Трещины образовывали уродливые сплетения, сливались друг с другом и напоминали гротескное подобие детских каракулей. Я невольно выискал в этой мозаике угловатую букву C. Буква H располагалась сразу за ней. "Шерил".
- Лиза?
Она вздрогнула и снова посмотрела на меня. Я увидел тонкую красную царапину у неё на шее, словно она порезалась чем-то острым. Интересно, замечала ли это она сама? Наверное, нет – девушка смотрела на меня с такой благоговейной надеждой, будто я собрался произнести заклинание.
- Можно спросить? Ты не видела где-нибудь поблизости маленькую девочку? Может, до того, как потеряла сознание? Короткие чёрные волосы, семь лет...
- Семилетняя девочка? – Лиза наморщила лоб, сразу став похожей на старательную студентку университета. – Она твоя дочь?
Что ж, в быстроте логики ей было не отказать.
- Да, - ответил я.
Лиза отрицательно покачала головой:
- Извини. Я ничего не видела, и потом, я была в отключке долго, кажется, несколько часов.
Она почему-то пыталась оправдаться передо мной, словно я мог обвинить её в недостаточной наблюдательности. Я видел, что Лизе было действительно жаль. Она очень хотела мне помочь. Думаю, если бы я переспросил, попросив её подумать ещё раз, она бы расплакалась. Да и сейчас девушка была близка к этому. Я поспешил успокоить её и перевести разговор на другие рельсы:
- Это ничего... Кстати, ты знаешь что-нибудь о таинственных вещах там, внизу?
Последний вопрос вырвался совершенно непроизвольно - мне просто нужно было Лизу о чём-нибудь спросить, а в памяти были ещё свежи впечатления от палаты, наполненной разрушающей энергетикой.
- О каких вещах? – Лиза была удивлена. – Внизу что-то есть?
В свой черед удивился и я.
- Ты не знаешь? Я думал, ты здесь работаешь...
А этого говорить не стоило. Лиза опять восприняла всё слишком близко к сердцу. За короткое время нашего общения я заметил, что девушке свойственно относиться к вещам слишком искренне. Вряд ли это было серьёзным недостатком... но в создавшихся тяжёлых условиях излишняя отзывчивость была вредна в первую очередь для самой Лизы.
- Но я не знаю, - она умоляюще посмотрела на меня. – Я правда не знаю, Гарри...
- Всё в порядке, - быстро сказал я. Но опоздал. Лиза успела взвалить всю вину на себя, и это осталось грузом на её душе.
- Может, ты имеешь в виду подземный склад? – с надеждой спросила она. - Если да, то нам туда ходить запрещено... Ты был там? Что ты видел?
Я не думал, что ей, и без того порядочно напуганной, так уж нужно знать обо всех моих наблюдениях. Нужно было срочно что-то придумать. Но благодаря своей болтливости я уже отрезал все пути к отступлению... Не резать же правду-матку, как есть.
- Ну, это...
Что? Я запнулся. Лиза взволнованно наблюдала за мной. В проёме двери за ней клубилась белая дымка. Что сказать?
... белая дымка...
Я вздрогнул, словно от удара. Туман? Здесь, в больнице? Как...
И моя голова взорвалась, разметав кровавые ошметки на ржавые стены больницы.
Но я не умер. Не умер, потому что взрыв был только в моём сознании. Триста тонн толуола, залитые в черепную коробку, погрузили меня в яркую белую вспышку с оранжевым отблеском – видение ядерной кончины мира, преследующее всех со времён Трумэна. И в эпицентре апокалипсиса оказался я.
Наверное, я закричал, я не мог не закричать, хотя боли почти не было, она тоже испепелилась во всепоглощающем пламени. Последнее, что я видел – Лиза, которая на меня с расширенными от ужаса глазами. Её лицо полыхало в красных сполохах. Я услышал голос откуда-то из глубин Вселенной:
- Гарри, с тобой всё в пор...
Канал оборвался, голос пропал. Пропал и я. Взрыв разметал меня на отдельные частицы, обречённые вечно блуждать по пустоте космоса со скоростью света. Меня не стало.
Потом я родился снова. Слепился из своих бывших осколков, снова образовав одно тело. Нельзя сказать, что я был этому очень рад. Тело было слеплено неправильно и коряво, поэтому ужасно ныло. Я стал комком усталости и ломящей боли. Не хотелось даже открывать глаза, чтобы не повредить саднящие веки...
- Проснулся?
Глаза пришлось открыть. Всё вокруг было залито светом, переливающимся белизной, как мираж. Я приглушённо застонал и закрыл глаза снова. Отвратительно...
Властные руки легли на моё плечо и легонько встряхнули. Я сцепил зубы, чтобы не закричать. В желудке что-то перевернулось, и к горлу подкатила волна желчи. Похоже, спокойно лежать мне на дадут...
Я с кряхтением присел и открыл глаза во второй раз. Это оказалось вовсе не так ужасно. Свет уже не резал глаза раскалённой бритвой. Я находился в больничной палате, на одной из ранее пустовавших металлических коек. Стойка капельницы, а рядом...
- Ты опоздал.
Женщина из церкви. Не к месту она смотрелась в своём чёрном одеянии посреди царства белизны.
