А между тем время к трем подбиралось, пустой с утра двор стал куда многолюднее. Как отмечалось выше - да простится автору столь казенный оборот! - "проблема кирпича" сильно волновала жильцов, вечно ожидающих от местных властей разных сомнительных каверз. То горячее водоснабжение посреди лета поставят "на профилактический ремонт", то продовольственный магазин - "на капитальный", то затеют покраску дома в веселые колера, и они, эти колера, логично оказываются на одежде, на обуви, и, как следствие, на полу в квартирах. Веселья мало.
А тут - столько кирпича сразу!..
Старика Коновалова раскусили быстро: примазался пенсионер к мероприятию, мается от безделья, занять себя хочет. Пусть его. Но домоуправ-то, домовой - он все знать должен!.. Рванули к домоуправлению, а там - замок. И лаконичная табличка, писанная на пишмашинке: "Все ушли на овощную базу".
Кое-кто, конечно, в райисполком позвонил - но и там о предполагаемом строительстве ничего не слыхали. Правда, обещали подъехать, разобраться.
И тогда по двору пополз слух о неких парнях в белых куртках, которые-то и заварили подозрительную кашу. То ли они из РайАПУ, то ли из Промстройглавка, то ли из Соцбытремхоза. Где истина - кто откроет?..
А один юный пионер голословно утверждал, что рано утром на Москве-реке, в районе карандашной фабрики приземлилась небольшая летающая тарелка, из которой высадился боевой отряд инопланетян в белых форменных куртках и с походными бластерами в руках. Но заявление пионера никто всерьез не принял, потому что ранним утром пионер спал без задних ног, начитавшись на ночь вредной фантастики.
Но тут старик Коновалов, умаявшись руководить, ушел домой, грузовики с кирпичом во двор больше не заезжали, и жильцы мало-помалу успокоились, разошлись по отдельным квартирам. Известная закономерность: гражданская активность жильца прямо пропорциональна кинетике общественных неприятностей. Если возможная неприятность потенциальна, то есть ее развитие заторможено и впрямую жильцу не угрожает, то он, жилец, успокаивается и выжидает. Иными словами, активность превращается в свою противоположность.
В этом, кстати, причина многих наших бед. Надо душить неприятность в зародыше, а не ждать, пока она, спеленькая, свалится тебе на голову. Именно в силу означенной закономерности парень в белой куртке, никем не замеченный, встретился в три часа с Павликом Топориным. А может, потому его не заметили, что он, хитрюга, снял куртку, остался в майке, а куртку свернул и под мышку устроил. Маскировка.
Но у парня, похоже, было другое объяснение.
- Парит, - поделился он метеорологическим наблюдением, садясь на скамейку рядом с Павликом. - Как бы грозы не было.
- А и будет, что страшного? - беспечно спросил Павлик.
- Гроза - это шум. А мне нужна тишина.
- Мертвая? - Павлик был в меру ироничен. Но парень иронии не уловил или не захотел уловить.
- Не совсем, - ответил он. - Кое-какие звуки возможны и даже обязательны.
- Это какие же? - продолжал усмехаться Павлик.
- Плач, например. Стон. Крик о помощи. Проклятья. Мало ли…
- Ни фига себе! - воскликнул Павлик. - Вы что, садист-любитель?
- Во-первых, я не садист, - спокойно разъяснил парень. - Во-вторых, не любитель, а профессионал.
- Профессионал - в чем?
- Много будешь знать - скоро состаришься, - банально ответил парень, несколько разочаровав Павлика.
И в самом деле: несомненный флер тайны, витающий над незнакомцем, гипнотическая притягательность его личности, остроумие и вольность поведения - все это сразу привлекло Павлика, заставило отменить важный теннис, а может - в дальнейшем - и кое-какие милые сердцу встречи. А тут - банальная фразочка из репертуара родного деда-профессора. Ф-фу!
Но парень быстро исправился.
- Первое правило разведчика слыхал? - спросил он. И, не дожидаясь ответа, огласил: - Не знать ничего лишнего, - голосом последнее слово выделил.
- Что считать лишним, сеньор Штирлиц? - Павлик позиций не сдавал, считал обязательным слегка покалывать собеседника - кем бы он ни был.
- Все, что не относится к заданию.
- К какому заданию? К чьему?
- К моему. А какое - сейчас поймешь. Ну-ка, пройдемся, - встал и пошел вдоль школьного забора к выходу на набережную.
Павлику ничего не оставалось делать, как идти следом.
Поверьте, он никогда бы не поступил так, если б не обыкновенное юношеское любопытство. И что ж тут постыдного - удовлетворить его? Удовлетворим - и в разные стороны, никто никому ничем не обязан… Если, конечно, помянутое задание не окажется адекватным желанию самого Павлика.
Так он счел. Поэтому пошел за парнем. И ходили они вдоль по набережной минут эдак сорок.
А о чем говорили?..
Здесь автор позволяет себе применить до поры "первое правило разведчика"…
Сеньке Пахомову снился обещанный сон.
