Глава седьмая
Следующие несколько дней прошли для Вильяма как в тумане: дни были отданы планированию, вечера - тяжкому труду. А трудился Вильям не покладая рук: волков нужно было накормить, ужей - напоить, шимпанзе - приструнить, Мэри - напугать. Дело спорится, думал Вильям. Определенно спорится.
- Только посмотри, что сделал один волк, когда я загонял его сейчас в сарай, - сказал Вильям вечером во вторник. Он театрально поморщился, подтягивая левую штанину. Его нога, которая никогда не представляла собой особенно привлекательного зрелища, сейчас выглядела хуже обычного, потому что в школе ему подставил подножку здоровенный четвероклассник по кличке Бруствер. Мэри об этом, конечно, не знала.
- Только посмотри, какие следы от когтей! А видишь вмятины - там, где он меня куснул? - с упоением продолжал Вильям. - Конечно, он просто играл. Он не хотел сделать мне больно.
Мэри побелела.
- Просто играл, - пылко повторила она. - Это хороший волк.
- Это очень хороший волк. Они все такие. - Вильям опустил штанину и, довольный, удалился в свою комнату.
Однако на следующий день произошла странная история.
- Плохой Барашек! - воскликнула Мэри посреди завтрака. - Не смей кусать Тедди! Что это с тобой сегодня?
Вообще-то тревожиться тут было не о чем. Вот Вильям и не стал тревожиться, ни чуточки. И всю дорогу до школы только и делал, что ни чуточки об этом не тревожился.
- Гляди! - сказала Мэри, сунув Вильяму под нос руку, едва он вернулся домой после уроков.
Вильяму показалось, что рука совершенно целая. Он так и сказал и добавил, что у него полно дел и без тех, кто у него под носом руками машет, когда он только что вошел домой после школы, и что, если она будет так любезна отойти в сторону, он с удовольствием съест печенюшку.
- Барашек укусил меня! Меня! - трагическим тоном сказала Мэри.
Вильям зажмурился. Он попытался и уши зажмурить, но это было не так-то просто.
- А потом скушал Стивена! - Стивеном звали самого маленького плюшевого мишку в коллекции Мэри. - А когда я велела ему извиниться, он сказал - ну его, этого фофанистого Стивена, я хочу кушать!
- Фофанистого? - переспросил Вильям. Не удержался.
- Это он сказал, а не я, - с укором ответила Мэри.
В этот миг Вильяму было особенно приятно думать, что дело у него спорится. Представить себе, что все обстоит наоборот, было невыносимо.
И вообще эта затея оказалась тем еще спектаклем. Воображаемые подносы с сырым мясом, которое ели волки… ведра воды… ужас, который они творили с клумбами, и ужас, который Вильям творил за них. Ему совсем не нравилось все это проделывать, он ничего не имел против нарциссов, но волки есть волки. В Сибири нарциссов нет.
- Если я еще раз увижу, как ты топчешь мои цветы, пеняй на себя! - закричал папа вечером в среду. - Я заплатил за эти луковицы больше десяти фунтов! А теперь погляди, что с ними сталось!
- Это волки, - сказал Вильям.
- Прекрати нести чепуху! - сказал папа. И ни слова о том, какое у Вильяма богатое воображение и какая он отрада для родителей. Одни сплошные "держись подальше от моих клумб, а то лишу тебя карманных денег на месяц, и это только для начала". Как будто можно держать в небольшом садике шестерых волков и при этом не опустить немного планку… Теперь Вильяму ко всем его делам еще нужно было сделать так, чтобы волки смотрели, куда идут.
Вот ужи - это совсем другое дело, думал Вильям. С ужами дело иметь проще простого. Они не пускали в сад шимпанзе (и миссис Эванс), а ночью спали в песочнице. Мэри, судя по всему, не возражала, она даже оставляла крышку песочницы приоткрытой, чтобы ужи могли сами вползать и выползать по приставленной Вильямом наклонной дощечке.
Утром в пятницу Мэри видела, как ужи по ней вползали. Вильяму пришлось сказать, что он тоже их видит, - прямо посреди завтрака. Если бы он этого не сделал, то потерял бы лицо.
- Фиолетовые змейки! - в восторге воскликнула Мэри.
- Нет, коричневые, - кисло возразил Вильям.
- Я и хотела сказать коричневые. Только погляди, какие они хорошенькие и шустрые!
Вильям с удовольствием сказал бы, что они и не шустрые тоже, но не мог: змеи шустрые. Это совершенно отбило у него аппетит к кукурузным хлопьям.
Когда он уже собрался уходить, к нему полезла с нотациями мама.
- Вильям, мне нужно с тобой поговорить.
