Под ноги ей бросился Муха, что-то отчаянно запищал - схватив его за ворот, как тряпку, куда-то отшвырнули, унесли. Ана уселась на стул. Наступила тишина. Фокусник кривлялся перед ней и публикой, кричал и махал руками. Принесли украшенную золотыми звездами ширму, установили вокруг Аны. Она сидела с неподвижным взглядом, как неживая. Грянула музыка. Ширму убрали, и восторгам толпы не было конца: и стул, и девушка бесследно исчезли.
Гостям всегда нравился этот фокус. Все знали, что в помосте есть люк, но это не портило впечатления от зрелища, ведь все происходило мгновенно. Мгновение - и человека нет… Это казалось очень занимательным. От желающих поучаствовать в фокусе не было отбоя. Все они через какое-то время снова появились в зале, все, кроме Аны.
13.
Ана очнулась от сильного холода, пронизывающего ее тело. Она лежала на грязной подстилке, в мрачной и темной, похожей на подземелье, комнате. Решетка перегораживала комнату поперек. Тусклый свет лился в небольшое круглое окошко. Ана ощупала сильно болевшее горло - железная цепь, другим концом прикованная к кольцу в стене, перехватывала его и тяжело волочилась по ледяному каменному полу…
Она села. Голова у нее кружилась. Она вспомнила, как кресло вдруг плавно опустилось вниз, а ее схватили за руки и накинули на голову какое-то покрывало. Она и не сопротивлялась, убитая горем, которое на нее обрушилось, и безучастно позволила себя куда-то увести. Она плохо себя чувствовала, апатия захватила ее настолько, что ей было все равно, кто эти люди, которые распоряжаются ею, что с ней будет потом, - все потеряло смысл, ведь Далибор больше не хотел ее видеть. Ее сразу напоили горячим терпким напитком, и она провалилась в спасительное не-бытие.
…Где-то наверху раздались голоса, заскрипели тяжелые двери и вскоре в окружении охранников перед Аной возникла Дора, радостно возбужденная, торжествующая. Она куталась в длинную соболью шубу и некоторое время наблюдала за Аной, жадно вглядываясь в ее лицо.
- Я купила тебя, - видя, что Ана не собирается вступать в разговор и хищно улыбнувшись, сказала она. Она отослала охрану повелительным жестом. Далибор сначала не соглашался, но я назначила такую цену, что он не смог устоять. - Ана молчала. - Тебе интересно? Ты сейчас поражена, теряешься в догадках… - Дора тихо засмеялась. - Знаешь, какое у меня было детство, красавица? Наверняка не такое, как у тебя. Нет, ты не можешь себе его представить. Все издевались надо мной и моей матерью. Мы с ней подыхали от голода, от болезней, бывали дни, когда нам не давали даже куска хлеба… Последняя приживалка в замке моего отца жила лучше и сытнее, чем я. - Дора недобро ухмылялась. - Но я терпела. Мать приучила меня к мысли, что я должна выжить. Это она внушила мне безумную надежду: настанет день, когда я стану королевой… Эта мысль согревала меня в самые жестокие морозы… поддерживала… окрыляла… - Дора раскинула в стороны руки и легко крутанулась на месте. - И это случилось! Перед смертью отец наконец признал меня своей дочерью и закрепил за мной право на трон. Нищая дочь Годки нищей любовницы короля - теперь хозяйка огромной страны! Ты в моем замке. Не в силах скрыть свою радость, Дора громко засмеялась. - Я пообещала Далибору на три года воздержаться от войны с ним. И разрешила ему жениться на мне. Самый желанный мужчина двух королевств теперь мой. Мой!
- Я счастлива умереть за его народ, - прошептала Ана помертвевшими губами.
- Умереть? - Дора прищурилась. - Нет, я не для этого тебя купила.
- А для чего? - резко спросила Ана.
- Я думаю, ты уже догадалась.
- Я не гадалка.
- Неужели? А я думала, каждая цыганка умеет гадать.
Сердце у Аны сжалось. Дора задумчиво рассматривала ее.
- О, дорогая, только я понимаю, как нелегко тебе жить среди людей… скрывать свои желания, чувства, - смиренно и даже робко сказала она, подходя поближе. - Когда я думаю о том, как коварна твоя бесхитростность, я испытываю не сравнимый ни с чем восторг.
- Оставь меня в покое, - глухо сказала Ана. - Что тебе нужно?
- Твоя сила. Твой необыкновенный дар. Твоя мощь, не доступная обыкновенным людям. Это просто чудо, что я встретила тебя… Мы станем друзьями, правда? - вкрадчиво сказала Дора. Ее черные глаза сверкали жутким, неприятным огнем.
Ана изумленно смотрела на Дору, и недобрые предчувствия, мучившие ее, все усиливались. Дора опасливо прикоснулась к ее руке. Ана резко отстранилась.
- Я счастлива… - почти благоговейным шепотом произнесла Дора. - Не каждый может похвастаться дружбой с оборотнем.
Муха кричал и сопротивлялся, как мог. Ухватив с обеих сторон за руки, слуги волокли его в покои короля. Король шел следом, пошатываясь, как больной. Карлика затолкали в плетеную корзину и подвесили на веревке под потолком, в нескольких метрах от пола.
