Они вдруг заговорили о чем-то несущественном. Что в саду в Хлебникове пропадают яблоки. "Ты бы съездил, Митя, сказал соседям, чтобы брали". Мите казалось, стены рушатся, надо куда-то бежать, спасаться, а он тупо и старательно шнурует ботинки. Какие яблоки? "Так что пожалей меня, Митенька, - сказала бабушка, - не хочу, чтобы голову распиливали, копались в мозгах. Докторам-то нашим я не сильно верю, ты уж заступись… Чтобы без обмана…" - закрыла глаза, видимо, боль сделалась нестерпимой. "Не отказывайся, прошу тебя!" - "Нет, Митя. Хватит об этом". Митя понял, что не уговорит. "Что хоть за травма-то была? И когда?" - "Да кому это сейчас интересно, Митенька? В конце тридцать восьмого… Под Новый год как раз. Дубиной по башке, а сказали потом, сама, мол, под падающую сосну сунулась. Пять часов валялась в снегу, думали - замерзла, а вот выжила как-то…" - "Кто ударил?" - "Уголовная одна, здоровая, бритвой всех полосовала. Велели ей…" - "Кто велел? Как фамилия начальника лагеря? Он жив? Я добьюсь, у меня есть возможности, его привлекут!" - "Нет, Митенька, ушел тот поезд… Осталась же живая. И ребеночка родила… А ты хочешь, чтобы опять череп ломали. Хватит, пожила всласть. Домой бы, а, Митя?"
За спиной кашлянули. Медсестра снова сделала бабушке укол, приладила к голове колпак. "Она не соглашается", - глухо произнес Митя. "Я думаю, в таком деле не надо слушать больную, - выразительно посмотрел на него Серов, - надо все взвесить, всесторонне обсудить…"
"У нее действительно была черепно-мозговая травма пятьдесят лет назад, когда она находилась в заключении, - повернулся Митя к французу. - Никто ее там, конечно, не лечил. Можно обойтись без операции?" Француз ответил: операция - единственный шанс. Ну а лечение… Что лечение? Чередование сильных - вплоть до наркотических - снимающих боль препаратов, постоянное наблюдение. "Да-да, санаторий, уход, покой", - закивали лечащие врачи. "Мне кажется, месье, вы бросаете больную на произвол судьбы", - заметил Серов. "Я зарабатываю на жизнь операциями, - задумчиво ответил хирург, - но не скрою: каждый раз испытываю облегчение, если операцию делать не надо…" - "Еще бы, консультация у него ненамного дешевле!" - шепнул Мите Серов. "Мне все же непонятно, месье, - Серов уже не считал нужным скрывать свое презрение, - что нам делать? Ждать, когда она умрет?" - "Молиться, - серьезно ответил француз, - молиться за нее и за всех остальных". Серов поморщился, словно у него вдруг заболели зубы.
"Митя, не мое, конечно, дело, - сказал он в больничном коридоре, - но ты совершаешь ошибку. Французишка - спец. Сделал бы по-быстрому операцию, она бы очнулась и знать не знала: делали, не делали… Не делали! Зато была бы здоровая, Митя! - помолчав, добавил: - А так ты сам обрек ее на страдания".
Митя не ответил. В Серове, безусловно, было что-то человеческое. Но куда больше было в нем от машины, работающей в заданном режиме. Серова беспокоило, что, отвлекаясь на бабушку, Митя теряет время. А надо спешить. Таков режим. Фраза: "А так ты сам обрек ее на страдания" - изрядно позабавила Митю.
Он вспомнил, как однажды крепко выпил с Серовым в Крыму на объекте С. Разговор зашел о "Яшиде". Серов сказал, что почти ухватил ее в Японии, но его засветили - даже не японцы, а американцы. Раскрут был суровый, у него не было дипломатической неприкосновенности, пришлось все бросать, сматываться через Южную Корею по чужому паспорту. А все три его японца попались. Это был провал, настоящий провал. Какой-то козел в центре решил выслужиться, дал приказ форсировать "Яшиду". Дофорсировались. Теперь ее стерегут в три глаза. "А кем были эти японцы?" - спросил Митя. Серов на мгновение замкнулся, протрезвел, остро взглянул на Митю ясными глазами: "Бизнесмены, Митя, это были бизнесмены". - "То есть богатые люди? Сколько же ты им платил?" - Митя не верил, что Серов располагал большими суммами. "Конечно, в сравнении с тем, что они имели, крохи, - ответил Серов, - ну там еще кое-какие выгодные контракты в соцстранишках через подставных лиц. Вообще-то ты прав, тут какая-то загадка. Работаешь - не задумываешься, а вот на досуге… Митя, ты даже представить себе не можешь, как дешев человек! Ну совсем как песок!" - взял горсть, сыпанул из ладони в ладонь. Последнюю бутылку они пили на пляже.
"Человек дешев, - напомнил Митя Серову в коридоре, - неужели забыл?" - "Дешев-то дешев, - согласился Серов, - но иногда лучше вовремя заплатить много, чтобы потом не платить совсем уж непомерно". Митя хотел возразить, что дешевизна и человек понятия несовместные, как гений и злодейство. Все, основанное на "человек дешев", кончается крахом. Но промолчал. Это был бессмысленный разговор, из тех, что если и вести, то не с Серовым.
