- Надо отлить, - в тон ему отвечает Сол. Теперь, когда горячка боя отпускает, его начинает колотить от холода. Хорст и еще пара матросов, стоявших рядом, взрываются хохотом.
- Не стой, - старый моряк толкает Эда в бок. - Нужно найти Мастера и отправить тебя переодеться и отогреться.
* * *
Похороны на корабле. Эд чувствует себя чужим на этой скупой церемонии. Зашитые в мешки тела, темные пятна крови на серой ткани, уложенные в ногах ядра. Головы живых скорбно опущены, ветер треплет выгоревшие волосы, скрюченные пальцы мнут шапки. Данбрелл читает отходную - неуклюжие слова, мало похожие на гладкую, отточенную речь священника. По трапу один за другим покойники отправляются за борт. Тяжелый всплеск и короткое бурление воздушных пузырьков - последние звуки, которые издает умерший. Один за другим растворяются в темной глубине серые силуэты. Океан вокруг неизменен - темно-зеленое под светло-серым. Солнце бледным пятном висит над горизонтом.
Церемония окончена. Двадцать семь мешков, медленно уходящих на дно, остаются позади. Тем, кому посчастливилось выжить, возвращаются к привычной рутине. У них много дел - "Агамемнон" порядком потрепало, нужно вернуть его в форму. Да и призовой корабль требует того же. Команда разделилась. Хорст, Сол и Дилнвит остаются на борту "Агамемнона", чем не особенно расстраиваются - на захваченном фрегате работы куда больше. Сол рассчитывает, что из-за раны сможет немного отдохнуть, но доктор МакКатерли, наложив пару стежков, заявляет, что матрос пригоден к службе. Теперь морщась от боли при каждом усилии, Сол карабкается по вантам, натягивает штаги и леера, даже толком не понимая зачем это нужно. Огромное количество канатов, опутывавших парусник, для него чем-то напоминает тайнопись, эзотерический шифр.
Чувствуешь себя сумасшедшим, когда ты забираешься метров на двадцать вверх, повиснув на куске дерева раскачивающемся с амплитудой метров в пять. Если же в этот момент ты еще выполняешь сложную, непонятную работу одновременно с еще десятком таких же, то чувствуешь себя адептом тайного культа. Соленый ветер обжигает кожу, море внизу - обсидиановая чернота расчерченная белыми прожилками. Топсель-кэпт затягивает песню, долгую и тягучую, выстраивая ритм работы. Он поет о девушке в порту, коварной красавице, обманом продавшей матроса на военный корабль. Через каждую строку остальные отвечают ему: "Wey-hey, blow the man down!" С удивлением Сол замечает, что песня помогает работе, делая дыхание ровней, а движения - слаженней.
Когда вахта оканчивается, Сол чувствует, что от усталости и нервного напряжения едва может стоять на ногах. Не спасает даже обильный ужин и двойная порция грога. Алкоголь, наоборот, окончательно валит с ног. Не помня себя, Сол засыпает прямо за столом.
Хорст расталкивает его - как раз вовремя, чтобы успеть выбежать к лестнице на глазах у Ригстоуна, жадно выискивающего, кого бы отхлестать.
Наверху спокойно. Сильный, ровный ветер раздувает паруса, успокаивающе скрипят снасти. Огни "Агамемнона" и купцов отчетливо видны в ночной темноте - воздух чист и прозрачен.
По палубе бродят морпехи-часовые, трое стоят у бака, где держат пленных офицеров. Матросы кругом сидят у фок-мачты, подальше от второго лейтенанта Харшкина, которому Данбрелл поручил командовать призовым судном.
- Плохой корабль, - со знающим видом заявляет старик Шарс, тот самый, что ставил крону на смерть Сола. - Злой, говорю вам. Я, как ангела на носу увидел, сразу понял. А имя, имя-то какое!
- Какое? - интересуются в толпе.
- Кровавая десница!
- И что с того?
- Десницею кровавой покарает Господь, всякого, кто презрит законы его и отвернется от него! - дребезжащим от напряжения голосом декламирует Шарс. Зловещие слова заставляют матросов умолкнуть, тревожно глядя на старика. Обведя всех остекленевшим взглядом, он указывает себе под ноги.
- Нет человеку права назвать творение рук своих таким именем! Это богохульство! Демон сидит в этих досках! Он погубил безбожников-республиканцев! Они ждали бриг, а встретили фрегат. И погибли! Так и мы погибнем, злой демонической волей!
Сол не слушает. Отступив к борту, он смотрит на черные волны. С корабля, идущего под двадцать узлов, они кажутся неподвижными, застывшими.
Неожиданно, он видит какое-то движение в волнах. Крупная рыба, не меньше двух метров, на мгновение появляется на поверхности воды. Крутой изгиб спины блестит золотом в свете фонарей. Она скрывается в темной воде, затем снова выныривает.
Эд, застывает, пораженный. Там, в волнах он видит женщину. Он совершенно в этом уверен - тонкие руки, плечи, высокая грудь, овальное лицо с неестественно большими, темными глазами. Она по пояс возвышается над водой, удивительно неподвижная, волны нисколько не тревожат ее. Кожа русалки переливается матовым, ртутным блеском. Несколько мгновений они смотрят друг на друга…
Сол чувствует, как внутри его головы оживает чужой голос, звеняще-певучий, как вода в горном ручье. Он не понимает слов, да и сомневается, что они вообще есть. И все же, смысл проступает словно бы сам собой.
