Но Роуэн еще ни слова не написал. Где-то в глубине души он знает, что романистом ему не стать. Он будет торговать рекламными площадками - ну, может быть, если повезет, найдет работу в какой-нибудь галерее или, например, устроится куда-нибудь копирайтером. Да и то вряд ли, потому что на собеседованиях он, скорее всего, будет показывать себя с худшей стороны. Последнее его собеседование - в отеле "Ивы", на должность официанта на свадьбах, которые проходят по субботам, - обернулось полным кошмаром, с ним чуть не случился приступ гипервентиляции. И хотя он был единственным кандидатом, миссис Ходж-Симмонс взяла его очень неохотно, к тому же ее опасения подтвердились, когда Роуэн уснул, обслуживая стол для почетных гостей, и в бессознательном состоянии пролил соус на юбку матери жениха.
Он чешет руку, сожалея о том, что он не Алистер Хобарт, - если бы его обсуждали по национальному телевидению, Ева бы его точно полюбила. Кёрсти Уорк начинает подводить итоги, и тут звонит телефон.
Одна из трубок лежит около вазы на кофейном столике, стоящем у дивана. Роуэн отвечает:
- Да?
Он слышит чье-то дыхание на другом конце.
- Да? Кто это? Алло!
Звонящий, кем бы он ни был, молчит.
- Алло!
В трубке что-то как будто щелкает. Похоже, человек цокнул языком, а потом вздохнул.
- Да?
Нет ответа.
Раздаются зловещие гудки. И тут Роуэн слышит, как подъезжает машина.
Каламиновый лосьон
Ева замечает, что к ним по полю идет человек. Только когда он выкрикивает ее имя, до нее доходит, что это ее отец. От стыда ей хочется провалиться сквозь землю, и она снова зажимается.
Тоби тоже его заметил.
- Кто это? Это?..
- Мой папа.
- Что он тут делает?
- Не знаю, - отвечает Ева, хотя на самом деле прекрасно знает. Он намерен превратить ее в посмешище. Чтобы хоть как-то минимизировать ущерб, она встает, сконфуженно улыбаясь Тоби.
- Извини, - говорит Ева, отступая по направлению к приближающемуся отцу. - Мне пора.
Джеред смотрит на открытую маечку дочери. Вот эту самую кожу он однажды смазывал каламиновым лосьоном, когда дочка умудрилась забрести в заросли крапивы на каком-то семейном празднике.
В машине пахнет духами и алкоголем. Джеред понимает, что многие родители на его месте не дергались бы - ну развлекается молодежь, подумаешь. Но они-то не знают того, что знает он: грань между мифом и действительностью устанавливают люди, которым нельзя доверять.
- От тебя несет спиртным, - говорит он и тут же мысленно укоряет себя за излишнюю резкость тона.
- Пап, мне семнадцать лет. Сегодня пятница. Мне нужно хоть немного свободы.
Он старается успокоиться. Надо заставить ее думать о прошлом. Воспоминания послужат ей надежным якорем, уберегут от опасности.
- Ева, ты помнишь, как мы…
- Не могу поверить, что ты на это пошел, - перебивает она. - Это унизительно. Как… в Средние века. Как будто я Рапунцель какая-то.
- Ева, ты обещала до одиннадцати.
Она смотрит на часы.
- Боже, так я опоздала на целых полчаса. - Как она понимает, он выехал из дому в десять минут двенадцатого.
- Когда я тебя там увидел, с этим парнем, и ты с ним… - Отец качает головой.
Ева смотрит из окна на пролетающую мимо живую изгородь, жалея о том, что она родилась человеком, а не крошечным дроздом, или скворцом, или какой другой птичкой и не может просто улететь, выкинув из головы все одолевающие ее мысли.
- Этого парня зовут Тоби Фелт, - говорит она. - Марк Фелт его отец. Он с ним поговорит. Насчет оплаты. Я рассказала ему, что ты нашел работу и в следующий раз сможешь заплатить за два месяца. Он передаст это отцу, и все будет в порядке.
Это уж слишком. Джеред не выдерживает:
- И что же он получил за такую услугу? А?
- Что?
- Я не потерплю, чтобы моя дочь торговала собой где-то в поле в пятницу вечером ради уступок от квартирного хозяина.
Еву его слова приводят в ярость.
- Я не торговала собой. Боже! Я что, должна была молчать?
- Вот именно.
- Зачем? Чтобы нам опять было негде жить, опять пришлось переезжать и вся эта хрень заново? Давай тогда уж прямо сейчас поедем в какой-нибудь бомжовый мотель. Или найдем уютную автобусную остановку, где можно провести ночь. Потому что если ты, папа, не очнешься и не прекратишь думать о том дерьме, о котором ты все время думаешь, мне придется торговать собой, просто чтобы нас прокормить.
Ева сожалеет о сказанном, как только закрывает рот. Она почти довела отца до слез.
