Не нужно быть строителем, чтобы понять - кирпичи в кладке отличаются от привычных глазу образцов и размерами и цветом. Они слишком плоские и длинные, а глина, из которой они сделаны, не ярко-красная, как у облицовочного и не землисто-жёлтая, как у внутреннего кирпича. Она рыжевато-бурая, почти коричневая. Да и сделаны стены куда аккуратнее, чем заведено у постсоветских каменщиков. Похоже, что кладка довоенная, а может даже - дореволюционная. Чего, само собой, на турбазе, построенной в восьмидесятых, быть не могло. Как и каменных домов в три этажа.
- Дебилы, - резюмирует Эд, потирая застывшие от холода руки. Дурацкая шутка товарищей, вот что это. Дождались, пока заснёт, и вывезли в посёлок. Может даже Просперо что-то в коньяк добавил. Нет, вряд ли - он его и сам пил. Пожав плечами, Эд разворачивается и направляется к ближайшему выходу.
Проход выводит его на небольшую улочку, плотно стиснутую между двумя рядами домов, каждый два или три этажа в высоту. И если кирпичную кладку их ещё как-то можно объяснить, то вот фасады - никак. Какие-то из них были отштукатурены, какие-то нет, окна были разного размера и устройства, но почти все - без больших стекол. Крыши встречались и плоские и двускатные, словно каждый дом строился сам по себе, без всякого общего плана.
Эд ошарашено оглядывается, переводя взгляд с домов на прохожих. Губы сами по себе беззвучно произносят единственную подходящую ситуации фонему:
- Да твою же мать.
Мимо него проходит девица в длинном коричневом платье, белом, застиранном переднике и потрёпанной шляпке с парой облысевших перьев. Одной рукой, она держит большую плетеную корзину, прижимая ее краем к берду. На вид ей можно дать лет двадцать, может двадцать пять. Руки у нее - со вздутыми венами и белёсой, потрескавшейся кожей. Ещё не заметив укрытого углом дома Эда, она негромко мурлычет себе под нос какую-то песенку. Мотив Солу незнаком, но слова явно английские.
Переулочек есть, кaких, в общем, не счесть,
Где в субботу бушует веселье;
Неширок он весьмa, ходят тaм кaк впотьмaх,
Но зовут его Рaйской aллеей.
Тaм девицa однa, хорошa и стройнa,
Дочкa вдовушки местной Мaк-Нелли…
Тут она замечает Эда. Широко раскрыв глаза, девушка смотрит на него, в шортах хаки и оранжевой футболке с тремя няшными девочками-подростками в корпс-пейнте и надписью "Gallhammer".
"Наверное, ощущения у нас похожие, - думает Эд, внимательнее рассматривая девушку. - Хотя нет. Я фигею всяко больше".
А ведь на ней точно не прикид. Ролевой шмот всегда узнается на глаз: он или новый, совсем не ношенный и без меры пафосный; или замызганный и непрактичный, сшитый как попало и из чего попало. Платье свое девушка явно носила не первый год и носила часто - застиранные пятна, потертые рукава, посеревший воротничок. Такого с прикидами, которые от сезона до сезона лежат по шкафам, случиться не может.
- Ну ты и вырядился, парень, - наконец заявляет ему девица. - Ты жонглёр что ли?
Говорит она на английском, только с жутким выговором, так что половину слогов словно заглатывает. Эд английский знает неплохо, но понимает её не сразу.
- Я не жонглёр, - отвечает он. Девушка презрительно фыркает.
- Тогда тебе лучше переодеться - пока мясники Уиншипа тебя не увидели. Ты ведь не один из них, да? Точно. Я бы такого красавчика запомнила.
Горделиво вскинув подбородок и одновременно одарив его игривым взглядом, она уходит. Сол слышит, как уже за его спиной снова раздаётся довольное мурлыканье:
Уж с десяток пaрней зaмуж звaли скорей,
Но покa онa всех отклонялa.
Впрочем, Томми Килин помнит, кaк онa с ним
Вечерком по рaйону гулялa.
Сверху падают мелкие, холодные капли. Подняв голову, Сол с досадой понимает, что небо, насколько его видно между домами, затянуто низкими серыми облаками. Дождя не избежать.
Он шарит по карманам, пытаясь найти мобильник - бесполезно. Видимо, выложил, когда укладывался. Зато в заднем кармане - небольшой мешок с образцами игровых монет. Вышли они в этот раз вполне прилично - заводская чеканка, договорились с мужиками на ремонтном за нормальные деньги. В боковом кармане шорт обнаруживается дневник Алины. Эд пытается вспомнить, когда его туда положил, но подходящего случая в памяти не находится.
- Да не, - бормочет он. - Это точно шутка. Мобильник забрали, дневник подсунули…
Дождь становится сильнее. Эд оглядывается. Навесы на улице есть, но под каждым навалено столько хлама, что и не втиснешься. Зато над дверями одного дома висит грубая вывеска "Дыра в Стене. Выпивка и Крысиные бега", а немного ниже красуется грубая надпись "Мела нет", сделанная тем самым мелом, наличие которого отрицается. Денег у Эда нет, да и отчего-то ему кажется, что родную валюту здесь не примут.
- Ну что, - ухмыляется он, направляясь ко входу в заведение. - Вы пошутили, и я пошучу.
