С учетом этой небольшой поправки в моих планах на следующее утро я исполнил все, что задумал. Мой новый знакомый позавтракал со мной, сопроводил меня на Лидо, прочитал те фрагменты заупокойной, какие счел сообразными случаю, и с тем отбыл по своим делам в Венецию, оставив меня наедине с моими трудами. Потрудиться пришлось изрядно. Должно быть, опытный мастер управился бы за полчаса; но я впервые практиковался в ремесле камнереза, и хотя задача была самая незатейливая - вырезать на камне более или менее правдоподобный латинский крест длиною примерно два с половиной дюйма как можно ближе к основанию камня, так чтобы при желании его легко было присыпать небольшой горкой песка, - я бился над ней чуть ли не четыре часа. Пока я трудился, хмурое серое утро сделалось еще мрачнее и серее; от Адриатики поднимался густой туман, а завывания ветра своими низкими руладами напоминали отголоски далекого реквиема. Несколько раз я вздрагивал от неожиданности - мне чудилась тихо скользнувшая тень… шорох одежды… горестный вздох. Но нет. Я всякий раз обманывался, и виной тому были только туман да вой ветра. Кроме меня на острове не было ни души.
Когда наконец я вернулся в гостиницу, время подошло к двум. Портье в холле вручил мне письмо. Одного взгляда на конверт, надписанный ужасным корявым почерком, было достаточно, чтобы понять: письмо из Падуи. Я быстро прошел в свою комнату, вскрыл конверт и прочел следующее:
Caro signore!
Скопированную Вами надпись нельзя назвать ни древней, ни сколько-нибудь необыкновенной, вопреки, вероятно, Вашим ожиданиям. Altro - она совсем недавняя. Говорится в ней только о том, что некая Саломея, единственное и возлюбленное дитя некоего Исаака да Коста, скончалась прошлой осенью восемнадцатого октября в возрасте двадцати одного года и что вышеозначенный Исаак да Коста воздвиг сей камень в память о ее добродетелях и о своем безутешном горе. Примите, caro signore, мои заверения в искреннем почтении.
Николо Николаи Падуя,
27 апреля 1857 года
Письмо выпало из моей руки. Мне казалось, я прочел его, не поняв ни слова. Я поднял письмо с пола и перечитал еще раз, слово за словом; потом сел, встал, прошелся туда-сюда по комнате, чувствуя, что голова у меня идет кругом.
Может ли быть такое совпадение - две Саломеи?.. или же произошла какая-то чудовищная ошибка?
Я растерялся; что делать? Идти на Мерчерию и искать по всей округе кого-нибудь по имени да Коста? Или разыскивать книгу записей рождений и смертей обитателей еврейского квартала? А может, лучше наведаться к главному раввину и расспросить его, кто была эта вторая Саломея и в каком родстве она состояла с той Саломеей, которую знал я? Я счел, что последний путь самый верный. Адрес главного раввина раздобыть оказалось несложно. Он жил в старинном доме на Джудекке, где я и застал его - сурового, степенного старика с черной седеющей бородой по пояс.
Я представился и коротко изложил ему суть дела, объяснив, что пришел спросить, не сможет ли он сообщить мне что-либо о покойной Саломее да Коста, которая умерла восемнадцатого октября прошлой осенью и похоронена на Лидо.
Рабби ответил, что, без сомнения, может сообщить любые интересующие меня сведения, поскольку лично был знаком с этой молодой особой и близко дружит с ее отцом.
- Не скажете ли, - спросил я, - была у нее подруга или родственница с тем же именем - Саломея?
Рабби покачал головой.
- Нет, не думаю, - сказал он. - Не припомню другой девицы с таким именем.
- Прошу меня простить, но мне известно, что была и другая, - возразил я. - Когда я в прошлый раз был в Венеции, ровно год назад, на Мерчерии жила некая Саломея, необычайная красавица.
- Саломея да Коста была очень хороша собой, - заметил рабби, - и жила с отцом на Мерчерии. После ее смерти он перебрался ближе к Риальто.
- Отец той Саломеи, о которой я упомянул, торговал восточными товарами, - уточнил я.
- Исаак да Коста торгует восточными товарами, - отозвался старик терпеливо. - Мы говорим, сын мой, об одних и тех же людях.
- Не может быть!
Он снова покачал головой.
