- А что он сделал, чтобы его так называть?
- Ничего особенного. Создал новое физиологическое учение. Новую школу. Тебе этого мало? Но объясни, как ты мог его забыть?
13
Каждую ночь мне снится Дильнея, стоит закрыть глаза - и я там. Поворот бытия, сдвиг времени и пространства.
Когда я просыпаюсь, мне становится не по себе. Она далеко, моя Дильнея!
За свою продолжительную жизнь я возвращался на Дильнею несколько раз и каждый раз вместо друзей и родных встречал их потомков.
Мое призвание вечного странника превращало будущее в настоящее. Я появлялся, обгоняя свою эпоху, своих современников и самого себя. Что-то чудесное было в этих часах, днях и неделях, как бы открывалась дверь в новое небывалое бытие. Я попадал в новый век, не узнавал ни лиц, ни вещей. Но среди новых лиц и новых вещей я старался чувствовать себя уверенно. И только на Земле я теряюсь, словно не нахожу самого себя, и начинаю повторять слова Спинозы: "Нужно не плакать и не смеяться, а только понимать".
Но есть явления, которые я понять не в силах. Возвращаясь из университета, я замедлил шаги. Впереди шли два школьника. Они о чем-то болтали. Вдруг один из них позвал меня. Он громко произнес мое имя, не здешнее, а тамошнее, настоящее.
- Ларвеф, - сказал он.
Он обращался не ко мне, а к своему товарищу, но я вздрогнул, словно проснулся.
И второй подросток сказал так же громко и отчетливо:
- Эроя.
Тогда я нагнал их и спросил:
- Откуда вы знаете эти имена?
- А разве вы не читали научно-фантастическую повесть "Уэра"? - ответил подросток. - Почитайте. Там рассказывается об одном путешественнике, который летал со скоростью света. Его звали Ларвеф.
- Ларвеф это я.
- Вы шутите, - сказал школьник. - Он на вас не похож. У него почти не было рта.
- Я сделал себе пластическую операцию.
Оба подростка рассмеялись.
- Значит, вы прямо со страниц книги сошли на эту Улицу? - спросил второй подросток.
Меня поразила неожиданная правда этих слов. Я даже растерялся. Не сразу я ответил ему:
- Нет. Скорей я прямо с этой улицы попал на страницу.
Я всегда любил детей, даже когда сам был ребенком. Но это было давно, очень давно, несколько столетий тому назад. Я очень любил детей, может быть, и потому, что только в промежутке между путешествиями встречал их. Земные дети не так уж сильно отличались от дильнейских. И там, на Дильнее, я частенько заходил в школы и другие детские учреждения и рассказывал детям о своих путешествиях.
- Вы что, не верите мне? - спросил я.
Один из подростков более разбитной и бойкий ответил:
- Чему не верим?
- Тому, что я Ларвеф?
- Верим, - ответил он насмешливо и бойко, - но ведь не это главное - верим мы или не верим.
- А что?
- Ну как это выразить, когда читаешь - веришь, а когда прочтешь, думаешь - интересная сказка. А сейчас ведь я не читаю.
- Это правда, - сказал я. - Сейчас ты не читаешь, а идешь по улице. Но тут есть одна загвоздка. Сейчас я тебе покажу одну вещь, и ты перестанешь сомневаться.
Я достал из кармана универсальный лингвистический аппарат и протянул его подростку.
- Как тебя зовут? - спросил я.
- Володя.
- А твоего приятеля?
- Он просто Семенов. У него имя очень трудное. У нас все его Семеновым зовут.
Я сказал:
- Посмотри, Семенов, на эту вещицу. Ты французский язык знаешь?
- Нет, не знаю. У нас в школе проходят английский и банту.
- Ни одного слова не знаешь?
- Знаю только "бонжур" и "мерси".
- Маловато. Но сейчас ты все слова будешь знать. Вот нажми эту кнопку.
- Нажал. А теперь что?
- Теперь говори.
Семенов заговорил по-французски. На лице его приятеля Володи изобразилось крайнее изумление. Петом он сказал:
- Семенов, наверно, раньше знал, да притворялся.
- Не знал я. Честное слово. Не знал! Клянусь! А вы где такой аппарат достали?
- Чудак! На Земле такие не выпускают. А этот с Дильнеи привез.
- А вы кто? Гипнотизер?
- Ларвеф я! Ларвеф!
- Ну да Ларвеф. Этак и я могу сказать, что я Робинзон Крузо. А вещица забавная. Подарите нам ее.
- Нет, не могу. Она мне самому нужна до зарезу. Без нее - я глухонемой.
- А все-таки кто вы? Телепат?
- Нет, Ларвеф я. Лар-веф.
- Бросьте. Так не бывает.
- Ну не бывает, так не бывает. Стоит ли спорить. До свидания.
Подростки пошли в одну сторону, я в другую.
14
Я возвращался домой поздно. В вестибюле дежурный автомат остановил меня.
- Вас ждут, - сказал он тихо и значительно, тише и значительнее, чем всегда.
- Где? - спросил я.