"Я вижу тебя, когда ты падешь в воду. Я чувствую твой запах - сквозь грязь и дым. Ты пахнешь другим миром. Я вижу тебя, когда ты завтра смотришь в воду, ищешь мои глаза. Я говорю с тобой, и ты поешь мне о своем утраченном доме"
Иначе нельзя передать те образы, которые калейдоскопом проносятся в голове Сола. Как будто русалка живет вне времени - или одновременно в каждой секунде. Для нее нет прошлого и будущего, только настоящее - бесконечное и всеобъемлющее. Эд не шевелится, даже не дышит. Русалка смотрит на него еще секунду - бесконечно долгую секунду - после чего уходит под воду. Оцепенение проходит, но на душе становится тоскливо. Подавленный, Эд отступает от фальшборта.
Глава тринадцатая
На другой стороне мира
Идет третья неделя со дня выхода "Агамемнона" из порта Кайормы. Полярная звезда всегда стоит за кормой, но холод упорно преследует корабль. Сырой ветер кажется теплым, но за два часа вахты пробирает так, что коченеют руки и ноги. На орудийных палубах гуляют злые сквозняки. С десяток матросов уже отправились в лазарет с лихорадкой, остальные кашляют и гнусавят в заложенные носы. Опасаясь вспышки инфлюэнцы, капитан приказывает растопить котел для обогрева. Для этого на "Агамемноне" предусмотрен примитивный однопоршневой компрессор и трухлявая трубная система. В первый же час трое отправляются в лазарет с паровыми ожогами, а матросы-ремонтники, вооруженные паяльными лампами устраивают скрупулезную проверку. На пайку многочисленных дыр уходит целый день, но после нее на нижних палубах заметно теплеет.
Купцы, которых охраняет "Агамемнон" по одному покидают конвой. Они забирают восточнее, к невидимой отсюда земле. Матросы говорят, что там они будут торговать с туземцами, почти задаром скупая у них слоновую кость, эбен, каучук и амарант. Амарант ценится особо - его древесина при сушке и обработке становится фиолетового цвета. Его оценивают просто и изящно: собственный вес в серебре. Но даже при такой стоимости материала аристократы Альбони переплачивают за амарантовую мебель четырехкратно.
- разве мы не в тропических широтах? - спрашивает Сол Хорста. Тот согласно кивает:
- Уже скоро.
В это трудно поверить. Слышно как за столом напротив матросы ругаются за право сидеть у трубы отопления.
- Почему так холодно?
Хорст пожимает плечами. Вид у него безмятежный.
- Сезон дождей. Через неделю будешь с тоской вспоминать прохладные деньки.
На восемнадцатый день впередсмотрящие замечают на востоке парус. Поднятые по тревоге, матросы приводят корабль в боевую готовность: подтягивают снасти, разбирают палубу, обвязывают пушки. Эд чувствует, как в груди собирается холодный, тяжелый ком. Воспоминания о битве с "Кровавой десницей" до сих пор заставляют его просыпаться в холодном поту. Пороховая гарь, спекшаяся кровь, крики умирающих и тяжелый треск ломающихся рангоутов - все это слишком живо восстает в его воспоминаниях.
Но проходит меньше часа и тревогу отменяют. На корме незнакомого корабля реет флаг Альбони. Юркий, скоростной бриг "Ренегтия" идет встречным курсом. К следующей вахте корабли встают борт о борт, на расстоянии метров двадцати. С брига спускают шлюпку, и вскоре на борт поднимается престарелый лейтенант с одутловатым, пропитым лицом в заношенном, выгоревшем мундире.
- Капитан Данбрелл? - спрашивает он. Сейджем кивает, созерцая гостя с хмурым недоверием. Лейтенант поводит плечами, чувствуя себя неуютно под колючим взглядом старшего по званию.
- Вам прибыл пакет. Предписано вскрыть немедленно, - он протягивает смятый конверт с массивным печатями красного сургуча. Среди остальных матросов оказавшихся на палубе и тревожно вытягивавших шеи, стоит и Сол. Вокруг роятся шепотки:
- Новый курс?.. Война?.. Проклятые республиканцы совсем потеряли страх…
Капитан молча вскрывает конверт, извлекает из него сложенный вчетверо лист приказа. Читает молча, затем прячет бумагу во внутренний карман мундира.
- Благодарю вас, лейтенант. Это все, я полагаю.
Посланник кивает, нерешительно тянет руку для пожатия, но передумав, отдает честь, коснувшись пальцами края треуголки.
- Всего доброго, сэр. Попутного ветра.
Данбрелл спокойно дожидается, пока шлюпка отплывет от борта, затем что-то бросает стоящему рядом Паттерли. Оба офицера удаляются в капитанскую каюту.
На следующее утро перед завтраком объявляют общий сбор. Матросы стоят на пронизывающем ветру, старясь поглубже запахнуть брезентовые плащи. Дождя нет, но ветер настолько сырой, что палуба лоснится, а на смазанных жиром снастях собираются мелкие капельки.