– Этого я и ожидала, – сказала Жанин наконец.
– Что конкретно?
– Такого порядка.
Она попятилась. Остановилась снова, посмотрела на стихи с большего расстояния, охватила взглядом всю стену. Словно та наконец заговорила с ней, как будто начала общаться таким образом, как он сам пытался заставить ее делать в последние сутки, но без успеха.
И в какой-то момент Вильям почувствовал себя одиноким. Стена представлялась ему большим листом с нотами музыкального произведения, она – преподавателем игры на фортепиано, а он сам – учеником, который сейчас пришел на первый урок, и просто увидел непонятные точки на линиях, и испытал чувство полной безнадежности. Он никогда не поймет, не прочитает это, как она.
Но Вильям отмахнулся от этой мысли.
– О чем речь? – спросил он.
Жанин опять прошлась взглядом по всей стене.
В последний раз, для уверенности.
А потом посмотрела на него.
– Чего-то подобного я и боялась, – сказала она.
Вильям промолчал.
А она прикусила губу.
Хотела найти нужное слово.
Перевела дыхание.
– Это – прямая времени.
22
Альберт ван Дийк ощутил вкус крови во рту, но не мог останавливаться сейчас.
Он не знал, видел ли все произошедшее кто-то еще и мог ли кто-то сказать, что именно он сделал это. У него не было времени останавливаться, и опасность состояла в том, что он мог узнать это достаточно быстро, совершенно независимо от того, какой вариант его больше устраивал.
Все получилось мгновенно.
У него были сотые доли секунды для принятия решения, и он все еще не знал, правильно ли поступил.
Просто услышал шум автомобиля гораздо раньше, чем увидел его, рев набиравшего обороты двигателя, и машинально отметил про себя, что тот фактически ускорился, возможно, решил проскочить, пока светофор перед переходом не переключился на красный.
Подчиняясь инстинкту, он хотел прибавить шагу, поторопиться перейти на другую сторону, не рискуя попасть под колеса, давая машине свободно проехать, в любом случае для личной безопасности, как водитель, возможно, и ожидал.
Но потом понял, что это его шанс.
Мужчина в костюме по-прежнему держал Альберта под локоть, незаметно для других, но достаточно крепко, чтобы помешать тому сбежать. Другая его рука покоилась в кармане пальто и, вероятно, все еще сжимала рукоятку пистолета, которую он недавно на мгновение продемонстрировал Альберту в воспитательных целях. Мол, не делай глупостей.
И Альберт прибавил шаг, точно как и собирался.
Но только сначала. В качестве отвлекающего маневра. И державший его господин сделал то же самое, в такт с Альбертом, стараясь не отстать от него на дороге, а на другой стороне остальные члены костюмированной компании уже покинули свои позиции и приготовились принять их около "ауди".
Альберт понимал, что у него будет только одна попытка.
И что единственное правильно выбранное мгновение будет окружено множеством других, никуда не годных, и что в случае неудачи он сможет пострадать сам, или, как вариант, с ним ничего особенного не случится, только одетые как под копирку мужчины поймут, в какой глубокой стадии отчаяния он находится, и Альберт, честно говоря, не знал, что хуже.
Но у него не было времени для сомнений.
Автомобиль приближался.
Увеличивал скорость.
Вот уже совсем близко.
И тогда он сделал это.
Синему "гольфу" удалось остановиться, только когда он миновал пешеходный переход с приличным запасом, и тогда уже ничего невозможно было изменить.
Ветровое стекло разлетелось вдребезги от удара тела неизвестно откуда появившегося перед капотом мужчины, словно какая-то сила потащила его назад по проезжей части против его воли, а потом от удара он перелетел через крышу и в конце концов, бездыханный, приземлился на черные следы шин, оставленные ими при отчаянной попытке торможения.
У мужчины не было шансов.
Его еще утром хорошо отутюженный и элегантный костюм сейчас напоминал грязные и рваные лохмотья. А руки и ноги были раскинуты под такими углами, какие они никогда не смогли бы принять добровольно. И когда пешеходы с тротуаров устремились на помощь, их встретило только безжизненное лицо и глаза, смотревшие на все увеличивавшуюся лужу крови, но не видевшие ее.
– Он толкнул его, – сказала молодая женщина примерно двадцати лет.
Она держала под рукой университетские учебники, а ее наполненные ужасом от увиденного глаза искали поддержку во взглядах незнакомых людей вокруг нее.
– Он толкнул его под автомобиль.
– Кто? – спросил кто-то. – Ты видела кто?
И девушка кивнула:
– По-моему, это был мой профессор археологии.
Во второй раз менее чем за сутки Вильям чувствовал себя полностью опустошенным, когда сейчас стоял и тупо смотрел на бумагу, которую держал в руке перед собой.
