оба принесли присягу.
- Сэр, не сочтите мои слова за дерзость, но вы все же оспорили приказ Тенедоса, разве не так?
Я промолчал. Трошю был прав.
- Я пришел к вам от имени группы... скажем так, от группы обеспокоенных граждан, - продолжал он. - Некоторые из них служат в армии, другие входят в число самых светлых умов Никеи и всей Нумантии. Мы пристально следили за тем, что происходило с вами.
- Это еще с какой целью? - спросил я, чувствуя неприятный холодок.
- Разумеется, мы всецело преданы императору; мы были в числе первых, кто поздравил его, когда он взошел на престол Но нас все больше и больше тревожат события последних двух лет.
- Вот как?
- Временами начинает казаться, что политика императора определена не так четко, как раньше, и претворяется в жизнь весьма нерешительно.
- Я ничего подобного не замечал, - ответил я, вспоминая, как быстро отреагировал Тенедос на события в Каллио.
- Ну разумеется, - поспешил загладить резкость своих слов Трошю. - Вы были его разящей правой рукой, постоянно находились в гуще событий. Но когда отходишь от повседневных забот, появляется возможность увидеть происходящее как бы со стороны.
- Верно, - согласился я.
- Группа, чьи интересы я представляю, считает, что ей пора предложить свои услуги императору. Мы надеемся, что он прислушается к нашим советам. Не надо забывать старинную пословицу, гласящую, что ум хорошо, а два лучше.
- Есть и другая про семерых нянек и дитя без глаза, - возразил я.
- По-моему, в нашем случае это исключено, - смутился Трошю.
- А чем я могу быть полезен этой группе великих мыслителей? - насмешливо поинтересовался я.
- Если честно, - взволнованно произнес Трошю, - среди нас почти нет известных людей, мы почти не появляемся на широкой публике. Мы понимаем, что толпе нужен свой идол - кого она будет уважать, за кем пойдет. И вот тут вы могли бы послужить Нумантии.
Его слова меня заинтересовали, но я сохранял на лице безучастное выражение.
- Позвольте в таком случае задать еще один вопрос, - сказал я. - Предположим, ваша группа предложит какие-то действия, а император с вами решительно не согласится. Что тогда?
- Надеюсь, у нас окажется достаточно мужества, чтобы, подобно вам, настоять на том, что, по нашему разумению, будет исключительно во благо Нумантии. И здесь на нашей стороне будет то преимущество, что нас много. Вы были героем-одиночкой, и император с легкостью от вас отмахнулся. Но если ему придется иметь дело с десятком, с сотней решительных людей...
Я вскочил. Во мне бурлила ярость, но я постарался сдержаться, впрочем, не слишком успешно.
- Домициус, придержите язык. Позвольте еще раз напомнить о том, что вы принесли присягу. Вы предлагаете мне подлость. Смысл нашей жизни состоит в том, чтобы служить императору. Не "давать советы" и не ставить ему палки в колеса, если у него появятся какие-то собственные мысли. От ваших слов попахивает изменой; ваше поведение бесчестно. Я вынужден попросить вас немедленно покинуть мой дом и впредь больше не осквернять его своим присутствием.
Возможно, мне следовало бы сообщить соответствующим органам о вас и вашей группе. Впрочем, я вряд ли опущусь до этого, потому что глубоко презираю доносительство. К тому же я не считаю, что ваша горстка глупцов угрожает империи и императору. Больше всего вы напоминаете мне тех сопливых беспомощных бездельников, свергнутых Тенедосом с моей помощью, - чем я очень горжусь.
А теперь убирайтесь отсюда, или я прикажу слугам вышвырнуть вас за дверь!
Как это ни странно, Трошю отнесся к моим словам совершенно спокойно. Встав, он поклонился и не спеша удалился. Дав своему гневу улечься, я отправился к Маран и рассказал ей о неожиданном госте. Она взорвалась, и мне пришлось ее успокаивать. К тому же своей яростью она и во мне разбудила задремавший было гнев.
- Мерзкая крыса! Надо немедленно связаться с подручными Кутулу и донести на этого домициуса, которому моча в голову ударила, и его полоумных дружков! У императора хватает забот и без их козней!
Несмотря на благородное происхождение и соответствующее воспитание, моя жена умеет ругаться не хуже заправского солдафона. Я повторил ей то, что сказал незваному посетителю насчет своего отношения к стукачам.
Маран поджала губы.
- Знаю. Я сама ненавижу наушничество. Но в данном случае речь идет об императоре! - Вдруг она, высвободившись из моих объятий, посмотрела на меня как-то странно. - Дамастес, мне только что пришла в голову одна мысль. Возможно, очень глупая. Я выскажу ее медленно, чтобы ты не разозлился. Так вот, слушай. Сейчас император страшно зол на тебя, верно? Возможно, он даже начал сомневаться в твоей преданности.
Она умолкла, судя по всему, ожидая от меня вспышки негодования.
- Продолжай, - только и сказал я.
- Похоже, тебе пришли в голову те же мысли. Итак, если бы я была императором и у меня имелся бы такой человек, как Змея, Которая Никогда Не Спит - по слухам, насовавший своих соглядатаев во все таверны, кабаки и притоны Нумантии, да еще позаботившийся о том, чтобы за каждым шпионом присматривал другой, - так вот, быть может, я попросила бы его проверить, нельзя ли подтолкнуть моего опального трибуна на какую-нибудь глупость?
- Например, предложить ему примкнуть к несуществующему заговору? - спросил я.
- Быть может, заговор действительно существует, но только для того, чтобы лучше следить за потенциальными изменниками? - уточнила Маран.
Я покачал головой, выражая не столько несогласие, сколько растерянность.
- Не знаю, Маран. Право, не знаю.
- И я не знаю. Но Лейш Тенедос и Кутулу достаточно хитры, чтобы устроить тебе такую проверку.
- И все же как нам быть? Даже если этот Трошю подсадная утка, сама идея доносительства мне претит.
- Нам надо хорошенько подумать, - сказала Маран.
Но мы были избавлены от этой необходимости. На следующий день Кутулу лично пожаловал к нам в гости.
Он стеснялся еще больше обычного и сидел, забившись в угол экипажа, крепко вцепившись в обернутый бумагой пакет. Маран провела его в зеленый кабинет и сказала, что присоединится к нам позже. Это был условный сигнал: в зеленом кабинете имелся тайный альков, куда можно было проникнуть из соседней комнаты. Я или Маран пользовались им, когда хотели услышать то, что в нашем присутствии сказано бы не было.
Кутулу отказался от угощений, заявив, что заглянул ко мне лишь на несколько минут.
- Насколько я вижу, твои раны зажили, - сказал я.
- Да, по крайней мере, затянулись, - подтвердил Кутулу. - Правда, в боку до сих пор что-то болит. Но голова вернулась в рабочее состояние. Долгое время я то и дело проваливался в облака тумана. Теперь я не могу точно вспомнить, что со мной было, о чем я говорил. Полагаю... надеюсь... больше такого не повторится. Моя память, способность складывать вместе разрозненные детали - это мой единственный настоящий талант.
Наверное, точнее было бы назвать это словом "оружие".
- Всякое может быть, - осторожно произнес я. - Большинство людей заблуждаются, считая, что удар по голове лишь на время лишает человека сознания. На самом деле требуется довольно много времени, чтобы полностью прийти в себя.
- Кто меня оглушил?
- Какая-то женщина, попытавшаяся затем перерезать тебе горло.