- Сын знал о том, что завещание изменено? - спросил "кардинал".
- Нет… По-видимому, нет, - поправился адвокат. - Дело в том, что он поручил мне известить об этом сына после того, как вернусь в Нью-Йорк и уничтожу первое завещание.
- Значит, оно не было уничтожено, когда он подписывал второе?
- Нет… Я не привез его в Сан-Паулу. Я не знал, зачем он меня вызывает. Но я обещал ему уничтожить первое завещание тотчас же, как возвращусь в Нью-Йорк.
Адвокат умолк и тяжело вздохнул.
- Вы, конечно, выполнили свое обещание, сударь?
- В том-то и дело, что нет, ваше преосвященство… Но без всякого злого умысла. Первое завещание уже потеряло юридическую силу… Я ждал, что его сын появится у меня или подаст о себе весть. Время от времени я… снабжал его деньгами, с согласия отца, конечно. Но в этот последний год он не появлялся, а я… все откладывал… Само по себе уничтожение первого завещания - акт пустяковый… Даже трудно объяснить, зачем я продолжал хранить его. Может, главная причина - в моем отношении к мальчику… Я хорошо знал его и… решение старика считал очередным жестоким чудачеством и несправедливостью… Они ведь не ладили. Сын пошел не в отца… Ну, а старик не мог примириться с этим.
На днях он позвонил мне снова. Его первым вопросом было, уничтожил ли я то, первое завещание. Я сказал, что уничтожил. Я солгал ему, но… Я мог исправить ложь тотчас же, как закончится телефонный разговор. Его дальнейшие слова удивили меня. Он сказал: "Поклянись, Феликс, что ты действительно уничтожил первое завещание". Что было делать? Я сказал: "Клянусь". Если бы я только мог предполагать… После этого он велел мне уничтожить и второе завещание, сейчас же, до окончания нашего разговора. Я понял, что он очень возбужден, и не стал возражать. Я открыл сейф - такие завещания хранятся в особом сейфе, рядом с моим кабинетом, - взломал печати, порвал завещание на мелкие клочки и сжег его в специальной электрической печи, стоящей у меня в кабинете. И он снова велел мне поклясться, что я действительно сжег второе завещание. Ему хорошо известно, что я честный человек и ревностный католик… Я поклялся и почувствовал по его тону, что ему сразу стало легче. Мы поговорили еще немного, он даже шутил, а потом вдруг сказал мне, что хочет встретиться со мной, чтобы составить новое завещание. И предложил приехать в Акапулько. И вот я здесь, монсеньор, на мне тяжкий грех клятвопреступления и… самое ужасное, что они… вероятно, уже догадываются, что с завещанием дело обстоит не так, как им хотелось бы. Если я не ошибаюсь, я обречен - ничто не спасет меня. Мне остается молить вас, ваше преосвященство, облегчить мои последние часы - снять с меня бремя тяжкого греха.
- Сударь, - сказал "кардинал", наклонив голову и испытующе глядя на Крукса поверх темных очков, - не проще ли вам признаться во всем вашему клиенту и, насколько я понял, другу, попросить у него прощения? Оно снимет с вас грех клятвопреступления.
- Увы, ваше преосвященство, - прошептал Крукс, низко опуская голову, - я лишен возможности последовать вашему доброму совету. Сегодня утром Цезарь погиб в авиакатастрофе.
- Цезарь? - поднял брови "кардинал".
- Его так звали, - тяжко вздохнул Крукс - Мы не виделись с ним больше после того телефонного разговора.
- Значит, этот достойный человек, уйдя из жизни, не оставил завещания?
- Осталось его первое завещание, - прошептал Крукс, не поднимая головы. - Я так и не уничтожил его.
В комнате воцарилась тишина. Стив пытался сообразить, что ему дают полученные сведения. Уточнять сейчас подробности было бы рискованно… Кое-кто из журналистов пытался связывать африканские владения Фигуранкайна именно с ОТРАГом, но надежных данных ни у кого не было. Слова Крукса кое-что проясняли, но не до конца. Во всяком случае, нить снова ухвачена; она настолько осязаема, что может завести далеко. Неужели Старик сознательно дал ему эту возможность? Ведь если ОТРАГ - это капиталы Фигуранкайна… Такое может стать сенсацией года. Вопрос в том - захотят ли рисковать владельцы газеты?
Феликс Крукс продолжал сидеть, низко опустив розовую лысую голову. Стиву стало почти жаль его… Правда, грозящую опасность адвокат, конечно, преувеличивает. Сейчас ему едва ли что-либо угрожает, но после того, как будет открыто единственное сохранившееся завещание Фигуранкайна… "Ну, до тех пор он опомнится и найдет средства обезопасить себя", - решил Стив. Надо было кончать затянувшийся разговор, и "кардинал" сказал:
- Мне искренне жаль вас, сударь. По собственной неосторожности вы попали в трудное и двусмысленное положение, Я не думаю, чтобы кто-нибудь мог быть опасным для вас сейчас, тем более тут, в Мексике. Надеюсь, все, что я сейчас услышал, это правда…
- Чистая правда, ваше преосвященство, чистейшая, как вода в этом графине.
- Хорошо. Я принимаю вашу исповедь и готов отпустить вам грехи, но… наложу на вас… наказание. Вы переведете, скажем, двадцать тысяч долларов в фонд помощи бедным детям Латинской Америки. Вас не обеднит такая сумма?