"Боюсь, придется платить непомерно, - вздохнул Митя. - Без "Яшиды" мне никак".
…Без "Яшиды" его план был неосуществим.
IV
Когда Митя вновь появился в Крыму, бархатный сезон заканчивался. Но еще можно было купаться, и генеральский транспортник с зачехленным носом опять маячил в дальнем конце военного аэродрома. Перед самым отлетом из Москвы Митя вспомнил, что девушка просила привезти последние записи советских рок-групп. Разъярившийся Серов приволок целую сумку кассет. "Тут все какие есть! Самолично конфисковал у спекулянтов!" Когда набрали высоту, легли на курс, Митя сунул одну в магнитофон. "Товарищ, верь, взойдет она - звезда пленительного счастья, и на обломках самовластья взойдет над миром русский рок!" Серов выругался. Митя подумал, что доктор Камерон дарит Лауре Постум более ценные подарки. "Ишь, зачастил с проверками! - недовольно покосился на транспортник Серов. - Из Афганистана не на чем военное имущество вывозить, а он жирует… Шугануть?" - "Шугани, - пожал плечами Митя, - будет летать в Сочи".
Эксперимент прошел хоть и с неожиданностями, но в целом успешно. Попутно сделали крупное открытие в области физики. Это усложнило работу. Опять Бог испытывал Митю. На "воздушный путь" Митя не купился. Теперь - "невидимый путь". Почти по Герберту Уэллсу. А от Мити ждали результата. От результата зависела политика государства. Государство блефовало, как бы имея в кармане результат. Но результата не было. В кармане у государства был пока что кукиш. Да и тот - невидимый.
После эксперимента Митя, как от него и требовали, составил список отличившихся, включил девушку, включил Серова. Награды получили все, кроме Серова. Девушке дали даже более почетный орден, чем предполагалось. Напротив фамилии Серова обнаружилась стертая ластиком карандашная приписка: "Где "Яшида"… мать?"
Серов рассвирепел, расценил это как вызов. "Опять форсируют!" По последним сведениям, американцы самостоятельно склепали-скопировали две или три "Яшиды". Отступать было некуда. Все чаще Серов заводил речь об Афганистане. Там горела земля, гибли люди, а, по Серову, самый верный путь к "Яшиде" лежал через Афганистан. "Можно еще через Ливан, - угрюмо добавлял Серов, - но сионисты настороже".
Чем ближе был конец, тем призрачнее становилась Митина связь с действительностью. Ему казалось, он летят, связанный по рукам и ногам, в аэродинамической трубе, не в силах ничего изменить. Митя забыл о Боге. Забыл о людях. Он сознавал, что сделался маньяком, но это мало беспокоило его. Митя требовал от Серова "Яшиды" любой ценой, то есть проводил в жизнь ненавистную идею дешевизны человека. Он сам, его помощники едва ли спали больше четырех часов в сутки. Работы на объекте С. велись безостановочно. Даже девушка-орденоносец стала раздражать Митю.
Она раздражала тем, что безропотно смирилась со своей участью. Лаура Постум, случалось, захлопывала дверь перед носом доктора Камерона, спускала его с лестницы. Ей было плевать, что он ученый с мировым именем, да к тому же миллионер. Девушка слишком уж терпеливо несла службу. Митин самолет, мнимая его власть приводили ее в трепет. Лаура Постум никогда не говорила с д. К. о правах человека, проблемах выезда за рубеж, социальной несправедливости, государственном и политическом устройстве Соединенных Штатов или Италии. Она говорила д. К., что любила в жизни только одного человека - уругвайского богослова, пятнадцать лет назад стажировавшегося в Ватикане. Девушка, напротив, все время заводила речь о том, о чем Митя во время работы предпочитал не думать. Он, как и все, смирялся, внутренне не соглашаясь. Эта язва разъедала все вокруг, превращала страну в хлев, людей - в говорящих животных. Митя убеждал себя, что он выше этого, но девушка заронила сомнение.
- Сверли лацкан для ордена, - сказал Митя, когда вернулся.
- Славный минтай оправдал надежды? - девушка за время его отсутствия еще больше загорела и в сумерках напоминала негритянку, если только возможны светлоглазые, русоволосые негритянки.
- Еще как!
Митя вспомнил, что поначалу эксперимент казался блистательно проваленным. Икра минтая, исчезнув с песчаной косы под Калининградом, не возникла в указанном квадрате неподалеку от Владивостока. Ни раньше, ни позже. Время шло. Над косой кричали чайки. Связь с Владивостоком была непрерывной. С Москвой тоже. Не было только банки минтая. Это обстоятельство делало связь с Москвой несколько тягостной. "Пусть ищут, - распорядился Митя, - должна быть. Надо разбить квадрат на сантиметры, вызвать солдат, желательно первого года службы. Пусть пообещают: кто найдет - немедленно на дембель!" Где-то в тех краях служил младший брат девушки. Он присылал ей на Главпочтамт до востребования полные тоски и ужаса письма. "Может, повезет малому", - подумал Митя.
По мере того как во Владивостоке ничего не происходило, в Калининграде - через Москву - атмосфера сгущалась. Помощники попрятались. Серов мрачно ходил из угла в угол, мускулы под белой рубашкой шевелились. Наверное, ему хотелось выявить виновного и убить на месте.