… Озаренный огнем свечи, Далибор сидел за столом, обхватив голову руками. У его ног пристроился Рогач. Когда из покачивающейся корзины доносился слабый стон, пес поглядывал на корзину и недовольно ворчал.
- Я убью тебя, - после долгого молчания донеслось сверху.
- Ты опять? Молчи…
- Ублюдки вы с твоей Дорой, вшивой, потасканной… костлявой…
Король стукнул кулаком по столу. Рогач приподнялся и, посмотрев на короля, заворчал.
- Гадина… Я убью тебя. - Сверху раздались всхлипы.
- Моя родина гибнет, и если в моих силах остановить ее падение, неужели ты думаешь, что я постою за ценой?!
- Эта цена имеет название!
- Я не знал, что это преступление, - мечтать о лучшей жизни для своего народа…
- То, что ты сделал, - не преступление. Это хуже.
Далибор вскочил, как разъяренное животное, и закричал:
- Дора стерла бы мою страну с лица земли! Лучше погибнуть от собственного меча, чем изменить родине!
- Да, лучше погибнуть, - вторил ему голос из корзины. - Что ж ты не погиб?
Король опустился в кресло.
- Не погиб… Не погиб… - прошептал он.
Муха перестал плакать.
- Я знаю, почему ты не погиб, - сказал он. - Это Ана спасла тебя. Она разрезала свое платье и подкупила гонца, чтобы он объявил, что война отложена. Ты по-королевски отблагодарил ее, гадина… Молчишь? Не знаешь, что сказать… Мучайся теперь, если ты еще можешь что-нибудь чувствовать. Обнимайся со своей Дорой, которая вспарывала животы рудокопам…
- Замолчи! Замолчи! - страшным голосом закричал Далибор. - Я убью тебя! Рогач вскочил и залаял. Карлик засмеялся:
- Позови свою невесту. Вместе позабавитесь! И этого, серого, такое же чудовище, как и его хозяин…
Король упал за стол и глухой стон, похожий на рыдание, донесся до Мухи. Он на время замолчал, подумал и вдруг негромко произнес:
- Она любила тебя.
Далибор поднял голову.
- Она любила тебя, - повторил карлик, наблюдая за ним в дырочку в корзине.
- Замолчи…
- Любила.
- Замолчи!
Муха закричал во все горло:
- Она любила тебя! Любила!
Жестом, беспомощным, как женский упрек, король заткнул уши и тоже закричал - чтобы заглушить голос, который раздирал кровавую рану на его сердце…
Ветер заметал в низкое маленькое окошко рои белых мух. Лежа на полу, она с трудом дотягивалась до него, чтобы снова и снова взглянуть на серое ночное небо и жадно подставить ветру свое пылающее лицо. Если бы только увидеть звезды. Ей сразу стало бы легче.
У нее опять болят руки. Она поднесла к глазам почерневшую ладонь. Они пытали ее огнем. Она не кричала - кричит только слабый… Они хотели вызвать к жизни невозможное и отвратительное, то, о чем она все время пыталась забыть и что осталось где-то далеко, за той темнеющей горной грядой. Оно осталось далеко отсюда!
Она снова посмотрела в окно. Себя не обманешь… Прошлое всегда с нами. От него нельзя укрыться за высокими снежными перевалами. Оно настигнет тебя и там…
Снаружи начиналась буря. Ночной ветер становился все холоднее и неистовее, но в его голосе ей слышалось обещание скорого прихода весны. Еще совсем немного, и отступят долгие мглистые ночи - солнце растопит их холод; в долинах лопнут на деревьях почки, яростно пробьют землю зеленые ростки и заплещутся реки. Потом заколосятся хлеба, и посреди летнего зноя холод этой бесконечной ночи будет казаться ей далеким и призрачным. Да он уже и отступил… ей жарко… Рана в груди просто пылает, и горят ладони. Этот ветер… он стал вдруг нестерпимо горячим, и она не понимает - как это возможно? Наверное, это сон…
…Жаркий полдень плавит камни, и густое обжигающее марево скатывается с вершины холма, толкая в грудь девочку, карабкающуюся вверх. Там, высоко, ее ждет белокурый мальчик. Он звонко смеется и подбадривает ее. Она не узнаёт его, но тоже смеется, скрывая свое смущение, и упрямо взбирается по крутому склону, напрягая последние силы. Для нее сейчас нет ничего важнее, чем дойти до вершины.
- Иду, уже почти дошла… - все повторяет она, тяжело дыша. - Не смейся надо мной… Ты противный… Видишь, я уже дошла…
Из-под ног у нее сыплются камни, с шумом скатываясь вниз и где-то далеко встречаясь с землей. Она боится даже смотреть туда, на незнакомую ей сожженную зноем равнину, на раскаленные каменные россыпи и чахлые рощи, изнывающие под солнцем. Оглушающая тишина вокруг вдруг начинает звенеть, будто где-то далеко и печально заныли скрипки.
Не слушая их, мальчик протянул к ней руки и начал петь другую, свою, песню. Она остановилась и, с трудом сохраняя равновесие, прислушалась.
- Ты вернешься, дорогая… Ты взойдешь на этот зеленый холм, я обниму тебя, и мы никогда не расстанемся… - пел мальчик.