– Плевать я хотела на приличия. Это только мое мнение, мое мироощущение, и оно больше никого не касается. Для меня намного важнее чувствовать, чем знать и тем более понимать, – сердито заметила я. – А звезды?… Помнишь такую смешную гравюру из какой-то средневековой рукописи, где некий монах, добравшийся до края мира, просунул голову сквозь хрустальную сферу, окружающую Землю, и увидел происходящее вокруг? Меня более всего поражает художник и его неутолимое стремление узнать, что же там за хрустальным сводом? Я помню в детстве меня терзала мысль о том, что же там, за пределами нашей расширяющейся, как уверяют нас астрономы, Вселенной?
– Что же это за детство у тебя такое было, – фыркнул Роман, – если тебя посещали подобные мысли? А сейчас тебя они не тревожат? Впрочем, я полагаю, что там ничего и быть не может.
– В последнее время я тоже склонна думать именно таким образом, но моя душа противится этой мысли. Такого не бывает, чтобы там, за самыми дальними пределами, ничего не было! Но думать можно все, что угодно. Мысль человеческая в этом смысле поражает своей способностью иногда проникать в самые глубоко запрятанные природой тайны Вселенной безо всяких приборов. Но особенно меня смешит то, что зачастую оказывается, что она, эта чертова мысль, была права, и остальной толпе ученых, имеющих приборы вместо голов, остается только подтверждать истинность результата, полученного при помощи голой мысли.
– А у тебя никогда не возникало ощущения, – в голосе Романа появились таинственные интонации заговорщика, – что она, эта мысль, не отняла у Вселенной ее очередную тайну, а создала при помощи своей силы, реализовала в этом мире то, что придумала?
– Тоже не исключено, – мне такая идея в голову никогда не приходила, но сразу показалась симпатичной. – Пожалуй, даже очень близко к правде. Чего не существует в мыслях в человеческой голове, того не существует в природе.
– Ох, – вздохнул он, – что-то ты совсем разбушевалась, фея. Чего тебя рассердило? Вроде день сегодня был такой тихий, спокойный и бездельный?
Я рассмеялась:
– Вот именно, поэтому мне оставалось только думать, именно поэтому моя головушка полна печальных мыслей.
– Почему печальных?
– Потому что я никогда не узнаю, как будет устроен мир лет через пятьсот или тысячу, и так далее, вне зависимости от того, отчего он изменится, под влиянием новых знаний или новых мыслей…
Море сочувственно вздохнуло и вспыхнуло. Я ахнула. Роман с интересом заглянул мне в лицо.
– Теперь ты чувствуешь себя не просто водой, а светящейся?
Я с трудом перевела дыхание, перехваченное от сильного воздействия происходящего, и вздохнула:
– С этим светом во мне происходит что-то странное. В последнее время мне начинает казаться, что он во мне как будто включается… Как будто у меня внутри загорается или пытается разгореться невидимая звезда. То есть я-то ее отчетливо вижу, вижу ее свет, распространяющийся из меня во всех подробностях.
Роман бросил на меня быстрый взгляд и резко отвернулся, не сказав ни слова. Будет теперь считать меня блаженной дурочкой, с запоздалым раскаянием подумала я, стоило язык распускать, сколько раз уже набивала шишки на этом самом месте. Но разворачивающееся передо мной действие великолепного спектакля заставило меня плюнуть на страдания и отвлечься.
В конце концов не первый и не последний раз я пугаю людей своими соображениями, и если бабам обычно наплевать, у каждой в голове есть собственная стройная система мировоззренческого бреда, то мужики в таких ситуациях тихо, а иногда и довольно лихо, линяют подальше. И пусть, ведь разворачивающаяся передо мной картина было намного прекраснее всех мужиков, вместе взятых. Насчет того, который сидел за моей спиной, я еще не совсем была уверена, но время все и всех расставляет по своим местам, без исключений. Разберемся…
Море мерцало все сильнее, слабое белое сияние набегавшей на мокрый песок воды становилось все отчетливее, бесстрастный, холодный звездный свет разгорался все ярче на черном фоне ночной темноты. Внезапно вылетевший из-за прибрежных камней Форд влетел в воду, разбрызгивая вокруг себя сверкающие, как звезды, капли воды, усиливая свечение. Его черный силуэт на серебристом фоне опустил к воде голову, с омерзением помотал ею и рванул в нашу сторону. Соблюдая приличия, он старательно отряхнулся на некотором расстоянии от нас, заполнив бешено несущимися звездными брызгами пространство вокруг себя. Подлетев к нам, уселся, молотя хвостом, и заметил:
– Не люблю море. Вода в нем соленая, даже не напиться.
– Прагматик хренов, – невозмутимо отреагировал сосредоточенный Роман.
– Что-то ты сегодня был до неприличия молчаливым, – заметила я. – И в лодке ни слова не сказал, и убежал без до свиданья…
– Я терпел, – доступно объяснил Форд. – На остальное сил не оставалось.
– Оль, – не обращая ни малейшего внимания на кобеля, поинтересовался Роман. – Тебе понравилось бы жить среди звезд?
