- Всё это так, - непочтительно прервал Рассвет обвинителя. - Но где доказательства, что именно в представительстве посыльному сказали: "Иди и сожги!" Чем не устраивала прачечная наше представительство? Даже из ваших слов видно, что заведение это работало хорошо, стирало чисто и разносило бельё вовремя?
- Это попытка увести суд от сути! - завопил опытный обвинитель. - Какое нам дело до того, как стирала бельё прачечная, когда у нас есть более веские доказательства! Судите сами: посыльный понес бельё в представительство, а, вернувшись, спалил заведение, в котором работал. Почему он сделал это не после визита к господину прокурору, или к господину начальнику таможни, или к кому-то еще? Нет, из представительства он вернулся, - и возразить на это нечего!
- Почему нечего? - снова взвился, и справедливо взвился Рассвет. - Это очень неубедительные доказательства! Потому что у меня есть свидетель, который подтвердит, что посыльный уже пришёл в представительство, одержимый идеей поджога.
Этот свидетель была, естественно, я.
Неприукрашенная правда в Отстойнике интересовала всех меньше всего, а особенно беспристрастный суд, поэтому мы тоже сочинили не менее захватывающую историю того, как было дело.
- Пусть говорит свидетель защиты, - милостиво разрешил судья.
Ему, по всему, было интересно, как будет выкручиваться Огрызок, ведь чтобы объяснить поведение посыльного, нужно предать огласке историю с найденным заклинанием - ведь не одна умная голова догадалась, что так полыхнуть не магическим способом прачечная просто не могла: она же, в конце концов, не лесосушилка какая-нибудь, а заведение, где сыро уже только потому, что в нем стирают каждый день и вода в таком месте всегда под рукой. А в Огрызке собирают заклинания, - это тоже все знали.
Как же, разбежался. Мы хоть и не изображали Медбрата и Сестру-Хозяйку в одном вместилище, но тоже думать умели и решили выдвинуть встречные претензии.
Я встала, поправила воротничок, и жалобным голосом начала живописать наше отображение событий:
- Я занимаюсь ведением хозяйства в представительстве. В мои обязанности, помимо прочего, входит также забота о поддержании чистоты постельного белья. Мне рекомендовали прачечную господина Корня, как заведение с прекрасной репутацией и хорошим качеством работ. Поэтому я воспользовалась её услугами, о чем теперь глубоко жалею.
Со скамьи обвинения раздалось возмущенное шипение.
- Я протестую! - заявил бдительный обвинитель. - Это - голословная попытка опорочить уважаемое заведение!
- Возражаю! - тут же отпарировал Рассвет. - До этого мы из уст уважаемого обвинителя слышали не менее голословные попытки опорочить не менее уважаемое заведение, если вообще можно сравнивать прачечную и представительство суверенного государства!
- Продолжайте! - скучно сказал судья.
- В тот день посыльный принес наш заказ, и я приняла его в кастелянской комнате, как обычно, - послушно продолжила я. - Мы храним там наше чистое постельное бельё, а также грязное бельё, предназначенное для стирки. Когда посыльный выгрузил стопки, я принялась их пересчитывать, как обычно.
- Мы простыни не воруем! - не сдержавшись, подскочила со скамьи обвинения щекастая дама, которая и была племянницей судьи. - Ишь какая выискалась, пересчитывают они за нами там! За собой бы посчитали!
Игнорируя выпад племянницы, я обратилась прямо к её дяде:
- Дело в том, уважаемый суд, что несколько раз среди простыней представительства попадалось чужое постельное бельё, приходилось разбираться. Мои слова могут подтвердить вот эти счета.
Рассвет достал из папки и шлепнул на судейский стол несколько бумаг, которые, к счастью, сохранились даже после пожара, потому что были за старостью сведений удалены в архив.
- Так вот, уважаемый суд, занятая разборкой принесённого белья, чтобы сверить его потом с прилагаемым счётом, я не обращала внимания на посыльного, ведь обычно это, действительно, был тихий, исполнительный человек. И совершенно зря не обращала: пользуясь тем, что я отвлеклась, посыльный из каких-то одному ему ведомых соображений устроил нам в кастелянской пожар!
Хороший мы придумали ответный удар, пользуясь, как и противная сторона, тем, что мертвые не болтают. У обвинителя аж челюсть дернулась, словно его и правда кто-то приложил.
- Мы понесли большие потери, сгорело всё выстиранное и всё приготовленное для стирки белье. Сгорела мебель. Сгорели невосполнимые документы!