И на какой-то миг она видит рядом не человека, только что опозорившего ее перед друзьями, а папу, пережившего то же, что и она сама. Поэтому она умолкает, глядя на его руки, лежащие на руле, и на порождающее беспредельную печаль обручальное кольцо, которое он никогда не снимет.
Десять минут первого
Мама с Кларой закрылись в душевой внизу, а Роуэн стоит, прислонившись к сушилке для одежды.
- Ни черта не понимаю, - обращается он к закрытой двери.
Это он еще мягко выразился. Только что вернулись его мама с сестрой, которая, похоже, была вся в крови. Действительно вся, как новорожденный младенец, ее вообще трудно было узнать. Клара выглядела такой вялой и безразличной. Как загипнотизированная.
- Роуэн, прошу тебя, - отвечает мама, включая душ. - Скоро поговорим обо всем. Когда вернется отец.
- А где он?
Хелен пропускает его вопрос мимо ушей. Слышно, как она говорит его выпачканной кровью сестре:
- Пока еще холодная. Ну вот, стекла. Теперь можешь залезать.
Роуэн делает еще одну попытку:
- Где папа?
- Скоро будет. Он… Ему надо кое-что уладить.
- Кое-что уладить? Мы что, коза ностра какая-то?
- Роуэн, пожалуйста, не сейчас.
Кажется, мать сердится, но он не может прекратить расспросы.
- Откуда кровь? - продолжает он. - Что с ней случилось?.. Клара, что происходит?.. Мам, почему она молчит? Странные телефонные звонки как-то с этим связаны?
Последний вопрос достигает цели. Хелен открывает дверь и смотрит сыну в глаза.
- Звонки? - переспрашивает она.
Он кивает:
- Кто-то звонил. Звонил, но ничего не сказал. За пять секунд до того, как вы приехали.
Выражение мучительной тревоги искажает мамино лицо.
- Нет, - говорит она. - О господи. Только не это.
- Мам, что происходит?
Он слышит, как сестра залезает в душ.
- Разожги камин, - просит Хелен.
Роуэн смотрит на часы. Десять минут первого, но мать непреклонна.
- Пожалуйста, принеси с улицы угля и разожги камин.
Хелен дожидается, когда сын уйдет исполнять ее просьбу, ей бы сейчас очень хотелось, чтобы уголь лежал подальше от дома - тогда бы она все успела. Она подходит к телефону, чтобы выяснить, с какого номера звонили. Она уже знает, что это был он. Номер, который называет холодный механический голос, ей не знаком, но она не сомневается, что, набрав его, услышит голос Уилла.
В голове мечутся панические мысли, пока она набирает номер.
Берут трубку.
- Уилл?
Да, это он. Совершенно реальный голос, ничуть не изменившийся, молодой и древний одновременно.
- Мне этот сон снился пять тысяч раз…
В каком-то отношении это самый трудный момент за всю ночь. До сих пор она усиленно старалась забыть о его существовании, о том, каково это - говорить с ним, слушать его глубокий голос, пробуждающий в ней некую сокровенную жажду, рекой текущий прямо в душу.
- Не приезжай сюда, - поспешно шепчет она. - Уилл, это важно. Не приезжай сюда.
Роуэн уже, должно быть, набрал ведро угля и идет обратно к дому.
- Обычно события развиваются несколько иначе, - говорит Уилл. - В моем сне.
Хелен понимает, что должна во что бы то ни стало достучаться до него, должна остановить неизбежное.
- Ты тут не нужен. Мы все решили.
Он смеется, в трубке раздается потрескивание.
Хелен на грани обморока. Она смотрит на свою картину в коридоре. Это акварель с яблоней. Картина расплывается перед глазами, но Хелен пытается сосредоточиться на ней.
- У меня все отлично, Хел, спасибо. А у тебя? - Пауза. - Париж вспоминаешь?
- Лучше тебе держаться от нас подальше.
Вода в душе выключается. Клара, наверное, скоро выйдет. Слышится еще какой-то звук. Это задняя дверь. Роуэн.
И все тот же демонический голос в трубке:
- Раз уж об этом зашел разговор - я тоже по тебе скучал. Семнадцать лет одиночества - довольно долгий срок.
Хелен крепко зажмуривается. Уилл осознает свои способности. Он прекрасно понимает, что может потянуть за ниточку и размотать весь клубок.
- Пожалуйста, - говорит Хелен.
Он не отвечает.
Хелен открывает глаза и видит сына с ведром угля. Он смотрит на телефон, на мать, на ее лицо, на котором легко читаются мольба и страх.
- Это он, да? - интересуется Уилл.
- Мне пора идти, - говорит она и нажимает красную кнопку.
Роуэн глядит на нее подозрительно и в то же время смущенно. Хелен чувствует себя совсем беззащитной под этим взглядом.
- Иди, пожалуйста, разожги камин.
Это все, что она может вымолвить. Но сын еще несколько секунд стоит на месте, не двигаясь и ничего не говоря.
- Пожалуйста, - повторяет она.
Он кивает, словно что-то понял, разворачивается и уходит.