– Нравится? – спросил довольный его реакцией аббат. – Когда-нибудь, уверен, эти полотна или, с позволения сказать, иконы, будут выставлены в каком-нибудь престижном художественном салоне… Сам рисовал. Все эти годы… – он вдруг задумался и повторил себе со вздохом: – Все эти годы…
– Вы тоже знали когда-то Любушку? – затаив дыхание, спросил Аркадий Эммануилович, и в его стариковской груди что-то екнуло.
– Почему же "знал"? – засмеялся аббат. – Знаю и сейчас. Ибо она здесь, вместе с нами, – с благоговением сказал он, воздев руки и молитвенно возведя очи.
В спровоцированном им мистическом трепете друзья тоже уставились вверх.
– Что это с вами? – встревожено спросила вошедшая в зал девушка, глядя на вперившуюся в потолок компанию. Все опустили головы и обернулись к ней.
– А вот и она, – объявил аббат.
Перед ними стояла изящная девушка в вечернем платье пастельно-сиреневого цвета. У нее была тонкая длинная шея, собранные сзади в пучок матово-черные волосы с завитушками по бокам и ровная челка над умными немного смеющимися серыми глазами. Движения ее были быстрыми, но в то же время плавными и изящными.
Рыжая веснушчатая Машенька в своей оранжевой украинской майке поверх белой футболки казалась рядом с этой гордой девушкой дискотечной подружкой каких-нибудь харьковских гопников.
– И ты, Даня, предпочел эту расфуфыренную куклу моей щедрой невинности? – вперившись в Любу взглядом, вполголоса заявила Машенька и поправила тонкими конечностями свои раскосые очки.
– Милочка моя, – вместо него отозвалась девушка голосом мелодичным, но с легкой ироничной хрипотцой, – если бы не я, от твоей пресловутой невинности осталась бы только белая футболочка.
– Это почему?! – настроившись на перебранку, подбоченилась Маша.
– Больно уж ты приглянулась его целомудренным реаниматорам, – криво усмехнувшись, кивнула девушка на аббата.
– Пан Анджей? – ища защиты, обернулась Машенька к хозяину.
– Э… Виновные уже наказаны, – поспешно сказал тот… – Давайте не заострять внимания на мелочах, и перейдем к делу.
– Ничего себе мелочи… – промямлила Машенька, но продолжать дискуссию не посмела.
2
Неприятных дел бывает восемь-девять,
а людям рассказывают только о двух-трех.
Китайская пословица
– Мне нелегко говорить об этом, – начала свой рассказ Люба в гостиной аббата, когда хозяин и его гости развалились на диванах и креслах. – Я бы никому никогда не рассказала о своем нелепом прошлом, если бы это не играло такого значения для судеб многих других людей и, не побоюсь этого слова, для всей нашей державы.
Я была самой обычной девочкой. Моя мать была очень религиозной и мнительной женщиной, и она часто впадала в истерику по пустякам. – Люба задумалась, а потом сказала так, словно вспомнила очень важную деталь: – Она всегда ходила в тугом платочке.
Не могу сказать, что я любила школу, но там мне было все-таки легче, чем дома, где каждый шаг расценивался как происки дьявола. Это, впрочем, не мешало мне расти веселой и свободной девочкой. Я ведь знала, что хороша собой и достаточно умна, чтобы добиться в будущем всего, чего захочу. И однажды у меня появилась мечта. Мечта не просто выбраться из проклятого поселка, но связать свою жизнь с космосом.
Конечно, сейчас это звучит довольно наивно, но в те годы, тридцать лет назад, летать в космос было даже престижнее, чем, например, сниматься в кино. И все, такие как я провинциальные девчонки, бредили космосом… Я была готова продать душу дьяволу в прямом и переносном смысле, лишь бы исполнить свою заветную мечту. Я грезила о Львовском Космическом Училище.
И вот однажды в моей жизни появился незатейливый шанс. Это был краковский студент-очкарик с угреватым лицом. Он приехал в Украину с друзьями, чтоб недорого там оторваться.
Аббат насупился, но Любушка не дала ему прервать себя и продолжала:
– Мы познакомились как раз во Львове, на фестивале Эм-Ти-Ви с участием ведущих европейских групп. Я тогда, с непривычки, здорово напилась и с трудом соображала. "Плохие парни" забрали меня с концерта и повезли на какую-то квартиру, думаю, вы догадываетесь, зачем. Но там оказался тот польский ботаник, и он не позволил им меня тронуть. Правда, это стоило ему разбитых очков, но в целом он вел себя геройски.
