Алена тоже часто ходила к высокому ночному костру. Чистый голос ее нередко зачинал новую песню, и на выдумки да шалости она горазда была. Не часто Алена дома с маменькой вечера коротала, потому как, едва задержится, за ней, бывалоча, гонцов слали: "Пошли на игрища, Алена! Скука смертная без тебя! Пошли, засоня!" С Аленой будто живой огонек промеж них загорался, задорный, веселый! Робкие да застенчивые смелели, откуда чего бралось. Парни приосанивались друг перед другом, а главное - перед девицами-невестами, наперебой сыпали прибаутками, да острыми шутками. С Аленой смеху прибывало, веселости беззаботной, да и вообще… Случалось, захмелеет парень - толи от счастья, толи от глотка браги, и понесет его хмель по кочкам, язык да руки развяжет. Девки сердятся, парни хохочут, да уж не по-доброму. Тогда умела Алена одним лишь взглядом усовестить так, что краснел оплошавший, и в разум возвращался.
А то любили еще, в кружок тесный сбившись, истории всякие слушать. Слушали предания старых времен, сказки волшебные, а чаще - страсти какие-нито. Такой жути наслушаются, что потом и домой по ночи идти боялись девки, понятное дело, парни-то виду не показывали, посмеивались над девичьими страхами. А девкам, хоть и страшно, а все ж хорошо, потому что тепло двоим под одной свиткой, и рука милого на плече - при такой-то защите можно хошь сколь бояться. А уж когда Алена начинала сказки да предания сказывать, про все забывали, иной раз уж светать начнет, тогда спохватятся, что еще и поспать бы надо. И откуда она только знала такие, не иначе как от старухи Велины.
Что хороводы Алена любила, про то и говорить не надо. И в плясках первая была. Наперебой ее в пару звали. С нею так все ладно и ловко получалось! Стоило только поглядеть в зеленые глаза ее, зажечься от белозубой улыбки - и ноги уж сами несли по кругу, земли не чуя, выделывали такие коленца, что сам плясун диву давался. И хороша же она была: то величественна, как княжна, то озорна по-скоморошьи! Любовались ею равно и парни, и девицы-подружки. Может, это искреннее девичье любование опасной соперницей кому со стороны и странно показалось бы. Только никому из девиц и в голову не приходило худого вздумать. Знали все - с игрищ она одна домой пойдет. Хотя нет, одна она редко ходила, провожали ее толпой до калитки, а потом разбредались в темноту парами, Алена же спать шла, ей пары не было.
И не потому не сыскивалась ей пара, что робели парни пред Аленой, - нет, не робели. Росли с измальства вместе, Алена никогда не заносилась, и хоть на язык остра была, меру шутке знала - ни разу насмешкой никого не обидела, а если кого и задевала, так по заслугам. Нет, не в том дело. Просто-напросто знал каждый: не про него Алена. Эвон Ярин каков, кому с ним ровняться - и красив, и богат - но и он, выходит, все ж не тот, кого Алена ждет.
Ярин - первый парень, самый завидный жених на деревне. Отец его, богатющий мужик, с самим князем знакомство водил, случалось, в доме своем его привечал. Потому имел большое влияние во всех делах, которыми село жило. Семья у них большая была, крепкая. Друг за дружку всегда горой стояли, были как пальцы в кулаке, - умели и постоять за себя, и настоять на своем. С Ярином вместе в семье пятеро братьев было, он третьим среди братьев. Всех Бог ни умом, ни статью не обидел, - из себя видные, высокие - под потолок в отцовских не низких хоромах. И хоть батьку с мамкой давно переросли, но к родителям своим с покором да уважением. А Ярин даже среди них выделялся: черные кудри цветом в воронье крыло отливали, лежали на плечах; глаза шалые с поволокой - девицы, кто поумней, бежали этого взгляда опасного; нос с хищной горбинкой и с тонкими, нервными ноздрями; губы дерзкие, жадные; зубы, ровно снизка жемчугов, часто открываются в улыбке либо усмешке. Хорош был Ярин, слов нет, да недоброй красотой, темной, дьявольской. И глаза в длинных ресницах - лишь засмотрись в них - в такую бездну увлекут… в погибельную. Потому, когда являлся Ярин на игрища, не спешили девушки уцепиться за богатого жениха, наоборот, от греха подальше отступали потихоньку в темноту, кто с любимым, а кто в одиночку скоренько домой бежали. Ведь приходил Ярин не песни петь да игры играть, а выбрать себе утеху к ночи. Жаловаться на него да справедливости искать - только себя ославить. Род Ярина прирастал многочисленными дядьями, братьями, кумовьями, да все не простыми землепашцами, а людьми уважаемыми, солидными. Крестный отец Ярина у самого князя служил - куда уж тягаться. А после того как однажды побили все ж парни Ярина крепко, стали его всюду дружки сопровождать, такие же сорви головы, как он, в труде земледельном никчемные, до бражки да девиц охочие.
На Алену глаза у Ярина давно уж разгорелись. Тогда старуха еще жива была, и намерения его она упредила. Не знала Алена, какой разговор про меж них вышел, только Ярин до самой смерти Велининой ни разу к девушке не подошел даже. Только когда встретиться доводилось, обжигал он Алену цыганскими своими глазами, блестел зубами толи в улыбке, толи в оскале, и молча мимо проходил.
