Потрясенный Вольф поплелся домой. Его жизненный вектор, сильно погнутый в результате недавних событий, уже не смотрел вперед, в будущее, горделиво и самоуверенно, а нелепо болтался и дребезжал. Внутри у Вольфа установилась странная холодная пустота, и эта пустота время от времени гнусно екала. Саднила рассаженная шершавым медведковским кулаком бровь. Окружающий мир без темных очков с диоптриями казался пугающе размытым, иррациональным. "Сбили с лошадки шоры, - горько думал Вольф, карабкаясь на свой этаж. - А лошадка и дорогу потеряла". Под ногами хрустели стеклянные брызги. Хрустело само пространство-время, недавно еще привычно четкое, понятное во всех его измерениях, обжитое, а теперь вдребезги разбитое грубым вторжением чуждой, потусторонней реальности.
У двери Вольф пошарил в карманах… и не обнаружил там ключей. Подобного с ним отроду не бывало. Чтобы выйти из дома и забыть ключи!. Да ведь покуда он играл в графа Монте-Кристо в участке, у него из квартиры все вынесли! Мебель, утварь, тряпки, деньги - черт с ними, но книги и компьютер с памятью, которая уже давно была частью памяти самого Вольфа!. Обливаясь холодным потом, Вольф толкнул дверь - та легко подалась. Он ринулся вперед, изнывая от предчувствий.
Все осталось на привычных местах. Книги в стеллажах, компьютер на столе. Раскуроченный прибор Дедушева был рассеян по полу, кинескоп валялся в углу, зловеще мигая. Вольф достал из ящика стола запасные очки, приладил их на нос… В кресле у журнального столика очень неудобно, скованно, зажато сидела Анжелика.
Поскольку регламентирующая программа в мозгу Вольфа засбоила капитально и, судя по всему, надолго, он не нашелся, что сказать, и самым дурацким образом остолбенел с открытым ртом.
- У вас была незаперта дверь, - промолвила Анжелика низким, чуть хрипловатым голосом. - Я решила присмотреть за квартирой до вашего возвращения. Теперь вы появились, и я ухожу.
Она начала высвобождаться из своей сдавленной позы - словно античная статуя из бесформенного куска мрамора. Екающая пустота внутри Вольфа понемногу заполнялась чем-то густым и теплым, а сам он, ощущая противоестественную слабость в коленях, сползал вдоль стены на случившуюся весьма кстати банкетку. Не окажись банкетки - так и стек бы прямиком на пол.
- Вы… очень красивая, - пробормотал он. - Вы хотя бы подозреваете об этом?
- Подозреваю, - престо сказала Анжелика. - У вас много книг. Я уже отвыкла от такого количества. Винер, "Кибернетика и обществе"… Тьюринг… Глушков… Лем… Когда-то я читала все это. Когда-то… тысячу лет назад, - она провела пальцем по пыльным корешкам. - Вы давно их не доставали. Почему?
- Это… - произнес Вольф, не отрывая от нее взгляда. Ему не хотелось говорить о книгах. В голову лезли совершенно иные вещи. - Это базис. Фундамент. А я давно уже возвожу свои стены.
- Мне не пришлось достроить даже фундамент, - продолжала Анжелика. - Четвертый курс университета. Случайная встреча. Пылкая, вулканическая любовь с первого взгляда. Пусть все летит в тартарары, с милым рай и в шалаше!. И вот я здесь, в шалаше - и милый бродит где-то рядом. Да только рай не удался.
- Почему так обреченно, Анжелика? Все еще можно исправить.
- Кино, - усмехнулась она. - Или дешевая производственная проза из толстых периферийных журналов. Ничего и никогда нельзя исправить. Для этого нужно вернуться в свою молодость, а машина времени пока еще но придумана. Мне уже двадцать восемь. Студентка из меня не получится - я не хочу знаний. Я разучилась их хотеть. Зато я научилась обвешивать покупателей, зажимать сдачу и припрятывать кой-чего для дома, для семьи. И ругаться с целым светом - с теми же покупателями, с грузчиками, с завсекцией. Вот это наука, ни в одном университете ее не преподают!. Зачем я говорю это вам? Наверное, потому, что мы сосуществуем в параллельных пространствах, которые никогда не пересекутся. Вы чужой, вы из антимира. Сегодня какое-то совершенно ненормальное воскресенье. Но завтра будет обычный понедельник, и все пойдет по старой накатанной колее. Вы умчитесь по своей трассе в антимир, а я поковыляю по своему бездорожью в постылый, провонявший овощной гнилью магазинишко. И вы забудете мои слова, да и меня тоже. А мне будет легче: я на миг соприкоснулась с тем, что когда-то потеряла. Побывала в своем пространстве… куда уже больше ни ногой.
- Вы любите его?
- Люблю? Иногда я мечтаю, чтобы кто-нибудь из нас умер. Но ничего не происходит, и не произойдет. Он даже в тюрьму угодить не способен, не тот склад характера. Он у меня прирожденный мелкий хулиган. Вечером он вернется из участка, повалится мне в ноги, будет каяться, клясться, что с понедельника все пойдет иначе, будет просить прощения. И я его прощу. Что же мне с ним делать еще? А потом наступит понедельник… такой же, как и все понедельники в этой жизни.