- А, это вы, - просто сказал я, с усилием ворочая распухшим языком. Особо никаких чувств не было. Я ещё не оклемался от небытия.
- Да, - хмуро сказала женщина, поправляя шаль на голове. – Далия Гиллеспи.
"Ты опоздал".
Как известно, тормоз – тоже механизм, но медленный. Мой заторможенный разум наконец обработал первую фразу женщины и зашёлся в протестующем вое. Как – опоздал? Почему? Сонливость мигом спала – я сам не заметил, как вскочил на ноги. Громко хрустнули суставы.
- Вы... Вы знаете! Скажите всё! Что происходит?
- Это тьма, - сказала Далия Гиллеспи. Странное имечко, рассеянно подумал я. Не менее экзотическое, чем Алесса. – Город окутывается тьмой. Сила должна превзойти мелкое желание. Я знала, что рано или поздно этот день придёт.
Тщательно выстроенные выбросы загадочных фраз, может быть, были кристально ясны для неё самой, но меня они только раздражали. Загадок и так было слишком много, и я, чёрт возьми, хотел получить от странной женщины ответ хотя бы на одну. А вместо этого мне напускали ещё больше тумана.
- Я ничего не понимаю! – громко прервал я. – Можете объяснить нормальными словами? Что вы имеете в виду?
Её бескровные губы тронула усмешка, и в ней я прочитал: "Нет".
- Верь правде, что предстаёт перед твоими глазами, - продолжала она, будто я ничего и не сказал. – Другая церковь – вот куда тебе нужно идти сейчас.
Она положила ладонь на тумбочку, и я увидел большой зелёный лист бумаги, разложенный на поверхности. Это была карта города. Точно такие листки висели на уличных табло. Проследив за костлявыми пальцами женщины, я увидел, что участок карты на углу обведён красным карандашом. Я не мог видеть, что это за место – мешала жёлтая пирамидка "Флароса", которую нежно поглаживала женщина.
- Я не в силах прекратить то, что творится, - сказала Гиллеспи, вращая пальцами пирамидку. – Только ты... Вся надежда на тебя. Ты видел эти знаки по всему городу?
Тон был скорее утвердительный, чем вопросительный.
- Тот странный знак на школьном дворе? – переспросил я с опаской. – Что он означает?
Далия Гиллеспи оставила пирамидку в покое и убрала руку. Я машинально поморщился, увидев, что рядом с выделенным участком карты красуется знакомый символ.
- Это печать Самаэля, - сказала она.
Самаэль. Вроде я когда-то слышал это имя... Сейчас-то, после перелопачивания тонн специальной литературы, я знаю, что за это имя, но тогда я так и не вспомнил.
- Не дай завершить это...
Далия Гиллеспи стала торжественно удаляться. Я сделал шаг за ней:
- Стойте!
У меня была куча вопросов. Что мне делать? Куда идти? Почему Шерил здесь нет? И где Лиза?.. Но женщина явно не собиралась стать мне персональным оракулом. Обернувшись около двери, она указала на тумбочку и бесцветно сказала:
- Не забудь взять Фларос.
Поистине голос её был магнетическим. Иначе как объяснить то, что я обернулся к тумбочке и стоял добрые пятнадцать секунд, пялясь на пирамидку, безмятежно лежащую на карте? Опомнился, когда по коридору больницы стали отдаляться мерные шаги. Но выскочить в коридор и гнаться за Гиллеспи выглядело бы глупо. Я подошёл к тумбочке и посмотрел на жирный красный кружок. Может, она отметила ту самую другую церковь, куда посоветовала мне пойти? Но нет... Над отмеченным домом была видна надпись: "Антикварная лавка". Какого чёрта?
Впрочем... Куда ещё. Всё одно. Антикварная лавка так антикварная лавка.
Я взял в руки пирамидку. Наверное, она вывалилась у меня из кармана в коридоре или где-то ещё, а эта Гиллеспи подобрала и бережно принесла сюда. Как говорится, привет, дружище, я вернулся. Гиллеспи придавала "Фларосу" какое-то важное значение. Но я пока не видел решительно ничего, что могло скрываться в этом куске пластмассы. Но взять с собой не помешает...
Я вышел в коридор больницы. Дверь противоположной палаты была выбита и лежала на паркете далеко в центре палаты. Странно... Неужели это одна из дверей, которых я вышиб плечом, блуждая по госпиталю? Но ведь те двери еле держались на шарнирах... Подойдя поближе, я увидел на концах шарниров жёлтое дерево: дверь была вырвана, что говорится, с мясом. Чтобы сделать такое, мне нужно было стать по меньшей мере чемпионом штата по карате.
Я заглянул в палату. Увидел сдвинутую с места койку и сваленную на пол капельницу. За окном густо валил снег.
- Лиза? – позвал я, зная, что никто не отзовётся.
Её не было. Лиза ушла. Я пожалел, что не успел спросить Далию Гиллеспи о Лизе.
- Она, наверное, уже дома, - неуверенно сказал я, оглядывая погнутую штырь стойки. – Дома и спит. Всё в порядке...
Но раз я это сказал, значит, волноваться было из-за чего, верно?.. С тяжестью в душе я направился к выходу.