Автомат-дежурный ответил с подкупающей вежливостью, безукоризненно точно выговаривая слова:
- В зале для ожиданий и встреч.
У него был обворожительный голос, проникающий до самых основ существа, голос, вероятно, занятый у какого-нибудь трагического артиста или певца. И, играя голосом, словно догадываясь о том, какое он производит на меня впечатление, повторил:
- В зале для ожиданий…
Я подумал, что меня ждет Вера и, войдя в зал, стал искать ее глазами. Но ее там не было. Мужской голос окликнул меня:
- Ларионов!
Навстречу мне шел человек неопределенного возраста. Не сразу я узнал Тунявского. Казалось, за эти две недели он постарел, обрюзг, опустился. Значит это он ожидал меня?
- Извините, что я не предупредил о своем приходе. Это произошло неожиданно. Я не хотел идти к вам, но какое-то безотчетное, не до конца понятное мне чувство заставило меня переменить решение. Я ведь не совсем доверял своим чувствам. И сейчас не вполне доверяю!
- Что вы хотите сказать?
- Я пришел выяснить - кто вы?
- Кто - я? Однажды я уже дал ответ на ваш вопрос. - Я - Ларвеф и прибыл сюда с Дильнеи.
- Но вы же и Ларионов?
- Ларионов я для всех, кроме вас… Но я вижу, вам нездоровится. Вы побледнели? Что с вами?
Он не ответил.
- Может, поднимемся в мой номер, чтобы продолжать наш разговор? Зал ожиданий и встреч не совсем подходящее место для обсуждения физических и философских проблем.
Он молча кивнул. Казалось, он потерял дар речи, он не произнес ни слова, пока лифт не поднял нас на девятнадцатый этаж. И вот мы в номере, в обычном гостиничном номере, где все вещи выглядят обыденно, буднично и банально.
- Садитесь, - сказал я гостю и показал на кресло.
Он сел, потом встал, потом снова сел. Он явно был не в своей тарелке. Не очень-то уверенно я употребляю это старинное и типично земное выражение, смысл которого для меня не до конца ясен. Не в своей тарелке, именно так!
- Ларвеф? - вдруг он произнес имя, которое не хотел признать за мной.
- Ларвеф! И Ларионов тоже! - сказал он и вдруг возвысил голос: - Бросьте свои нелепые шутки. Мне, наконец, это надоело! Я не мальчишка, чтобы меня разыгрывать и причем так наивно.
- Говорите спокойнее. Философские проблемы не принято обсуждать в таком взвинченном и нервозном тоне. Напоминаю вам слова вашего знаменитого земляка Спинозы, который дал отличный совет: не горевать и не жаловаться, а только понимать.
- Вы льстите. Спиноза мне не земляк. Я родился под Ленинградом, а он в Амстердаме, за несколько столетий до меня.
- Но если я не ошибаюсь, и вы и он родились на Земле.
- Покажите мне человека, который родился бы не на Земле.
- Вы хотите, чтобы я показал на себя?
- Не верю!
- Ну вот. Это я могу понять. Постараюсь вас разуверить. Но опасаюсь одного…
- Чего? - спросил он нетерпеливо. - Да говорите, пожалуйста, быстрее, не играйте на чужих нервах. Чего вы опасаетесь?
- Вашей неподготовленности. Скажу еще более откровенно: вашей неспособности отделить мысль от эмоций. Не горевать, не жаловаться, а понимать. Вот девиз!
- Кто же на Земле подготовлен лучше меня? Я астробиолог и писатель-фантаст. Я ежедневно имею дело с самым непривычным и далеким от общепринятого и известного.
- Но почему же вы так волнуетесь? Почему не хотите внять совету Спинозы? Зачем повышаете голос, вместо того чтобы спокойно обсуждать возникшую ситуацию. Скажем откровенно: парадоксальную ситуацию, ситуацию, в которой мне самому трудно разобраться. Кстати, вы знакомы с теорией Тинея?
- Впервые слышу. Кто такой Тиней?
- Тиней - это великий дильнейский физик и математик, создатель новых принципов математической логики.
- Дильнейский? Бросьте эту чепуху. Дильнея не существует. Это плод моего вымысла.
- Спокойнее, спокойнее, дорогой. Если вы будете так волноваться, мы не сможем ни о чем договориться. Сейчас мы не будем решать с вами вопрос - существует или не существует Дильнея. Сейчас мы будем говорить только о Тинее и его теории. Если бы не физические идеи Тинея, я бы не прилетел на вашу планету! Может быть, вы воображаете, что я попал сюда благодаря тому наивному и нелепому средству, которое вы придумали в своей повести "Уэра"?
- Опять вы за свое! - перебил он меня. - Я ничего не понимаю, но начинаю догадываться. Может, это особый имманентный прием критики? Набитый иронией и скепсисом критик выдает себя за героя произведения и пытается критиковать как бы изнутри?
- Вы - антропоцентрист! Антропоцентрист, хотя и пишете о космосе. Вам кажется, что весь мир вертится вокруг вас. Немножко отвлекитесь от вашей собственной персоны и попытайтесь понять мои слова, последуйте совету Спинозы.