Вольф сидел в своем углу, таращился на Анжелику и понемногу терял остатки рассудка. С каждым мигом она изменялась - прямо на его глазах. И он уже начисто забыл свою обычную отстраненность, замешенную на непреходящем самоанализе, потому что Анжелика была прекрасна и делалась все прекраснее, попирая своей красотой все допустимые пределы совершенства, й ничего не было в ней вульгарного, и встрепанные черные волосы были ей к лицу, и потеки туши на щеках ее не уродовали, и платье вполне уместно не скрывало ее стройных ног. И засбоила вольфовская душа-программа, и увязался в морской узел вольфовский жизненный вектор, и вся эта прежняя ерунда пошла прахом.
- Вы знаете, Анжелика, - проговорил Вольф. - Сегодня с улицы пришли два человека и сказали мне, что я неправильно живу. Я не поверил им, а они мне доказали это как дважды два четыре. Я их прогнал, потому что все равно не поверил. И когда они ушли, жизнь принялась мне вдалбливать их доказательства с бешеной силой. Я даже пострадал, - он осторожно потрогал ссадину, - Все мы живем не очень правильно. У кого-то рассогласование больше, у кого-то меньше. А кто-то, как я, не хочет верить в свою ошибку. И упирается, охраняя вектор своей жизни, устремленный в темноту. В антимир. Потому что привык, потому что удобно!. Человек не может правильно жить в вакууме, в пространстве, не заполненном другими людьми. Обидно, что понял это, когда молодость, в общем-то, миновала, когда на голову рухнул четвертый десяток, и столько лет прошло впустую. Нет, разумеется, что-то сделано, что-то достигнуто - но какой ценой! И цена высока не столько для тебя самого, сколько для окружающих. У меня нет друзей. У меня есть только оппоненты!
- У меня тоже, - сказала Анжелика. - Только продавцы и покупатели. И муж, сосед по шалашу.
- Я ничего не смыслю в людях! - произнес Вольф с ожесточением. - Они для меня - функции, я не вспоминаю о том, что у каждого из них есть не только настоящее, но прошлое и будущее! Ко мне пришли двое, они хотели мне помочь, а я принял их за прохвостов, преследующих свою мелкую выгоду! Каждый день я видел вас на лестнице, но никогда не думал о вас иначе как о продавщице овощного магазина и жене люмпена! Мне и в голову не приходило, что вы двигались по жизни тем же путем, что и я, но мы трагически разминулись на каком-то перекрестке. Нужно что-то менять!
- Да нужно ли?
Анжелика шла к нему через всю комнату, а ему казалось - плыла, потому что у него кружилась голова, вокруг рушились стены, проваливался в преисподнюю пол под банкеткой, раскалывался и возносился в безвоздушное пространство потолок. Анжелика подошла совсем близко, ладошкой провела по его щеке, осторожно коснулась боевой раны возле глаза.
- Больно? - спросила она тихонько.
- Ничего. Иногда бывает полезно испытать боль - впервые за много лет…
- Это воскресенье, - шептала Анжелика, гладя его по голове. - Сумасшедшее воскресенье. Все кувырком, потому что мы изо всех сил стараемся воскреснуть для новой жизни. Такой уж это день. И ничего-то у нас толком не выходит… Вот оно закончится, и все пойдет, как и шло. И ничто не изменится.
- Я так не хочу, - бормотал Вольф. - Я хочу, чтобы изменилось. Я жил неправильно. Я спутался с дурной компанией… империей Моммр…. звездное эхо… обратная связь…
Он чувствовал себя маленьким и слабым. Ему было жаль себя, несчастных роллитян, жаль всех несчастных и обездоленных во Вселенной. Жаль - и много больше, нежели просто жаль - Анжелику. Ему хотелось плакать, отчего - он не понимал, хотя еще недавно ему мнилось, будто он понимает все на свете.
"Анжелика, что вы станете делать, если я скажу вам, что люблю вас?" - "Ничего не стану делать. Просто не поверю. Так не бывает". - "А вы знаете, как бывает?" - "Наверное, знаю". - "Нет, не знаете. И никто не знает". - "Но вы этого не скажете. Потому что я замужем. И сейчас пойду домой, к мужу". - "Я скажу. Только соберусь с силами - и скажу. А потом идите куда угодно". - "Зачем вам это?" - "Это всегда незачем…"
Где-то на другом краю плоской Земли аварийной сиреной взвыл телефон. Вольф вздрогнул и открыл глаза. Анжелика тоже вздрогнула и отстранилась. "Зачем? Ну зачем он звонит? Я ни с кем не хочу разговаривать, кроме нее".
Вольф поднялся, прошел к телефону, снял трубку.
- Олег Олегович? - спросил кто-то малознакомый.
- К вашим услугам.
- Это Дедушев. Тот самый. Я прошу вас о встрече, прямо сейчас. Дело чрезвычайной важности. И прихватите с собой прибор. Он, должно быть, сильно вас стесняет.
- Я не могу… сейчас.
- Потом будет поздно. Приходите в парк, к ротонде. Я жду вас…
В трубке запищало.
Вольф беспомощно обернулся к Анжелике.
- Мне надо уйти, - сказал он. - Ненадолго.
- Конспиративная встреча? - спросила она с вымученной улыбкой.