Он получил ее от Жанин, точную копию той, что она показывала ему на террасе, с шумерскими текстами. Он тогда еще не мог понять ее, а она ничего не успела объяснить.
Сейчас он таращился на нее снова, а Жанин стояла перед ним и ждала, когда он скажет что-нибудь.
Но ему нечего было сказать.
Он закрыл глаза. Попытался сконцентрироваться, но без результата.
Это же полная ерунда, крутилось у него в голове. Ничего подобного не может быть.
Уведомление. Это не может быть правдой, поскольку просто-напросто невозможно.
– Что ты имеешь в виду? – спросил он.
Это было минутами ранее, но время не имело никакого значения.
Тогда Жанин еще не дала ему свою бумагу, и у него оставалось ощущение стабильности, и вроде не намечалось никаких глобальных сюрпризов, и единственное, что требовалось им сейчас для нормального продолжения работы, так это догнать друг друга, то есть знать одинаково много.
И ему уже не терпелось подняться до ее уровня, и он спросил снова:
– Что ты имеешь в виду под прямой времени?
Календарь. Расписание. График.
И Вильям с сомнением покачал головой, а потом пожалел об этом, попросил извинения, но она поняла. Хотела скорее поделиться своими знаниями.
Показала на группы бумаг на стене.
Распечатанные шумерские стихи.
– Я никогда не получала их так, – сказала она. – Но ты же знаешь, как обычно все бывает. Как ищешь логику. Начинаешь связывать все воедино сам. Догадываешься, что перед тобой части единого целого, а тебе дают отдельные кусочки, которые надо сложить вместе, хотя во что, ты не знаешь, поскольку никогда не видел всю картинку. Понимаешь, о чем я говорю?
Он кивнул.
– И сначала был просто мыслительный эксперимент. Что будет, если прочитать это с тем? Или то с этим? Ты знаешь. Какое будет значение тогда?
Жанин понизила голос:
– Немного позже я заметила, что слишком много выглядело… – она колебалась, – знакомым. Словно я уже видела это. И чем больше фрагментов мне удавалось скомбинировать, тем раньше у меня создавалось такое впечатление, и я подумала, что это случайность, наверняка случайность…
Она замолчала. Посмотрела на него. Хотела объяснить.
– В принципе, – сказала она, – ранний шумерский язык – это язык картинок. Никаких предложений, никакой грамматики, просто символы, которые накладываются друг на друга так, что они представляют различные понятия, и любое слово может иметь несколько значений. Существует некая неопределенность. Но даже если ее принимать во внимание…
Взгляд сказал остальное: как бы она ни пыталась найти другое толкование для текстов, у нее постоянно получался один и тот же результат.
– И к чему ты пришла? – спросил он.
Она обвела взглядом длинные ряды символов перед ними.
Не знала, как ей сформулировать это.
– Каждый текст представляет собой некий стих.
Сделала паузу, подыскивая подходящее слово.
– Резюме. Нет. Описание.
Ее глаза стали серьезными, словно она хотела, чтобы данные слова как следует отложились у Вильяма в голове, а он мог только смотреть на нее и констатировать, что для него это пока пустой звук.
– Чего? – спросил он только. – Описание чего?
А потом Жанин сказала это:
– Решающих моментов в истории человечества.
Воцарившаяся тишина продолжалась довольно долго.
А потом Вильям разозлился и успокоился, а затем не мог собраться с мыслями. И не понял, что она имела в виду, или как раз понял, но ему не понравилось то, к чему он пришел. И он попросил ее объяснить, и она сделала это, как только могла.
Подошла к стене. Показала туда и туда. Встала около выбранных ею стихов, отдельных строчек, вынесенных из своих последовательностей, рассказала, что означали знаки в них и что она поняла.
И было трудно отрицать, видя это.
Люди, город около реки. Строят. Остроконечные дома, могилы для королей.
Речь могла идти только об одном. О пирамидах.
Крысы. Болезнь. Распространение, смерть, чума, не знающая конца.
Великий мор.
Луна. Трое мужчин, большой корабль, долгое путешествие.
– Я думаю, мне не надо объяснять подробней, не так ли?
На том Жанин закончила. И ждала его реакции.
Но он не хотел верить ей.
Это выглядело абсурдно.
Вильям попытался убедить ее, что она ошибается, и даже если, судя по ее словам, старалась критически подходить к полученному результату, все равно придумала для себя однажды толкование и просто зациклилась на нем, подсознательно увидела исторические события в прочитанных текстах, спроецировав свои знания и свой опыт на стихи, и поверила, что с ее стороны имел место чистый анализ, хотя ничего подобного не было.