- Нет, конечно. Я сейчас же подпишу чек.
- Нет. Вы переведете деньги непосредственно благотворительному обществу сразу, как возвратитесь в Нью-Йорк. Адрес вам известен?
- Разумеется.
- Значит, сразу по прибытии. Не забудьте!
- Ваше преосвященство, клянусь вам…
- Не надо… А теперь властью, дарованной мне церковью, снимаю с вас грех лживой клятвы и отпускаю прочие менее серьезные прегрешения. Идите с миром, и да хранит вас Бог.
Адвокат склонился в низком поклоне. Стив коснулся ладонью его мокрой от пота лысины и потом протянул ему руку, которую адвокат осторожно поцеловал.
Затем "кардинал" проводил гостя до дверей своих апартаментов и, когда тот выходил, убедился, что в коридоре никого не было.
Возвратившись в гостиную, Стив прежде всего выключил магнитофон под столом и вынул кассету. Подбросив ее на ладони, Стив невольно подумал, что ее цена намного превышает сумму, которую Крукс переведет бедным детям Латинской Америки. Не снимая облачения, Стив прошел в кабинет и присел к письменному столу. Теперь оставалось "вылепить" из тех сведений, которыми он уже располагал, несколько сенсационных "конфеток" для читателей "Калифорния таймс", передать их по ночному телетайпу из пресс-центра Акапулько Старику в Лос-Анджелес и позвонить Мэй.
Позвонить Мэй Стив все-таки не успел. Когда около трех часов ночи он возвратился из пресс-центра в "Континенталь", в холле отеля он неожиданно столкнулся с Феликсом Круксом. Адвокат, видимо, собрался уезжать. Он был в плаще, с желтым кожаным портфелем в руках, за ним следовал бой с чемоданом и сумкой.
Увидев Стива, адвокат обрадовался:
- Сеньор Эспиноза, какая удача! Мне пришлось ускорить отъезд, но я не решился тревожить вас ночью…
- А я уже не лягу сегодня, - объявил Стив, пошатнувшись, и ухватился за руку адвоката, который поспешил его поддержать. - Мы с приятелем были в одном месте… Ну, знаете, скажу я вам, такие женщины - увидеть и умереть. Да… - Стив захохотал. - Приятеля пришлось оставить там, а я вот вернулся… А то брат будет сердиться. Он у меня строгий, сеньор Крукс, да… Вы много потеряли, что отказались пойти с нами…
- Дорогой сеньор Эспиноза, - перебил Крукс со страдальческим выражением лица, - я тороплюсь в аэропорт, самолет через час с небольшим. Я бесконечно благодарен вам, я теперь ваш должник, и когда будете в Нью-Йорке…
- Значит, надо выпить на дорогу! - закричал Стив. - Я не отпущу вас так. Хочу выпить за ваше здоровье, сеньор Крукс.
И Стив подхватил адвоката под руку и, пошатываясь, потащил к бару.
- Ну хорошо, - вздохнул Крукс, когда Стив усадил его на круглый табурет у блистающей никелем мраморной стойки. - Только плачу я.
- Пожалуйста, - великодушно согласился Стив и добавил: - Для меня двойную кровавую б-б…
- "Беатриче"? - подсказал бармен.
- Вот именно… С икрой и лимоном,
- И немного коньяка, - добавил Крукс, неодобрительно поглядывая на Стива.
Они выпили, и Стив с аппетитом закусил ярко-красную жидкость черной икрой и кусочком лимона.
- Ну, мне пора, - решительно заявил Крукс, расплачиваясь.
- Знаете что, дорогой сеньор Крукс, - воскликнул Стив, ударив себя по голове. - Я поеду с вами. Позвольте мне проводить вас до самолета.
- Стоит ли? - нерешительно возразил Крукс. - Что скажет его преосвященство? Ведь вы тогда явитесь в "Континен-таль" к рассвету.
- Вот и прекрасно. Я разбужу его, и мы опять поедем в аэропорт. Наш самолет в восемь утра.
- Ну хорошо, - согласился Крукс. - Вы очень любезны, сеньор Эспиноза, и мне, конечно, будет приятно совершить эту ночную поездку в вашем обществе.
"Еще бы, - подумал Стив, - по крайней мере, не будешь так трусить".
Они сели рядом в комфортабельную машину, и мгновение спустя навстречу им стремительно замелькали пустые улицы, скверы и бульвары спящего Акапулько, а затем крутые виражи горной дороги.
Стив откинулся на сиденье и, прикрыв глаза, внимательно наблюдал за соседом. Адвокат беспокойно крутился на своем месте, пугливо вглядывался в темноту. Когда миновали высокий каменный крест на скале над городом, словно парящий во тьме в ореоле подсветки, Крукс торопливо перекрестился.
Голова Стива мотнулась и уперлась в плечо Крукса. Адвокат отодвинулся. Стив приоткрыл глаза и выпрямился на сиденье.
- Ну и мрак, - пробормотал он, зевая, - И надо было вам ехать в такую пору, сеньор Крукс. Разве не могли подождать до утра?
- Пришлось ускорить вылет, - тихо ответил Крукс. - Позвонили из Мехико. Ночью привезут останки жертв авиакатастрофы. Я должен опознать одного человека. Это необходимо сделать срочно.
- Разве была катастрофа?