– Это как? Летать среди них в микроскопической коробке, в такой же невыносимой, если еще не хуже, атмосфере замкнутости, как на нашем корыте?
– Нет, – пожал он плечами, – я хотел сказать, именно среди звезд?
Пожалуй, не у одной меня мозги набекрень, промелькнула в голове скептическая мысль. Хотела бы я знать, что он имеет в виду? Среди звезд могут жить только звезды, не так ли?
– Стать звездой? – неуверенно поинтересовалась я. Роман посмотрел на меня, и в его глазах отразился холодный звездный свет моря. Он согласно кивнул головой.
– Да, стать звездой…
Теоретически рассуждая, почему бы и нет? До практики мы вряд ли доживем. С другой стороны, что там есть такого в жизни звезды, чтобы мне захотелось ею быть?
– Не знаю, – с искренним недоумением ответила я.
Роман усмехнулся, взял меня за руку, и мы двинулись к лодке, сопровождаемые подпрыгивающим от удовольствия Фордом. Всю дорогу я, не отрывая глаз, вглядывалась в стены сверкающей воды, поднимаемой в темный воздух мотором. Сияние заворожило меня, и даже на судне, среди прокуренного воздуха кают-компании, среди матерной речи мужиков, оно не оставляло меня. После ужина, не обращая ни на кого внимания, стараясь передвигаться как можно медленнее, чтобы не расплескать через край наполняющие меня впечатления, я осторожно добралась до своего лежбища, взобралась на него. Холодный свет под закрытыми веками постепенно стал превращаться из белого в голубой. И, окончательно погрузившись в неизмеримые глубины внутреннего сияния, я растворилась в нем без следа…
* * *
Свет вспыхнул совершенно неожиданно и мощно, вспыхнул внутри – мгновенная, ослепляющая вспышка голубого света… и сразу же исчез. Я ойкнула. Сидишь себе спокойно, мирно рассуждаешь, как вдруг в тебе что-то такое непонятное происходит…
Я подпрыгнула от неожиданности, вылетела из нагретых, уютных объятий кресла, решительно направляясь к Расмусу, может, это он, чертов колдун, виноват в происходящем? Чертов колдун молча валялся на постели, руки за голову, нога за ногу, безразлично созерцая потолок. На мое внезапное появление он отреагировал весьма спокойно, лишь повернул голову, в его глазах промелькнул вопрос, но в конечном итоге он так ничего и не сказал. Зато я молчать была не в состоянии.
– Это ты?
– Я, – он с усмешкой пожал плечами. – Кто же еще? Или не похож?
– Не морочь мне голову, – сердито отрезала я. – Это ты натворил?
– Что с тобой случилось? А? – наконец-то заинтересовался он.
– Свет! Голубой свет внутри меня!
Он поднял брови кверху, под самую челку, вытянул губы, потом втянул.
– И сейчас?
– Нет, – кажется, я стала понемногу успокаиваться. – Сейчас нет. Он вспыхнул и погас. Я думала, это ты натворил…
– Голубой? – уточнил он, даже не думая приподниматься.
– Голубой… – напряжение, как воздух из воздушного шарика, стало выдуваться из меня.
– Жаль, – повернув глаза к потолку, равнодушно заметил Расмус. – А, может, это и к лучшему… Всему свое время.
Философ хренов! Чего это он заторможенный такой? Я собралась уйти с гордо поднятой головой, но он кротко заметил:
– Не уходи. Посиди со мной. Поговорить надо.
Сзади меня пихнуло под коленки возникшее, как всегда из ниоткуда, кресло. Я, не удержавшись, потеряла равновесие и упала в него.
– Черт тебя дери, Расмус, ну и шуточки у тебя!
– Какие есть, – невозмутимо отозвался он, – других не держим. Ты уже успокоилась?
– Почти, – я вздохнула. – Расмус, ты можешь мне объяснить, что со мной происходит?
В мои руки воткнулся голубой цветок с одуряющим запахом, тот самый, точно такой же. Голова закружилась, я застонала:
– Расмус! Мне плохо! Я ничего не понимаю… и ужасно боюсь. Я превращаюсь в эту?…
Он наконец-то соизволил встать, подошел ко мне.
– Это добрый знак. Ты близка к концу…
– Чего-о? Какому концу? – меня затрясло, давно не приходилось испытывать такого ужаса во сне. – И для кого он добрый? Для меня? Для тебя? Для чужого дяди?
– Не волнуйся ты так, – он положил на мою макушку свою ладонь, и меня слегка отпустило. – Ты подошла к концу одного пути… и началу нового…
– И что со мной теперь будет? – простонала я.
– Я же говорил тебе – не знаю. Это ты Синяя звезда… тебе и придется самой узнавать себя в новом качестве, – Расмус сел рядом на пол, поднял на меня свои мерцающие глаза. – И вообще не понимаю, чего ты так перепугалась?
– Как это чего? Я боюсь перестать быть самой собой…
– А с чего ты взяла, что с тобой случится нечто подобное?
– Но ты же сам сказал, что я становлюсь какой-то там Синей звездой?