И чуть приоткрыты чувственные губы. И в бездонных затягивающих зелёных глазах - томная поволока.
Но… ведь…
- Сейчас не время, - не очень уверенно пробормотал Всеволод. - И монастырь - не место…
Пусть даже латинянский монастырь. Зачем осквернять? Хотя с другой стороны… Монастырь ведь уже осквернён упыриным воинством.
- А-а! А-а! - это уже стон. Нетерпеливый, жаждущий.
Эржебетт часто-часто кивала. Время… Место… Что ж, может быть, иного времени и места у них не будет. Так зачем же противиться древнему изначальному зову? Он же не снасильничал. Он не воспользовался. Не обманул. Тогда - зачем? А незачем! Нет никаких причин себя сдерживать.
Рыжие волосы разметались по серебрённым пластинам доспеха, запутались в кольцах брони. Безумная красота пробуждала безумное желание. Эржебетт была нема, но слов сейчас и не требовалось.
Всеволод отложил мечи. Под робкими и, в то же время, страстными объятиями, под настойчивыми ласками расстегнул и сбросил доспехи.
И вот тут-то Эржебетт оборотилась. Теперь уже не во сне - наяву. По-настоящему. Из несмышлёной юницы - в любвеобильную деву. И оба они - воин, приехавший в чужие края оборонять от нечисти чужую Сторожу, и немая отроковица, так и не ставшая в эту ночь нечистью, утонули в страсти.
Без остатка.
До рассвета.
До полного беспамятства.
Из дикого безумства нерастраченного за долгие годы воздержания и нежданно прорвавшегося любовного пыла Всеволод вынырнул не сразу и не вдруг. Очнулся опустошённый, обессиленный, исполненный сладкой истомы и смутных, неясных, но щемящее-приятных воспоминаний об уходящей ночи.
В его объятиях, тесно прижавшись к нему своим юным гибким и упругим телом, лежала притихшая, спокойная, умиротворённая и обнажённая Эржебетт. Угорская дева, переставшая отныне быть девой, походила сейчас на сонную, сытую кошку. Эржебетт блаженно улыбалась и, казалось, вот-вот замурчит.
Под ними было узкое монашеское ложе, ставшее в эту ночь ложем любви и едва вместившее мужчину и женщину, укрытых одним походным плащом. Впрочем, одним лишь ложем они не ограничивались: по келье валялись опрокинутые и погасшие свечи.
"Эк, покувыркались!" - в изумлении подумал Всеволод.
Ночь прошла спокойно. Упыри к монастырю так и не подступили. Колокол молчал. Дружинники не тревожили воеводу.
Наутро Конрад больше не убеждал Всеволода оставить Эржебетт. Глянув на лица русского воеводы и безвестной найдёнки, ставших любовниками, тевтон лишь неодобрительно покачал головой и сухо процедил сквозь зубы:
- Тебе говорить с магистром, русич…
- Поговорим, - бодро отозвался Всеволод.
И приказал:
- Выступаем.
До орденской Сторожи оставался один переход. Последний. Дневной. Безопасный.
Глава 3
Тевтонский замок - огромный, мрачный и величественный, возведённый из глыб тёмного базальта - занимал место, словно специально созданное для строительства укреплённого форпоста. Этот замок был гораздо больше прочих встречавшихся им на пути эрдейских цитаделей и походил, скорее, на невеликий, но хорошо укреплённый город.
На чёрный город. На чёрную крепость. Кастлнягро…
- Ну, прямо не Сторожа-Харагуул, а логово Эрлик-хана, - пробормотал Сагаадай.
- Чьё логово? - рассеянно спросил Всеволод, не расслышавший реплику степняка.
- Вы, урусы, называете его Чёрным Князем…
Зильбернен Тор запирал тесную горловину, на дне которой громоздились многочисленные каменные завалы. Это труднопроходимое ущелье соединяло холмистую, густо поросшую дремучими лесами долину, что вела в земли Семиградья, с обширным горным плато на дальней возвышенности.
Неприступные островерхие хребты, будто неровный зубчатый тын, опоясывали всё плато. Отвесные обледеневшие, теряющиеся в туманной мгле, зубья скал, казалось, вздымаются до самых небес. Лишь со стороны ущелья-горловины в сплошной скальной стене имелся широкий проход, через который ещё издали - с холмов, что повыше, и с обрывистых горных круч, человеку, обладающему хорошим зрением, можно было разглядеть, что сокрыто в каменном котле.
Всеволод на зрение не жаловался…
Стиснутая скалами, ровная, как доска и совершенно безжизненная - ни деревца, ни кустика, ни травинки - горная равнина по ту сторону ущелья являла собой унылое зрелище. Каменная пустошь - одно слово. Глаз цеплялся лишь за озеро овальной формы, поблёскивавшее в самом центре плато.
- Мёртвое озеро, - коротко бросил Конрад.
Мёртвое… Озёрная гладь холодно отражала солнечные лучи, и, судя по отсутствию растительности у берегов, вода эта, действительно, не давала жизни и не питала корни. А о том, что таилось в тёмных глубинах, не хотелось даже думать.