- Свидетельница, пытаясь потушить пожар, получила сильные ожоги, - вставил Рассвет. - Имуществу представительства был нанесен значительный ущерб. Но, исходя из принципов человеколюбия и добросердечия, мы не обращались с иском к заведению, в котором работал поджигатель, зная, что вышеуказанное заведение тоже пострадало от его действий. И я спрашиваю уважаемый суд, - с нажимом в голосе сказал Рассвет. - Почему мы вынуждены сидеть на скамье обвиняемых, хотя потерпели от пожара ничуть не меньше, чем владельцы прачечной? Нас вынуждают обратиться со встречным иском и мы с ним обращаемся!
Рассвет картинно развернул и выложил перед судьей дли-и-нный список сгоревшего белья.
Излишне говорить, что по этому списку складывалось впечатление о том, что спали мы исключительно на тончайших льняных простынях, а сгоревшие подштанники Профессора были покрыты шелковой вышивкой сверху донизу - но доказать противное никто бы не смог, все эти вещи были привезены из Ракушки, поэтому определить реальную их цену в Отстойнике было невозможно.
Суд превратился в балаган: обвиняющая сторона перешла на личности и стала выкрикивать в нашу сторону разные нехорошие слова. От моих накрахмаленных кружевных манжет они отскакивали, как дождинки от крыши.
Обвинитель тщетно пытался успокоить родственников покойного владельца прачечной, но их нервы, видимо, не выдержали: почему-то, подавая иск, они не могли представить, что любые обвинения - штука обоюдоострая и всегда можно получить в ответ тем же оружием, каким пытался уязвить кого-то. И им было очень обидно.
Но чем больше они орали, тем меньше сочувствия встречали их крики у зрителей.
Судья понял, что показательного процесса не будет, поэтому быстро свернул слушания, объявив, что заседание заканчивается, а дело будет рассматриваться не открытым, а закрытым порядком: то есть судья, обвинитель и Рассвет. И о продолжении рассмотрения он объявит особо.
Мы с Рассветом собрали все бумаги обратно в папку и невозмутимо покинули суд.
Проходя по залу, я увидела на одной из скамей даму, ломившуюся к нам в лавочку вчера. На другой - начальника Службы Надзора за Порядком. Около служебного выхода госпожа прокурорша что-то втолковывала господину прокурору, опирающемуся на толстую трость.
Похоже, мы разыграли хорошее представление.
* * *
К моей досаде, Град даже проголодаться не успел, до чего быстро мы управились в суде.
Зато теперь я могла сбежать к Ряхе с чистой душой. Так и понеслась, прямо в манжетах, чтобы похвастаться.
Ряха сидел, набычившись, на своей полянке и сосредоточенно мазал себя ореховой настойкой.
- Бери тряпочку, - встретил он меня, проигнорировав манжеты, - и спину мне помажь, не дотянусь никак.
- А это зачем? - спросила я, ведь думала, что настойка ему для поднятия духа нужна или ещё для чего.
- Сама догадайся, - мрачно сказал Ряха.
- Ну-у, кожа будет тёмная, - сказала я осторожно, возя тряпочкой по его необъятной спине.
- Когда кожа загорелая, то мышцы лучше выделяются, - объяснил нехотя Ряха, чем-то сегодня расстроенный. - А как загореть здесь нормально, когда ещё весна?
- Так ты рано мазать начал, она же смоется? - спросила я.
- Не должна. Она как раз сейчас подсохнет на мне, к коже пристанет. Мыться я пока не буду. А потом, в день боя, только слегка тряпочкой в настойке смоченной по коже протереть - и словно всё лето на солнце жарился.
- Ряха, я и не предполагала, что это такое сложное дело… - искренне воскликнула я. - С ума сойти, сколько чего и в каком порядке!
Услышав это, Ряха немного оттаял и перестал быть похожим на Медбрата, которому час назад хвост отрубили.
- А как твои поиски продвигаются? - спросила я.
- Плохо… - помотал головой Ряха. - Главное, выбирать-то не из кого - три человека и могли это сделать, больше некому. Но вот кто из трех?
- А ты мне скажешь, когда его найдёшь? - уточнила я подлизывающимся голосом.
Ряха оскалился в жутковатой ухмылке, особенно выразительной на его тёмной от ореховой настойки физиономии.
- Вот именно этого я тебе, Двадцать Вторая, обещать не могу. Но что ты об этом узнаешь - всенепременно.
- И на том спасибо… - обиделась я. - И вообще, только пальцы испачкала с твоей дурацкой настойкой! Чуть манжеты не заляпала, а ты даже слова про них не сказал! Совсем забыла: письмо тебе, пока не сде…
Ряха выдернул у меня из руки письмо, не успела я даже фразу закончить. А я такое условие отдачи придумала! Вот гад!
- Сегодня ничего делать не будем, иди домой, - сказал он. - Я подсохну, темноты дождусь, чтобы людей не пугать, да в гарнизон пойду. Кстати, голову даю на отсечение, что тот тип был в суде, когда вы народ веселили. Я не пошёл, не стал светиться.
- Там был весь Отстойник, - вздохнула я печально.