Несмотря на ранний час, двери открыты. Входной колокольчик хрипло звякает, извещая о госте. Внутри кисло воняет потом, объедками и чем-то еще, совсем уж мерзким. Из мебели, одна только стойка, на которой стоит бочка, литров на пятьдесят с грубо намалёванным на боку словом "Всякое". Прямо под стойкой лежит какое-то тело, всхрапывает и пускает пузыри в луже не то спиртного, не то чего похуже. Над ним на стойке стоит стеклянный кувшин, полный мутной буроватой жижи, в которой плавают какие-то странные штуки. Из низкой двери за стойкой, согнувшись, навстречу Эду выходит женщина. Правда, понять, что это именно женщина, у Сола выходит не сразу.
Она высокая и костлявая, как смерть. Эд редко встречал девушек, которые были ему хотя бы до плеча, но эта ниже его всего на пару сантиметров. Одета она в длинную чёрную юбку висящую на широких красных подтяжках, с кожаным поясом на худых бедрах, за который заткнут угрюмого вида кремневый пистоль. Сверху на ней серая сорочка и жилетка, а на запястье правой руки на шнуре болтается длинная, почти в метр, дубина. Лохматые рыжие волосы жуткой копной торчат во все стороны вокруг вытянутого лица с длинным носом и широким, безгубым ртом.
- Ты что припёрся в такую рань, убогий? - смерив его рыбьим взглядом, спрашивает девица. Голос у нее сиплый и скрипучий.
- Дождь на улице, - указывает кивком на дверь Эд. Девица сплёвывает на пол.
- И что с того? Покупай выпивку или выметайся, бродяга.
Эд неспешно подходит к стойке, запускает руку в карман и, выудив оттуда монету, бросает на стойку. Девица ловко её подхватывает, шагает к лампе и придирчиво осматривает.
- Ты что, моряк? - спрашивает она, попробовав добычу на зуб. Эд в монете уверен. Сплав для чеканки в этот раз покрепче обычного олова. - Никогда не видала таких денег.
- А мне что с того? - ухмыляется он. Сомнения жуткой девки его веселят. Ее можно понять - монета ведь сделана на совесть, даром, что выглядит непривычно.
- И то верно, - наконец соглашается она, после чего прячет монету за пояс и кивает Эду на бочонок. Осмотрев его, он обнаруживает длинную трубку, которая ведет к днищу с внутренней стороны стойки. Девка подходит бочке и кивает Эду:
- Ну, чего встал, как столб? Давай, прикладывайся.
Эд смотрит на трубку с сомнением. Не похоже, чтоб ее часто мыли
- Ты бы какую-то кружку дала, что ли, - неуверенно заявляет он, при этом отмечая, что полок посудой за стойкой не видно. Девка сипло хихикает.
- А ты и правда не местный. Говор у тебя чудной. Тебя как зовут?
- Эд. Эдвард Сол.
- Имя вроде наше. А я - Подтяжка Мэг. Смекаешь? - она запускает пальцы за подтяжки и громко ими щёлкает. - Вот что Эдди: суй эту трубку в рот и тяни. Сколько в один вдох вытянешь - всё твоё.
Не то, чтобы Эду так хотелось выпить, но способ интригующий. Да и утренний холод ещё отдаётся в костях. Только внезапно появившаяся искра в рыбьих глазах Подтяжки Мэг настораживает. Наконец решившись, Сол поглубже вдыхает и прикладывается к трубке.
Чувство такое, будто он хлебнул чего-то забродившего или скисшего. Не удержавшись, Эд закашливается, плеснув из трубки на пол. Бдительная Мэг тут же перекрывает кран, заливаясь при этом смехом, больше похожим на кашель туберкулёзника.
- Это что за дрянь? - отдышавшись, спрашивает Сол, с запозданием вспоминая надпись на бочке.
- Что написано, - сквозь смех отвечает Мэг. - Всё спиртное, что остаётся, сносят Тику, а он сливает его в бочку. И бродяги вроде тебя, у которых нет денег на приличные напитки, прикладываются к ней.
- И что же он туда сливает? - с сомнением интересуется Эд. Подтяжка выдаёт кривую ухмылку, от которой лицо её, и без того некрасивое, совсем перекашивается.
- Да говорю же - всё, что остаётся. Пиво, наливку, вино, бренди, виски. Сегодня туда даже отправились пара стаканов отличного джина.
Сол опирается о стойку, так что стеклянная банка оказывается рядом с ним. Теперь он видит, что в мутной, вонючей жиже, плавают человеческие уши.
- Нравится? - замечает его взгляд Мэг. - Это мои.
- Твои вроде бы на месте, - шутит Эд, уже, правда, сомневаясь, что стоит шутить на эту тему. Подтяжка Мэг оскаливается. Зубы у неё все в чёрных пятнах.
- Когда я выставляю из "Дыры" очередного бродягу, я хватаю его зубами за ухо и волоку так до самого выхода. А если ему хватает дури сопротивляться - в эту банку отправляется очередной трофей. Здешним патронам такое представление по душе, и за каждое ухо Тик наливает мне стаканчик. Ещё пить будешь?
- Нет, - Эда передергивает от одной только мысли о пойле в бочке. - А поесть тут можно?
- Это паб, а не харчевня, - сплёвывает прямо на стойку Мэг. - Пей или проваливай.