Сигнал
Пару минут спустя Клара выходит через калитку в поле. Она хочет позвонить маме, но телефон не ловит сигнал, так что она идет дальше. Но не прямо к дороге, поскольку не хочет оставаться на виду у ребят, а через поле.
Клара снова достает телефон. Антенна все еще перечеркнута.
На земле спят коровы. Это всего лишь безголовые контуры, еле различимые в темноте, словно спины китов, поднимающихся на поверхность океана. Настоящими коровами они становятся, только когда она подходит ближе - они в испуге просыпаются и отчаянно бегут прочь. Девочка продолжает идти через поле наискосок к виднеющейся вдалеке дороге; музыка и голоса веселящихся ребят постепенно растворяются в ночном воздухе.
Кларе никогда в жизни не было так плохо. А это серьезное достижение, учитывая, что она постоянно страдает от глазных инфекций, трехдневных мигреней и периодических поносов. Ей хочется оказаться в постели, свернуться калачиком и тихонько хныкать в подушку.
И тут девочку снова охватывает ужасная тошнота, настолько сильная, что ей хочется покинуть собственное тело.
Надо остановиться.
Надо остановиться и проблеваться.
Но тут она что-то слышит. Тяжелое дыхание в темноте.
Костер уже в нескольких километрах от нее, видно лишь слабое свечение за неровной изгородью из разросшихся кустов, разделяющей поля.
Она различает массивный силуэт бегущего к ней человека.
- Эй, - задыхаясь, выдавливает он. Он. - Клара.
Это Харпер. Но Кларе слишком плохо, чтобы беспокоиться насчет того, зачем он побежал за ней. Мысли у нее спутались настолько, что она уже забыла его похотливые взгляды и даже надеется, что бежит он вовсе не за ней. Или, может, она что-то потеряла и он хочет это вернуть.
- Что? - спрашивает Клара, заставляя себя выпрямиться.
Он подходит ближе. Широко улыбается и молчит. Похоже, пьян в доску. И все же ей не страшно. Харпер - кретин и хулиган, но она всегда считала его слишком бестолковым, чтобы ждать от него неприятностей. Если, конечно, Тоби не крутится поблизости со своими советами.
- Ты хорошенькая, - говорит он, качаясь, словно огромное дерево, подрубленное у основания.
От его голоса ей становится хуже, тошнота подступает к горлу.
- Нет. Неправда. Мне…
- Я хотел спросить, может, ты хочешь прогуляться.
- Что?
- Ну, просто типа прогуляться.
Клара ошарашена. Она снова задумывается о том, что ему мог сказать Тоби.
- Я пойду.
Он улыбается:
- Все нормально. Я знаю, что я тебе нравлюсь.
Кларе только этого не хватало. У нее сейчас даже нет наготове стандартного набора вежливых отказов, которые помогли бы ей выкрутиться. Она в состоянии лишь идти дальше.
Но Харпер каким-то образом преграждает ей путь и улыбается, словно кто-то из них только что пошутил. Только шутка эта может оказаться жестокой или неприятной. Клара идет вперед, он пятится задом, не давая прохода, а ей как никогда хочется, чтобы рядом никого не было. Никого, кроме мамы и папы.
Сейчас он вдруг начинает казаться опасным, на пьяном лице проступает угроза. У Клары мелькает мысль, что вот так, наверное, чувствуют себя собаки и обезьяны в лабораториях, когда до них вдруг доходит, что ученые вовсе даже не играть с ними собрались.
- Прошу, - выдавливает она, - оставь меня в покое.
Харпера это, кажется, рассердило, как будто она нарочно хотела его обидеть.
- Я знаю, что я тебе нравлюсь. Прекрати притворяться.
Притворяться.
Это слово вихрем кружится у нее в голове, становясь бессмысленным звуком. Клара уверена, что чувствует вращение земли вокруг оси.
Она пытается сосредоточиться.
Вдоль края поля проходит дорога, на которой сейчас никого нет.
Дорога, ведущая в Бишопторп.
К родителям.
Домой.
Подальше от него.
Ей надо позвонить маме. Надо, надо, надо…
- Твою мать!
Клару вырвало на кроссовки Харпера.
- Они новые! - возмущается он.
Клара вытирает рот, ей чуть-чуть полегчало.
- Извини.
Она наконец осознает, что помощи в случае чего ждать неоткуда - они уже очень далеко от остальных ребят и еще недостаточно близко к дороге.
Клара обгоняет Харпера и, ускоряя шаг, торопится под уклон к дороге. Но он не отстает.
- Ничего. Я тебя прощаю.
Не обращая на него внимания, Клара снова пытается позвонить родителям, но из-за нервного напряжения попадает в настройки вместо списка контактов.
Харпер снова рядом.