Не было печали…
- Мне надоела вся эта чушь насчет У-Ж-Е-Й, - сердито прошептала мама. - Из-за тебя ей снятся страшные сны.
- Из-за меня? Очень смешно. - И Вильям гулко расхохотался.
- Смеяться тут нечего. Если бы у тебя была хоть крупица воображения, ты бы сам это понял. Ты постоянно твердишь о волках. Притворяешься, будто видишь змей. Просто не понимаю, что с тобой творится в последние дни!
- Значит, ей можно видеть всякое, а мне нельзя? - закричал Вильям. - Нельзя, да?
- Она - это совсем другое дело! Она же увлекается! Она сочиняет истории и сама в них верит! С тобой же все не так, правда, Вильям? Ну?
Вильям глянул на маму исподлобья. А мама продолжала:
- Уж не скажешь ли ты, будто веришь во все эти дурацкие истории, которыми забиваешь ей голову?
Вильям ушам своим не поверил. Дурацкие?! Он был так изумлен, что утратил дар речи.
- Пора положить этому конец, - закончила мама уже спокойнее. - А теперь беги, а то на автобус опоздаешь.
Вильям поплелся по тропинке. Перестать видеть красавцев волков?! Да ни за что на свете!
Погоди-ка, сказал голос, прятавшийся у него где-то внутри. Ты ведь на самом деле никогда их не видел, правда? И змей тоже, если уж на то пошло. Их видела Мэри. Если сейчас все прекратить, то она и в этом тебя обойдет и первой увидит и волков тоже.
Нет, этого нельзя допустить. Это Вильям решил твердо. Он увидит волков при первой же возможности. Прямо сейчас. Сегодня же утром.
- А потом я и ужей увижу. Покажу им, у кого воображение лучше, - угрюмо бубнил Вильям. - Всем покажу!
Глава восьмая
В автобусе Вильям сел у окошка на втором этаже, чтобы легче было высматривать волков. Правда, насколько он мог судить, ничего сложного в этом нет. Все, что требуется, - это воображение, а воображения у него, Вильяма, столько же, сколько и у Мэри. А может, и больше. Настало время это доказать.
Вильям припал к окну и прищурился. Где скорее всего окажется лесной волк ясным майским утром? Нет, не в бассейне, там ужасно холодно. Тогда на трамплине? Загорать там - одно удовольствие. Вильям прищурился еще сильнее и стал с надеждой всматриваться в трамплин. Он так и видел, как на нем растянулся волк - лапы свесились, глаза полузакрыты…
Видел, да не совсем. Автобус со скрежетом перешел на первую передачу. Не стоит себя обманывать. Вокруг бассейна было пусто.
И на стоянке у супермаркета тоже. Вильям так усердно высматривал волков под громадным фургоном, что глаза у него съехались к переносице, и сидевшая рядом дама пересела подальше. Ничего. Ну ладно, в супермаркетах ничего интересного нет. Неудивительно, что волки, их сторонятся. Но найдутся ли по маршруту автобуса места получше?
Несколько отчаявшись, Вильям стал силой воли приказывать волкам немедленно возникнуть на ступенях у входа в Городской совет. Ну да, положим, ничего особенно увлекательного там нет, но ведь это его волки, и они ему кое-чем обязаны!
"Ну на минутку, - безмолвно молил он. - На чуть-чуть - и все. Легкая пробежка стаей по ступеням. Вы же мои, правда? Так покажитесь. Разве это много?"
Оказалось много. Вильям глядел, пока у него не заболела голова и не заслезились глаза. Ничего. Ни шерстинки.
Вот спасибочки, горько думал Вильям, когда автобус затрясся по Хай-стрит. Когда-нибудь я вам тоже такое устрою.
Он закрыл натруженные до боли глаза - не потому, что сдался, вообще нипочему, Он еще не закончил. И был твердо намерен увидеть этих волков любой ценой, любой.
И вдруг Вильям окаменел. Они появились - безо всякого предупреждения! И совсем не шестеро - двадцать, пятьдесят, скорее, даже сто… А кто это там с ними? Вильям еще сильнее зажмурился. Ой, правда, неужели?..
Да! С волками был он сам. Он, Вильям!
Вильям увидел, как он сам летит в санях и гонит коней по заснеженной равнине, а волки рекой текут за ним, словно воинство, дикие и свободные. Щелк - одно прикосновение к кнопке, о наличии которой у себя Вильям даже не подозревал, - и вот он уже смотрит с балкона в замке, а его воинство во внутреннем дворе поднимает морды к луне и воет. Щелк! Перед ним - пиршественный стол в огромной зале, и факельное пламя отбрасывает на стены гибкие волчьи тени.