И тут вдруг раздался жуткий звенящий крик.
Джустиниани, испуганно повернувшись, вздрогнул, вжался в скамью и увидел, что Пинелло-Лючиани, закричав, внезапно упал лицом вперед. К нему было бросились, но тут же и расступились: судороги, пугающие и беспорядочные, потом более резкие и равномерные сгибания его рук и ног отпугнули всех. Голова несчастного откинулась назад и судорожно дергалась, перекашивалось лицо, глаза вращались, конвульсивно двигались челюсти.
- Он эпилептик, осторожно, - пробормотала донна Леркари, прячась за спины мужчин, - это быстро проходит…
Однако не проходило: в горле мессира Андреа слышалось клокотание, появилась пена изо рта, окрашенная кровью. Но судороги не ослабевали.
Господи, падучая… Винченцо закусил губу: несчастный был столь жалок, что у него сжалось сердце. Тут Джустиниани почувствовал на своем плече чью-то руку, обернулся, увидел монаха, который звал его за собой. Винченцо с трудом поднялся, мельком увидел, что на него со странным испугом смотрит Джованна, но не остановился, а поспешил за Джулио в крипту. Там монах подтолкнул стул ближе к камину и налил вина. Джустиниани благодарно промычал что-то, сел и залпом выпил.
- Что с тобой там было, Ченцо? Ты был белей колонны, смотрел как мертвец. И что ты сделал с этим человеком?
- Ничего, - пробормотал Джустиниани, - я просто увидел…кошмар. Я вижу болезни, свечение на человеке… Господи Иисусе, что творится?
- На тебя не похоже. А этот почему упал? Он стал корчиться, едва тебя увидел. Почему?
- Потому что у него падучая. Я и не знал. Дай еще вина.
Монах отошел за вином, а на пороге крипты неожиданно показалась Джованна, окинув его испуганным взглядом.
- Что вам нужно, Джованна?
- Вам… вам не плохо?
Джустиниани утомленно вздохнул, но при Джулио не хотел спорить с девицей.
- Нет, со мной все хорошо, попросите Елену завести вас домой. Я немного задержусь здесь.
Девица с минуту нерешительно помедлила, потом ушла.
- Это и есть твоя воспитанница? - монах опустил глаза.
- Да, крестница Джанпаоло. Господи, он все еще кричит? - сверху и вправду донесся крик. Джустиниани содрогнулся.
- Он странно смотрел на тебя, - бросил монах, наливая ему стакан, - словно убить хотел, потом упал…
- Что хотел убить, точно, но не здесь же… - Джустиниани встал, засунул мерзнущие пальцы в карманы и вдруг окоченел от ужаса. Он нащупал в кармане холодный металл и… и… Он ринулся к столу, вынул из кармана портсигар и - истрепанный вольт Пинелло-Лючиани. - Чёрт возьми…
Он с ужасом понял, что произошло: дома он просто сгреб портсигар и вольт, не глядя, в карман, а потом…
- Не поминай нечистого в божьем храме. - Отец Джулио, заметив его волнение, подошел к столу, - это - портсигар? Ты же не куришь, зачем? А это что за тряпка?
- Это не тряпка… Портсигар… а, это память об отце. - Джустиниани тяжело плюхнулся на стул, - я, стало быть, ошибся. Я сел на скамью, мне просто дурно стало, и придавил вольт портсигаром. Это из-за меня он корчиться начал.
- И такую же безделушку ты переломил - того, кто сейчас во гробе?
Джустиниани, закусив губу, кивнул.
- Это, воля твоя, дьявольщина.
- Ясное дело, Джулио.
- Три таких припадка подряд - и он отправится на тот свет…
- Сам знаю, - покладисто согласился Джустиниани.
Ему было плохо. Мир казался сотворенным эпилептиком. Душа в теле сотрясалась в конвульсиях. "Наша звезда - это отвратительная коростная жаба среди звезд, а люди - всего лишь коросты, короста на коросте. Они корчатся, трясутся и бредят, не понимая ничего из того, что с ними происходит…", зазвенело у него в ушах. Он яростно мотнул головой. Что за мерзость пытается влезть в него? Свет мерк в глазах.
- Что с тобой, Ченцо? - монах стоял возле него на коленях, пытаясь заглянуть в лицо.
- Бред… В голову лезет несусветный бред. Это не мои мысли.
Лицо монаха побледнело. Но Джустиниани уже пришел в себя.
- Проклятие для человека - мысль, которая не желает преобразиться в молитву. Разыгравшись, она перекашивает тебя и уродует. Это были не мои мысли. Это были… Это были мысли дьявола.
- И ты вдруг стал видеть чужие болезни?
Джустиниани поднял глаза на духовника.
- У тебя щиколотка была растянута правая, мениск на левом колене не в порядке, ключица болит - недавно ударено.