- Все нормально, говорю. - Его голос изменился, за деланым смехом сквозит гнев.
- Мне плохо. Отстань.
Клара открывает список контактов. И вот заветный номер засветился на экране, отчего девочке становится спокойнее. Она нажимает кнопку вызова.
- Со мной тебе станет лучше. Ну же, я знаю, что я тебе нравлюсь.
Клара прижимает телефон к уху. Идет вызов. С каждым механическим гудком Клара молится, чтобы родители взяли трубку. Но три-четыре гудка, и телефона у нее в руках больше нет. Харпер грубо вырывает его у Клары. И отключает.
Ситуация принимает серьезный оборот. Несмотря на скверное самочувствие, Клара понимает, что шутка становится опасной. Она девочка, а он парень, к тому же он вдвое больше ее и может сделать с ней что угодно. Она думает о том, что в пяти километрах отсюда ее родители сидят за столом и ведут милую беседу с супругами Фелт. Никогда еще пять километров не казались таким большим расстоянием.
- Что ты делаешь?
Он кладет ее мобильник в карман джинсов.
- Твой телефон у меня. Самсунговое убожество.
Он просто ребенок. Трехлетнее дитя чудовищного размера.
- Отдай, пожалуйста. Мне надо позвонить маме.
- Он у меня в кармане. Подойди и достань.
- Ну пожалуйста, отдай, а?
Харпер подходит к Кларе вплотную. Обнимает ее. Клара пытается сопротивляться, но он гораздо сильнее и сжимает ее все крепче. От него разит спиртным.
- Я знаю, что ты в меня втюрилась, - повторяет Харпер, - Ева сказала Тоби.
Сердце у Клары бешено колотится, ее обуревает паника.
- Пожалуйста, - просит она в последний раз.
- Черт, да что такое? Ты на меня блеванула. Такая же чокнутая, как твой братец.
Харпер пытается поцеловать ее. Клара отворачивается.
Следующая его реплика разит, как удар камня.
- Что, думаешь, ты слишком хороша для меня? Не слишком.
Клара уже громко зовет на помощь. Руки Харпера шарят по ее телу с недвусмысленными намерениями.
- Помогите! - снова кричит Клара куда-то в сторону оставшегося позади костра. Слова ее долетают лишь до коров, они смотрят на нее, перепуганные не меньше, чем она сама. Харпер тоже начинает паниковать. Это видно по его лицу: нервная ухмылка, в глазах мечется страх. Не в состоянии придумать ничего лучшего, он зажимает ей рот. Она бросает взгляд на дорогу. Машин нет. Вообще никого не видно. Она пробует кричать, но из-под ладони Харпера доносится лишь сдавленный стон. Он прижимает руку сильнее, чуть ли не сворачивая ей челюсть.
Потом толкает ее сзади под колени и валит на землю.
- Ты не лучше меня, - говорит Харпер, не отнимая руки от ее рта. - Я тебе покажу. - Он наваливается на нее. Нащупывает рукой верхнюю пуговицу Клариных джинсов.
От этого ее страх перерастает в гнев. Она бьет его по спине, тянет за волосы, кусает за ладонь.
Почувствовав кровь, Клара крепче стискивает зубы.
- Ай! Стерва! Ой!
Что-то изменилось.
Она начинает четче мыслить.
Внезапно улетучивается страх.
И тошнота.
И слабость.
Остается лишь кровь, восхитительный вкус человеческой крови.
Жажда, о которой она никогда не подозревала, берет свое, и Клара испытывает облегчение, точно пустыня от первых капель дождя. Она отдается этому ощущению, этому вкусу и не слышит, как Харпер кричит, выдергивая руку. Клара видит на его руке что-то черное и блестящее и понимает, что это рана от ее укуса. Огромная зияющая рана вместо ладони, плоть разорвана до костей. Харпер смотрит на нее в совершенном ужасе, а ей даже не интересно, чем этот ужас вызван. Ей сейчас ничто не интересно.
Ее охватывает дикая неконтролируемая ярость, у нее внезапно появляются силы, чтобы оттолкнуть Харпера, подмять его под себя и продолжить сосать его кровь.
Его сдавленный крик наконец угасает, как и нечеловеческие мучения, что она ему причинила, и Клара остается наедине с изысканным и несравненным наслаждением кровопития. Волны крови топят слабую девочку, какой Клара себя считала, и вызывают к жизни кого-то нового - ее настоящую и сильную сущность.
Теперь Клара сильнее целой армии. От ее страхов не остается и следа, как не остается следа и от ее боли и тошноты.
Она теряется в этих ощущениях, чувствуя насыщенность настоящего момента, свободу от прошлого и будущего, и под покровом темного беззвездного неба продолжает пиршество.