- Но она жива! - воскликнул я, приходя в сильнейшее волнение. - Жива! Я видел ее. Я с ней говорил. Не далее как вчера вечером.
- Увы, - сказал он участливо, - это какое-то видение. Той, о ком вы толкуете, нет среди живых.
- Я видел ее не далее как вчера вечером, - повторил я.
- И где, вам кажется, вы ее видели?
- На Лидо.
- На Лидо?
- Она говорила со мной! Я слышал ее голос… слышал так же отчетливо, как слышу сейчас свой собственный.
Рабби задумчиво погладил бороду и посмотрел на меня.
- Так вам кажется, что вы слышали ее голос! - удивился он. - Странно, странно. Что же она сказала?
Я уже открыл рот, чтобы ответить, но осекся - внезапная догадка пронзила меня… я задрожал с головы до ног.
- Нет ли… нет ли у вас причин полагать, что она умерла христианкой? - запинаясь, проговорил я.
Старик обомлел, и краска сошла с его лица.
- Причин… у меня… какой странный вопрос, - пробормотал он. - Почему вы спрашиваете?
- Да или нет? - исступленно вскричал я. - Да или нет?
Он насупился, опустил глаза, помолчал в нерешительности.
- Допустим, - сказал он спустя секунду-другую, - допустим, я слышал что-то в этом роде. Может статься, в ее душу закралось тайное сомнение. Но она ни в коем случае не исповедовала христианство открыто.
"…Погребенная без христианской молитвы… по еврейскому обряду… на еврейском кладбище!" - повторил я про себя.
- Но я не могу взять в толк, как это могло дойти до вас, - продолжал тем временем рабби. - Об этом знали только ее отец и я.
- Сэр, - торжественно произнес я, - теперь мне известно, что Саломея да Коста мертва. Я трижды видел ее дух, посещавший то место, где…
Голос мой прервался, я не мог этого выговорить.
- В третий раз, - начал я снова, - вчера вечером, на закате дня. Нимало не усомнившись, что… что вижу ее во плоти, я заговорил с ней. Она мне ответила. Она… она сама сказала мне это.
Рабби закрыл лицо руками и некоторое время стоял, погруженный в раздумья.
- Молодой человек, - сказал он наконец, - рассказ ваш звучит странно, и то, что вы приводите в его подтверждение, не менее странно. Возможно, все так, как вы говорите; возможно, вы просто грезили наяву… не знаю.
Он не знал, но я… ах! я знал, слишком хорошо знал! Теперь я понял, почему Саломея явилась мне как видение неземной красоты… Понял это выражение немой мольбы в ее глазах… эту странную нездешность в ее голосе. Несчастная ее душа не могла найти упокоения среди праха соплеменников, "неприкаянная и непомазанная", "погребенная без христианской молитвы". А теперь… неужели все кончено? И больше я никогда ее не увижу?
Никогда, увы, никогда! Сколько месяцев я на закате бродил по Лидо, пока весна сменялась летом, а лето осенью; сколько раз я год за годом в одно и то же время возвращался в Венецию, пока оставался во мне хотя бы крошечный след безумной надежды; и сколько бы лет ни прошло с тех пор, сердце мое ни разу не дрогнуло, пульс не участился от любви к земной женщине… Но это все подробности, в которые я не хочу здесь входить. Довольно того, что я неусыпно стерег и преданно ждал Саломею и что ее благословенный дух так и не явился мне более. Я жду и поныне, хотя увидеть ее не рассчитываю. Теперь я знаю, что встречусь с нею не здесь.
перевод Н. Роговской
Примечания
1
Согласно справочнику Майкла Эшли и Уильяма Контенто, рассказ впервые был опубликован в альманахе "Застигнутый бурей: Рождественский ежегодник Тинсли" в 1872 г. (см.: Ashley М., Contento W. G. The Supernatural Index: A Listing of Fantasy, Supernatural, Occult, Weird, and Horror Anthologies. Westport, Conn.: Greenwood Press, 1995. P. 225). Русский перевод печатается no изд.: Готический рассказ XIX–XX веков: Антология. М.: Эксмо, 2009. С. 210–231.
2
Интерлакен - городок в швейцарском кантоне Берн, старейший высокогорный курорт страны, расположенный между озерами Бриенц и Тун (отсюда его название, означающее "межозерье").
3
Прекрасная маркиза (ит.).
4
Мерчерия - главная торговая улица Венеции и прилегающий к ней район.