Звеня шпорами, в кабинет вошел врач-психотерапевт. В другом состоянии она удивилась бы: вошедший внешним своим видом ничем не напоминал врача - скорее, он был похож на кавалергарда времен Екатерины Великой: усы, эполет на левом плече, палаш, ордена - все честь по чести. Но и это ей было безразлично. Врач в белом халате или кавалергард - какая, в сущности, разница? Кавалергард уселся в свободное кресло напротив Веры и с минуту, прищурясь, молча ее разглядывал, изучал.
- Здравствуйте, Вера, - сказал наконец он с заметным акцентом. - Здравствуйте, дорогая моя. Как вы себя чувствуете?
Голос его оказался на удивление мягким и, несмотря на акцент, приятным. Вера недоверчиво посмотрела на кавалергарда. Тембр и интонация, с которыми он начал беседу, неожиданно напомнили ей манеру беседы отца. Кавалергард улыбнулся ей, подкручивая ус.
- Merci, - сказала она сделав усилие. - Я чувствую себя хорошо.
- Меня зовут Михаил, - представился кавалергард. - Если полностью, то - Михаил фон Шатов, барон Приамурский. Но вы можете называть меня просто Михаилом. Мне это будет приятно. Да и вам должно быть проще. Я назначен вашим лечащим врачом и в первую пору - наставником. По всем интересующим вас вопросам обращайтесь ко мне без стеснения. Я постараюсь ответить на любой из них. Конечно же, в пределах своей компетенции. Но прежде, Вера, нам нужно познакомиться поближе. Вы не возражаете?
Она молча покачала головой. Лечащий врач, наставник… Верой снова овладевала апатия: какая разница, кто он и зачем он?
- В общих чертах, - продолжал фон Шатов, барон Приамурский, - я знаю вашу историю; знаю, что произошло с вашим миром. Но мне рассказали об этом другие люди. А теперь я хотел бы послушать вас. Мне кажется, так я лучше сумею понять ваше состояние сегодня. Вы расскажете мне?
- Это был ад, - сказала Вера недрогнувшим голосом. - Зачем вам знать подробности?
- Меня вовсе не подробности интересуют, - ответил фон Шатов. - Меня интересуют ваши субъективные впечатления. Для меня они гораздо важнее.
Вера не имела сил спорить. Она кивнула и, глядя в пол, очень медленно начала свой рассказ:
- Все рухнуло… malheur… Я сидела в своей комнате… Завтра у меня должен быть экзамен, я должна была s'apparěter ă exsamen… Экзамен по новейшей истории. Я как раз читала восемнадцатый билет. Вопрос: военный переворот тридцать восьмого года, убийство Сталина, изменение геополитического баланса, первые решения Временного военного правительства… Вопрос сложный. Я готовилась. Apres погасло солнце. Не как при затмении… Разом… Мне вдруг стало очень больно. Боль во всем теле… Мне было больно и страшно, потому что вокруг было темно, и я подумала, что наш дом рухнул и теперь я погребена заживо… - Вера замолчала, сжимая и разжимая пальцы.
Наступила пауза.
- Что было потом? - напомнил о себе фон Шатов.
- Потом?.. - Вера словно очнулась. - Потом появился свет. Tout ă coup, вдруг… И даже не свет - огонь. Как ярко-желтые полосы. Зажглись в воздухе - совсем близко, рядом. Бесшумно, страшно… И затряслась земля… Полетели искры… Но холодные, от искр не было жара… Я звала отца. Но никто не откликался. А полосы удлинялись. Искр летело все больше. Целый сноп искр. И странно - они ничего не освещали, эти искры… Я не видела в их мерцании ни комнаты, ни стола, ни конспектов… Я снова звала отца… Но опять никто не откликнулся. И в какой-то момент полосы слились, и в темноте словно открылось окно… Там, en delá de… по ту сторону, за окном было море, берег и голубое небо. И на прибрежной гальке стоял человек, седой, с суровым лицом… в военной форме… и звал меня по имени. Я подумала, что это смерть пришла за мной… А он протянул мне руку, и я шагнула туда, на берег… И мне показалось… да, показалось, только показалось… Я увидела отца и Владимира Николаевича, это excellent ami… друг нашей семьи, командарм второго ранга. Они сидели в кабинете отца, пили кофе, говорили… потом в пространстве образовалось такое же окно, только за ним не было берега. Там были трое в таких костюмах… у нас такие надевают команды дезактивации на атомных энергостанциях… только у этих они были пятнистые зеленого цвета… в руках у них было оружие. Они прыгнули через окно в комнату. Владимир Николаевич успел выхватить пистолет, но выстрелить… он уже не успел… Потому что эти… они стали стрелять… раньше… И отец… Папа!.. Папа!..
Веру прорвало; из глаз брызнули слезы, она разрыдалась, а лечащий врач, "кавалергард" фон Шатов, приподнявшись, мягко обнял ее за плечи, а она долго навзрыд плакала у него на груди, и он аккуратно поглаживал ее по плечу и взгляд его был печален.
ПОНЕДЕЛЬНИК ТРЕТИЙ
"- Нет, нет, сенатор! - крикнул физик. - Все они, все существуют в реальности!