А вот когда не стало Велины, в тот же день, как схоронили ее, он Алену выглядел в укромном месте. Она тогда после похорон в избушке прибиралась, скарб немудрящий старушачий разбирала. Когда похмурело, - будто тень густая на домишко легла, - обернулась Алена. Он стоял, загородя собою двери.
- Что тебе, Ярин? - спросила Алена, досадуя, что помешал он ее раздумьям и тихой, торжественной скорби.
- Аль не знаешь - что? Люба ты мне. Ведьма эта стерегла тебя пуще пса цепного, теперь ее время кончилось. Моя ты теперь, Алена. Теперь я тебе буду заступником.
- От кого же? - невесело усмехнулась Алена. - Уходи добром, Ярин.
- А то? - Он шагнул к девушке, встал перед ней, чуть ни на две головы выше, широкими плечами свет дневной заслонил.
- Ярин, я зла никому не хочу, даже тебе. Оставь меня сегодня, иначе боюсь, худо будет. Еще найдется время поговорить.
- Не за разговором я пришел, - коротким смешком рассмеялся Ярин. - И ждать больше не стану - довольно уж ждал. Каким худом грозишься? Старуху кликнешь? Ну спробуй, покличь. Только ни старуха тебя не услышит здесь, и никто другой, - он положил тяжелые руки на тонкие плечи девичьи, смял их.
- Мне защитников не нужно, Ярин, мне и самой себя защитить не в труд, знай это, - подняла она тяжелый взгляд на него.
Отшатнулся Ярин, будто не девица хрупкая очами потемневшими глянула, а кузнечный молот как в наковальню, в грудь ударил. И еще шагнул назад, давило на него жуткое, нечеловеческое, а Алена, ладони перед собой поставив, на него надвигалась. Хотел он прикрыться рукой от двух злых огней, но их зеленый свет пронизал его всего. Корчился Ярин, как пустой камыш, в яростном зеленом пламени сгорая.
- Запомни, что скажу, - в голосе холод лютый, у Ярина по коже мурашки, волосы ворохнулись. - Остепенись, довольно уж. А не послушаешь коли, будешь и дальше девичьи слезы точить - берегись тогда. За каждую слезинку спрошу, и ответить заставлю.
- Алена… Алена… - из последних сил вытолкнул Ярин мольбу из ссохшегося горла.
Она будто в себя пришла, брови дернулись - не то в удивлении, не то в испуге… Больше Ярин не помнил ничего, пришел в себя далеко за селом. Все тело стонет, как в драке остервенелой избитое, руки, в которых Алену сжимал, жжет огнем нестерпимым - сунул бы в ключ студеный, да держал так. Еле домой приплелся и, ни с кем слова ни молвя, не раздеваясь, рухнул на постель и до утра в сон, как в беспамятство провалился.
Часть пятая
которая вводит читателя в заблуждение
На утро удивительное произошло - будто совсем другой человек в Ярине проснулся. Перестал с компанией своей злые озорства озоровать, да во дурном хмелю по деревне колобродить. За околицу на игрища стал часто ходить. По первому времени косились на него парни, девки десятой стороной обходили, но немного времени понадобилось, чтоб заприметили все - никого он не видит кроме Алены и никто ему не надобен кроме нее. И привыкли скоро, что наравне со всеми он в горелки да в "Месяц ясный" играет, шутит славно, а то и песню заведет несильным своим, но столь приятным голосом. Алене же в рот глядит, словечко каждое ловит.
В деревне перемена эта чудесная так же людского внимания не миновала. И если сначала тоже не верили, что Ярин и впрямь, за ум взялся, то очень скоро говорить начали, что "Ярин-то, поди-ка ты, перебесился. Да и то правда, что срок уж, пора - однолетки его сынков да дочек пестуют, время и ему мужем стать, детей народить".
Поверили все в удивительную перемену, одна Алена верить не хотела. Была она с Ярином холодна, насмешлива. Шли дни, и недели, и месяцы, но не приблизили они Ярина к ней ни на капельку, была Алена все так же далека от него, как в тот день, в избушке Велининой. И сельчане - кто осуждал уже Аленину неприступность, кто в толк взять не мог, чего надо ей еще, когда такой парень за ней телком покорным ходит.
Как-то раз встретил Ярин ее далеко за деревней. Знал, что Алену в соседнюю деревню к хворой бабе позвали, и ждал терпеливо у тропинки, по которой ей возвращаться не миновать. До сумерек ждал. Заслыша шелест травы под легкими шагами, быстро из травы встал.
- Ярин? - насмешливо удивилась Алена. - Ты никак меня поджидаешь?
- Кого же еще? Темнеет уж, а тебя нету все, что долго так?
- Да я тебе ни рано, ни поздно не обещалась, - на миг приостановившись, Алена дальше пошла.
- Постой, - чуть тронул ее за руку Ярин. - Постой, Алена, поговори со мной.
Остановилась Алена, голову чуть назад повернула.
- Скажи, сколь еще мне собачонкой за тобою бегать?
- Почему меня об том спрашиваешь? - чуть приподняла бровь Алена. - Как надоест, так и перестанешь.