- Все это, сын мой, дьявольщина. Господь попускает людям болезни и скорби для искупления грехов, для изменения порочного жития, за грехи родителей болеют дети, чтобы горе сокрушило их безумную жизнь, заставило опомниться, а так же для недопущения к злым и гибельным поступкам. Нужно, заболев, в смирении принять волю Божью, осознать свою греховность, покаяться и изменить жизнь… На что тебе этот пустой дар?
Джустиниани завел глаза к потолку.
- Господи Иисусе, что ты мне прописи-то рассказываешь? Я, что, хотел этого? Говорю же тебе - чёрт знает что творится! Мало мне покойников с того света! Я вижу в зеркале, как старуха пьет силу и молодость из юной красотки, в карты приходит беспроигрышная комбинация - и это трижды после перетасовки полусотни карт! Женщины в свете смотрят так, словно готовы отдаться мне тут же! Я ломаю в гневе безделушку - и тот, кого она изображает, погибает! Причем, у него поломан позвоночник именно в том месте, где я переломил его! Еще и неуязвимость тебе приписывают! - взорвался он. - Впрочем, это вздор. А тут люди начинают проступать насквозь! Я вижу все недуги. А ты говоришь - "на меня не похоже!" Это черт знает на что похоже… Я понимаю, стоит хоть раз воспользоваться всем этим, и за мою душу никто не даст и ломаного гроша. Мне без того-то тошней некуда, так еще и ты с проповедями…
- Ну, прости, сын мой, однако, - монах смотрел обеспокоенно, - ты от безделушек этих чертовых избавься, а то мало ли кого ненароком еще придавишь…
- Избавлюсь, - Джустиниани был утомлен и выглядел убито. - Ну, дядюшка, ну, удружил…
Часть третья
Глава 1. Чары
Объяли меня муки смертные,
и потоки беззакония устрашили меня;
цепи ада облегли меня, и сети смерти опутали меня.
Пс. 17.5
Как был опущен в могилу мессир Оттавиано Боргезе - этого Джустиниани так никогда и не узнал. Зато от графа Массерано услышал, что после тяжелейшего припадка мессир Пинелло-Лючиани почти сутки говорил с трудом, не мог вспомнить отдельные слова и совершенно забыл, зачем был в храме Сан-Лоренцо. Мессир Андреа жаловался на усталость, головную боль, подавленность, потом - уснул.
Сам же Джустиниани приехал к графу Массерано после бессонной ночи. Ночью он перебрал все оставшиеся целыми вольты и решил немедленно раздать их владельцам. Не потому, что они вызывали симпатию, но подлинно из опасения ненароком причинить вред. Это и сделал, предупредив Канозио и маркиза Чиньоло, что болтать о происходящем не следует. Встречали его странно, с растерянностью и испугом, но его это мало волновало.
У Вирджилио Массерано был все такой же больной вид, он сидел с бокалом коньяка, безучастно уставившись в огонь камина. Рядом лежали лист бумаги и перо.
"Земля - сгнивший мозг в черепе чудовища,
полночь ношу я в зрачке своем,
разлагается во мне душа моя,
зачем вы разбудили меня над безднами…"
- Прочел Джустиниани и вздохнул.
Сам он подумал, что ничто так не преследует человека, как грех, он гонит его по пустыням бессмысленного и отчаянного, из боли в боль, из страдания в страдание, из отчаяния в самоубийство, из праздного в пустое, из смертного в гибельное. Совершённый грех превращается в легион гонителей, ибо из одного греха происходят многие, и каждый по-своему сводит что-либо в человеке с ума… Этот человек был у грани отчаяния и был почти покойником.
Джустиниани не стал интересоваться, откуда у Джанпаоло взялся вольт Вирджилио, и какие гибельные желания сделали его заложником дьявола. Он понимал это и сам. Массерано был единственным, кто не смутился и не растерялся, когда Винченцо протянул ему безделушку. Казалось, ему было все равно.
- Вы странный, - пробормотал он. - Я, наверное, должен сказать спасибо. Но это ничего не меняет. Смерть есть необходимость - это практическое убеждение и философская догма, а род смерти - от колдовских шуток до банального апоплексического удара в постели - значения не имеет, поверьте.
- Это не догма, - усмехнулся Джустиниани, - это вершина пессимизма. Грех есть необходимость, зло есть необходимость… Слышали. Но и философия воскресения имеет свои постулаты: святость тоже есть необходимость, и добро есть необходимость. Чем лечиться от греховности, от мелкости, от смертности? Богом, Его безгрешностью Его бездонностью, Его безмерностью. В соприкосновении с Ним мы освящаемся, обретаем бездонность и бессмертие. И тогда смерти больше не будет… - Джустиниани понимал, что говорит напрасно. Смерти не было для него, а этот человек был смертен. Слабость воли не позволила ему в юности устоять перед дьявольскими приманками мира, он растратил силы в пустоте, зрелость наказала его дурными болезнями и бессилием. Больной, бессильный и безвольный, он завороженно наблюдал приближение к себе чудовищного паука - Смерти, а паутина греха не давала ему шансов выпутаться…