Мы переглянулись.
- Вы хотите сказать, в математическом смысле? - уточнил Кеннеди.
- В любом! Параллельные вселенные создаются каждую миллионную долю секунды, а в "реальности" существует лишь одна из них. Или, если хотите, мы живем в одной из этих вселенных".
Фредерик Пол
18 мая 1998 года (год Тигра)
Основной вектор реальности ISTI-58.96.A
Как-то раз, просто из любопытства, Вячеслав Красев отправился в тот день, чтобы взглянуть на самого себя со стороны.
Он зашел в будку таксофона, что напротив входа в институт, снял трубку и сделал вид, будто ждет, когда откликнутся на том конце провода. Смеху ради Вячеслав замаскировался: нацепил большие солнцезащитные очки, низко надвинул шляпу, поднял воротник плаща - вылитый спецагент из пародии на тему шпионских страстей.
Он понимал и совершенно отчетливо помнил, что в этот день его более молодой по биологическому времени двойник вряд ли сумел бы заметить хоть что-нибудь необычное, даже крутись у него под носом с десяток исключительно на него самого похожих товарищей, не посчитавших нужным навести на себя макияж. И в том нет ничего удивительного, потому что в потертом кожаном портфеле Вячеслав Красев номер два (или если уж по справедливости, то все-таки номер один) нес небольших размеров электронный блок, спайку которого собственноручно закончил сегодня около часа назад и который являлся последней недостающей частью к машине, которая в свою очередь, по представлениям Красева-младшего, должна была вскорости перевернуть мир.
И Вячеслав, притаившийся в телефонной будке, увидел наконец себя, испытав при том ни на что не похожее волнение: еще бы, имеет место быть классический хронопарадокс. Вот же он я - рукой подать. Выйти из будки, сбить неожиданным ударом двойника с ног и потоптаться на портфеле, чтобы там звучно хрустнуло - такие вот экстремистские фантазии пришли Вячеславу на ум. Но Красев знал, что не сделает этого, потому что слишком хорошо успел изучить, как быстро и жестоко Время избавляется от парадоксов, не жалея в слепом желании защититься ни людей, ни целых миров. Хорошо если обойдется возникновением новой альветви, а если всплеснет хроноволна? Поэтому Вячеслав не стал следовать хулиганским побуждениям, а просто вышел из телефонной будки и двинулся вслед за двойником, глядя ему в спину.
"Такой я и был", - думал Вячеслав, вспоминая между делом себя и свое настроение в этот день.
Такой и был: самоуглубленный инженер-механик в международном НИИ физики пространства, золотые руки, незаменимый, хотя и ниже всех остальных оплачиваемый сотрудник, без которого все в лабораториях института останавливалось и замирало. Стоило заболеть - и телефон уже обрывают академики: "Как там? Что там? Почему заболел?".
Кроме ясного ума и феноменальной памяти он имел еще одну способность (профессионалы называют это "зеленым пальцем") - интуитивное чутье техники, электронно-измерительной аппаратуры любого вида и класса точности. Благодаря этому он был совершенно незаменимым техническим диагностом: мог определить неисправность в каком-нибудь, скажем, синхрофазотроне, не подходя к нему ближе, чем на пять шагов. "Наш уникум", - говорили седовласые профессора, представляя его студентам. "Наш уникум", - говорили лысые доценты, представляя его иностранным коллегам. "Наш уникум!" - повесили над его шкафчиком для одежды красочно выполненный плакатик местные зубоскалы. На последнее он не обиделся и плакатик не сорвал: шутка его позабавила, он признал ее удачной.
Кроме прочих достоинств Вячеслав был нетщеславен. Он не выступал, не лез с сумасбродными идеями, не перебивал, когда кто-нибудь из великоречивых мэтров пускался в глубокомысленные рассуждения, сопровождаемые использованием узкоспециальной терминологии, по поводу, как, например, просверлить дырку вот в этой вот стене, чтобы перебросить коаксиальный кабель из одной комнаты в другую. Любые советы и замечания Красев выслушивал всегда очень внимательно и серьезно, за что тоже был любим многими, если не всеми.
Но одна сумасбродная идея у него все-таки имелась. Однако никому он о ней, что вполне естественно, не рассказывал.
Он думал так: получится - хорошо, не получится - черт с ним. И он неторопливо, на протяжении семи с лишним лет, ни на что особенно не отвлекаясь (основная работа, если разобраться, никогда его сильно не тяготила), шел к реализации своей идеи. И никогда на нелегком этом пути не задумывался даже, сколько еще осталось сделать. И только когда спаял последний блок, с совершенной, идущей от его развитых способностей к интуитивному творчеству, отчетливостью понял, что у него наконец получилось. Он сделал первую в мире действующую Машину Времени.
Да, Машина Времени. Прямо как у Уэллса. И сегодня же он ее испытает.
"… - На этой машине, - сказал Путешественник по Времени, держа лампу высоко над головой, - я собираюсь исследовать Время. Понимаете? Никогда я еще не говорил более серьезно, чем сейчас…"