Утром я проснулась в его гостиничном номере, и у нас случился короткий роман. Но это был дурацкий роман. Я, видите ли, не хотела показаться неблагодарной. – Тут аббат просто побагровел. – Да, именно так, – сказала девушка с нажимом. – Посудите сами: велика ли заслуга – спасти девушку от сексуально озабоченных парней и переспать с ней самому?.. Но тогда я как-то не задумалась о сомнительном благородстве своего спасителя.
Мы плюнули на фестиваль и гуляли по запруженным туристами средневековым улочкам, целовались на набережной и, в общем, неплохо провели время. Оказалось, во Львове у Анджея живут родственники, и после двенадцатого класса, через год, он собирался приехать сюда учиться. Я уже тогда стала уговаривать его сделать это на год раньше, так как в Космическое Училище собиралась после десятого…
"Но Любаша, – говорил мне этот сноб, – сперва я должен закончить школу…" "Закончи ее здесь", – просила я. "Это сложно, мы живем в разных странах…" "Ну, ради меня, ну, пожалуйста…" "Но мы слишком мало друг друга знаем…"
Я обижалась, и все-таки он был моей единственной ниточкой к той жизни, о которой я мечтала. После этой поездки я и дня не могла спокойно прожить в своем гадком промышленном поселке. Все меня в нем злило и раздражало, но больше всего – моя придурковатая мамочка, которая принимала все мои выпады и капризы за козни сатаны, намекая на то, что с ним был как-то связан мой папаша. Чтобы хоть как-то отыграться, я подначивала и пугала ее, всячески выставляясь в образе маленькой ведьмы.
Так однажды я придумала превращать работу по дому в колдовство и тем самым освободиться от неё. Подметая, я тихонько шептала наговоры и посыпала по углам пудрой, а стирая, наносила на шторы и скатерти едва различимые тайные надписи. И вскоре я добилась своего: мать запретила мне стирать и подметать…
Я даже стала почитывать книжки по черной магии и узнала много разных колдовских приемов. Я не верила тогда ни в бога ни в черта, но меня забавляла эта игра, а еще больше то, как реагировала на нее моя мамочка. Кончилось все тем, что я попыталась приворожить своего поляка яблочным пирогом с кровью. Но мать выследила меня, села в свой запорожец и отправилась в Кривой Рог к знакомым сумасшедшим попам.
Теперь нахмурился Блюмкин. Тут неожиданно вмешался Аббат:
– Как вы, наверное, уже догадались, "польским ботаником" Люба назвала меня. Да, в молодости я был не слишком самоуверен и больше мечтал, чем действовал практически. В отрочестве я хотел стать ксендзом, но позже увлекся живописью, и тогда главной моей мечтой стала иконопись. Учитывая родню, у которой я мог жить, Львовское художественное училище было самым дешевым вариантом… Впрочем, давайте дослушаем ее…
Посмотрев на него тяжелым взглядом, говорящим как бы, – "А тебе, дружочек мой, вообще никто слова не давал", – Люба продолжила:
– Теперь-то после всего того, что я пережила ТАМ, я понимаю, что мои увлечения эзотерикой были вовсе не так уж безобидны, как мне казалось…
– "Там"? Вы имеете в виду… Загробный мир? – быстро проговорил Блюмкин.
– Вот именно, – подтвердила она.
– У нас еще не было времени побеседовать об этом, – сказал Блюмкин. – У меня тоже имеются кое-какие воспоминания о том, что со мной происходило в потустороннем мире… Но я думал, что это не более, чем предсмертный бред, который мне так ярко запомнился…
– Гостиница "Атлантида", – тихонько пробормотал Даня.
Ванечка и Маша вздрогнули, и вся четверка уставилась друг на друга. Аббат бросил на Даню быстрый удивленный взгляд.
– Выходит, не бред, – покачал головой доктор, – выходит не бред… Так что же было дальше? – обернулся он к Любе.
– Мы переписывались, и я всё уговаривала и уговаривала Анджея… Не только поехать во Львов пораньше, но и пойти со мной в космическое училище. Он соглашался, лишь бы быть рядом со мной, хотя на самом деле хотел рисовать… Но тогда я была слишком эгоистична, чтобы обращать на это внимания. Так вот, о моих играх с колдовством… Однажды я доигралась. Это было еще до поездки к старцу… Помнишь, – обернулась она к Отцу Анджею, ты звонил мне в тот вечер и мы договорились…
Аббат криво усмехнулся и утвердительно качнул головой.