Будто сидел он, здоровый и трезвый, на жестком стуле, мертво привинченном к движущейся ленте не то эскалатора, не то какого-то специального транспортера. Движение горизонтальное, плавное, неторопливое, поступательное. Ветерок навстречу - теплый, слабый до умеренного, приятный. Как на Москве-реке утром. А справа, слева, наверху, внизу - всюду, куда взгляд достает! - такие же транспортерные ленты с такими же стульями, а на них - люди, люди, люди… И все двигались горизонтально, плавно, медленно и поступательно - туда же, куда и Семен. В ту же неизвестную, скрытую в сизом тумане сторону.
Где-то я читал про такую катавасию, подумалось Семену, где-то в зарубежной фантастике. Может, у Лема?..
Но не вспомнил, не отыскал затерянное в вязкой памяти худпроизведение, да и лень было напрягать мозг, совсем недавно еще подверженный высокой температуре и гриппозным бациллам; просто расслабился Семен - везут, и ладно! - ехал себе, глазел по сторонам, искал знакомых.
А вот, кстати, и знакомые!
На соседней ленте, метрах в пяти от Семена, плыла вперед строгая учителка Алевтина Олеговна, аккуратно сложила на круглых коленях пухлые руки - спина прямая, взгляд целенаправлен в туманную даль.
- Алевтина Олеговна! - радостно заорал Семен, даже со стула привстал, - это ж я, Семен Пахомов!..
Но Алевтина Олеговна не услышала его, да и сам Сенька себя не услышал, как будто и не орал он вовсе, а лишь подумал о том. Хотя - голову на закланье! - в голос вопил…
Странное какое явление, решил он задумчиво. Видать, тишина во сне стала тугой и плотной, материальной тишина стала. Как вата.
А над Алевтиной Олеговной ехал на стуле тихий пенсионер Коновалов, с которым Семену доводилось, бывало, пропустить в организм пузырек-другой, но - давно, в доуказные времена, теперь-то Коновалов спиртного в рот не берет, бережет организм… А вон и профессор Топорин Андрей Андреевич стульчик себе облюбовал, знатный, обеспеченный человек, наяву на личной "Волге" раскатывает, а здесь - как все, здесь, так сказать, - на общественном транспорте… А там почему два стула рядом? Кому подобные привилегии? Никак Павлуха Топорин, профессорский внучек, супермен и джентльмен, красавец-здоровяк, юный любимец юных дам. Сенька не раз встречал его темными вечерами то с одной прекрасной дамой, то с другой, то с пятой-десятой. И тоже помалкивает, деда не замечает, и не крикнет: мол, куда едем, дед? А может, тишина не дает?..
Сенька подставил ладонь: тишина ощутимо легла на нее, потекла между пальцами, холодила. Облизнул губы: вкус у тишины был мятный, с горчинкой, колющий - как у всесоюзно известных лечебных конфет "Холодок".
А на других лентах смирно ехали другие знакомцы Семена - милые и немилые соседи по дому, содворники, если можно так выразиться. Вон - чета артистов-эстрадников из первого подъезда. Вон - братья-близнецы Мишка и Гришка, работяги с "Серпа и молота" - из двенадцатого. Вон - вся семья Подшиваловых, папа-писатель, мама-художница, дети-вундеркинды, дед - ветеран войны - из третьего. Вон - полковник из пятого подъезда, тоже с женой, она у него завклубом где-то работает. А дальше, дальше плыли в спокойствии чинном прочие жители родного Сенькиного дома, плыли, скрываясь в тумане, будто всех их подхватил и понес куда-то гигантский конвейер - то ли на склад готовой продукции, то ли на доработку - кому, значит, гайку довинтить, кому резьбу нарезать, кому шарики с роликами перемешать.
Интересное кино получается: все с семьями, все, как в стихах, с любимыми не расстаются, а он один, без Ирки! И Алевтина без своего благоверного. Почему такая несправедливость?
Оглянулся Сенька - вот тебе и раз! Позади, в нижнем ярусе, едут двумя сизыми голубками его Ирка и Алевтинин очкастый, сидят рядышком, хорошо еще - тишина близкому контакту мешает! Как это они вместе, они ж не знакомы?..
Хотел было Сенька возмутиться как следует, встать с треклятого стула, спрыгнуть на нижний ярус, физически разобраться в неестественной ситуации, но кто-то внутри словно бы произнес - спокойно так: не шебуршись понапрасну, Семен, не трать пока силы, пустое все это, ненастоящее, не стоящее внимания. А где стоящее, поинтересовался тогда Семен. И тот, внутри, ответил: впереди.
И успокоился Сенька во сне, перевернулся с боку на бок, ладошку под щеку удобно положил.
А туман впереди рассеивался, и стало видно, что все транспортеры стекаются к огромной площади, похожей на Манежную, стулья с лент неизвестным образом сближаются, выстраиваются в ряды, будто ожидается интересный концерт на свежем воздухе. Сенькин стул тоже съехал в соответствующий ряд, прочно встал - справа Алевтина Олеговна концерта ждет, слева - пенсионер Коновалов.
Какой же концерт в такой тишине, удивился Сенька, да и сцены никакой не видать…