Всеволод вновь перевёл взгляд на орденскую крепость, поставленную в угорских землях. Замок возвышался аккурат на выходе из горловины. Тевтонская цитадель венчала собой скалистую гору с плоской от природы или стёсанной начисто трудами человека верхушкой. Тупой выступ этот, подобно стёршемуся гигантскому зубу, торчал весьма удачно, и крепость на его вершине могла успешно прикрывать путь в озёрный дол. Или, наоборот - дорогу от озера.
Привстав на стременах, Всеволод оглянулся назад.
Вообще-то в этих местах располагался не один только замок. По пути им попадались многочисленные предместья и деревеньки. Но в пустующих селениях и на заброшенных клочках отвоёванной у леса и некогда любовно возделываемой земли вооружённому отряду не встречался пока ни один человек. Да что там человек! В окрестных лесах не было слышно птиц и отсутствовали звериные следы.
Никаких признаков жизни! Нигде в округе! Только над стенами орденской Сторожи поднимается слабый дымок. Да под стенами можно различить едва заметное копошение. Значит, вся жизнь сосредоточена в крепости. Что ж, по крайней мере, Серебряные Врата ещё не пали под натиском нечисти. Уже неплохо.
Подъехали ближе. Рассмотрели больше.
Слева, почти к самому замку подступал отвесный обрыв. Скалу здесь будто ножом срезали. На дне пропасти темнела странная бесформенная куча. Даже не куча - этакая гора под горой. Похоже, из цитадели что-то сбрасывали вниз и притом в огромных количествах. Но вот что?
Ещё внизу, в стороне… далеко в стороне… Ага, это, видимо, кладбище. Точно… И на погосте - свежие могилки. Интересно, кто в них лежит? Тевтоны, павшие в боях с нечистью? Наверное. Кому ж ещё там быть-то?
С правой стороны, где склон замковой горы был достаточно пологим, вверх, к крепости, вилась змейкой дорога. По такой можно быстро загнать за стены и скот, и тележный обоз. И укрыться от внезапного нападения. И обрушится сверху в неожиданной вылазке - тоже можно.
Но вот что сразу бросилось в глаза: цитадель была защищена не от людей. Не только от людей. Или нет, не так… Не от людей в первую очередь. Об этом свидетельствовали колья и рогатки выставленные уже у самого подножия замковой горы и густо щетинившиеся дальше - по всей возвышенности.
Всеволод специально свернул с дороги - проверить. Так и есть: заострённые брёвна, палки, жерди и сучковатые ветки - всё из осины. О предназначении первой линии обороны гадать не приходится. Разбить, расчленить, развалить сплошной вал атакующих, запутать, отвести, отклонить от самых удобных подступов, задержать, приостановить штурм хоть ненадолго - в этом её главная задача.
Люди вообще-то редко идут на штурм хорошо укреплённой крепости вот так, стеной. Люди обычно выбирают лёгкие пути и уязвимые участки. А нечисть… Всеволод вспомнил оборону крепостных ворот Сибиу. Нечисть - идёт. Стеной. Сплошной.
Ехали дальше. Поднимались по замковой горе выше.
Всеволод обратил внимание на частые пятна копоти. За обочинами - на камнях, в проходах между защитными рогатками. И прямо под ногами - на дороге. Костры тут жгли, что ли?
Разномастные преграды, сбитые, связанные, сложенные и сплетённые из осины-дерева вперемежку с копотными пятнами тянулись до следующего укреплённого рубежа - до тына из осиновых же кольев.
Частокол был не маленький. Высотой этак в полтора-два человеческих роста, а кое-где и поболее будет. Толстые заострённые брёвна врыты глубоко в землю, привалены камнями и торчат под небольшим уклоном, нависая над головой. Колья - исцарапаны, искромсаны и будто насквозь пропитаны отвратительнейшим смрадом.
Знакомый запах. Так воняет дохлая нечисть и упыринная кровь.
Крепкие ворота тына (опять-таки - грубо струганная осина с несколькими дощатыми заплатами) под двускатной крышей - перекошены, выщерблены, приоткрыты. Будто вдавлены внутрь. Неподалёку от ворот зияет широкий пролом. Здесь и вовсе брёвна выворочены, раздвинуты и переломаны, будто тонкие сухие хворостинки.
Угрюмые тевтонские кнехты с осунувшимися лицами и красными от недосыпа глазами - всего человек пять в лёгких посеребрённых кольчужных рубашках и чёрных одеждах - латали брешь. Правили старые, а где уж нечего править - ставили новые колья. Ещё один кнехт с большой плетёной корзиной бродил неподалёку, высматривая что-то под ногами.
Вот нашёл. Остановился. Нагнулся. Подобрал.
Палка? Короткая, обломанная. Что-то блестит на конце. Свою находку кнехт сунул в корзину. Пошёл дальше. "Стрелы ищет, - догадался Всеволод. - Те, что ещё собрать не успели".