- Мистер и миссис Хаззард, - сказал он, дотронувшись рукой до шляпы (которую снял, прежде чем войти в помещение, поэтому мне показалось, будто Годвин отдает нам честь), - вы, разумеется, знаете о дружбе между вашим сыном и Джулианом Комстоком.
- Да, - ответила мама, - и это нас часто беспокоит, принимая во внимание обстановку в поместье.
Она была женщиной невысокого роста, полной, но сильной, со своими взглядами на жизнь. Отец и так-то говорил редко, а в этот раз вовсе решил промолчать, только сел в кресло, держа в руках трубку из лаврового корня, которую так и не зажег.
- Обстановка в поместье - это и есть краеугольный камень нашего дела, - пояснил учитель. - Я не знаю, много ли Адам рассказывал вам о нашей ситуации. Отец Джулиана, генерал Брайс Комсток, мой друг, а также офицер, под командованием которого я служил, незадолго до смерти обязал меня заботиться о своем сыне…
- Незадолго до смерти на виселице по обвинению в измене, - уточнила мама.
Сэм поморщился:
- Воистину так, миссис Хаззард, не могу отрицать, но со всей убежденностью скажу, что суд был нечестным, а обвинение недоказуемым. Так это или не так, к моей заботе о Джулиане это не относится. Я обещал заботиться о мальчике, миссис Хаззард, и намерен сдержать обещание.
- Воистину христианское чувство. - Скептицизм просто сквозил в ее голосе.
- Что же касается ваших выводов относительно поместья и привычек молодых наследников и наследниц, я согласен с ними целиком и полностью. Именно поэтому я поощрял и одобрил дружбу Джулиана с вашим сыном. Если не считать Адама, у моего воспитанника нет настоящих друзей. Поместье - логово ядовитых змей, без обид, - добавил он, вспомнив о наших религиозных убеждениях и сделав типичное, но ошибочное заключение, что члены Церкви Знаков обязательно должны любить змей или чувствовать с ними какое-то родство. - Я действительно не хотел вас обидеть, но скорее позволю Джулиану общаться с… э-э-э… скорпионами, - Сэм обезоруживающе улыбнулся, - чем оставлю на волю насмешек, интриг, хитростей и отвратительных привычек аристократов. Поэтому я не просто его учитель, но и постоянный спутник. Вот только я в три раза старше ученика, миссис Хаззард, а ему нужен надежный друг его возраста.
- Что же конкретно вы предлагаете, мистер Годвин?
- Я предлагаю взять Адама к себе вторым учеником, на полное обучение, к общей выгоде обоих мальчиков.
Сэм обычно не слишком-то любил тратить слова попусту, поэтому от этой речи измучился так, словно несколько часов таскал тяжелые грузы.
- Учеником, понятно, но чему вы будете его учить, мистер Годвин?
- Механике. Истории. Грамматике и композиции. Военным навыкам…
- Адам уже знает, как заряжать винтовку.
- Обращению с пистолетом, саблей, борьбе на кулаках, но это только часть, - поспешно добавил учитель. - Отец Джулиана просил меня также развивать разум мальчика.
У моей матери было в запасе немало доводов, в основном касающихся того, как моя работа в конюшне помогает семье расплатиться по аренде и каково придется без этих дополнительных расписок при посещении магазина поместья. Но Сэм предвидел подобные возражения. Мать Джулиана - ни много ни мало невестка самого президента - доверила в полное распоряжение Годвина денежный фонд для обучения сына, из которого можно выплатить компенсацию за мое отсутствие в конюшнях. Причем немалую. Он назвал цифру, и возражения со стороны родителей сразу приутихли, а в конце концов и вовсе сошли на нет. (Я наблюдал за всем этим из другой комнаты, через приоткрытую дверь.)
Конечно, не все опасения исчезли. Когда на следующий день я отправился в поместье, причем уже не в конюшни, а в один из Великих Домов, мать предупредила меня не связываться с высокородными. Я дал слово, что буду держаться христианских ценностей. (Поспешное обещание, которое оказалось гораздо труднее сдержать, чем я представлял.)
- Ты рискуешь даже не моралью, - наставляла меня матушка. - Высокородные привыкли вести себя совершенно иначе, чем мы, Адам. В их играх на кон всегда ставятся жизни. Ты знаешь, что отца Джулиана повесили?
Мой друг никогда не говорил об этом, но все и так знали. Я повторил заверения Годвина, что Брайс Комсток был невиновен.
- Вполне возможно. В этом и дело. Последние тридцать лет президент у нас Деклан Комсток, и его родственники стали проявлять зависть. Единственную угрозу власти дяди Джулиана представлял его брат, который стал опасно популярным после войны с бразильцами. Подозреваю, мистер Годвин прав, и Брайса Комстока повесили не за то, что он был плохим генералом, а совсем наоборот, за то, что он был слишком успешным.
Несомненно, я не мог сбрасывать со счетов возможность подобных интриг, так как слышал истории о жизни в Нью-Йорке, где пребывал президент, от которых волосы встали бы дыбом даже у самого законченного циника. Но какое отношение они имели ко мне? Или даже к Джулиану? Мы же всего лишь дети.
Эх, каким же я был наивным!
IV
Дни стали короче, День благодарения пришел и ушел, потом пролетел ноябрь, а в воздухе закружился снег - по крайней мере, воздух стал пахнуть по-другому, - когда в Уильямс-Форд прибыли пятьдесят кавалеристов из резерва Атабаски, эскорт для примерно такого же числа агитаторов и выборщиков.
Довольно много людей просто ненавидят зиму в Атабаске. Я не из их числа. Я не против холода и тьмы, пока есть угольный нагреватель, спиртовая лампа для чтения долгими ночами и пшеничные пироги с головкой сыра на завтрак. Подходило время Рождества - одного из четырех всеобщих христианских праздников, одобренных Доминионом (остальные три - Пасха, День независимости и День благодарения). Из них мне всегда больше всех нравилось Рождество. Дело даже не в подарках, которые обычно не отличались роскошью (хотя в прошлом году я получил от родителей договор на аренду дульнозарядки, чем необычайно гордился), и не в духовной сущности праздника, мысли о которой, к стыду моему, редко приходили мне в голову, и думал я о ней только на церковных службах, когда ничего другого не оставалось. Мне нравилось общее впечатление от холодного воздуха, выбеленного морозом утра, сосновых и падубных венков, прибитых к двери, клюквенно-алых полотнищ, радостно плещущихся над главной улицей на холодном ветру, рождественских песен и гимнов - всего захватывающего дух противостояния с зимой, когда люди одновременно отвергали наступающие холода и подчинялись им. Я любил размеренность рождественских ритуалов, их отлаженность, когда, подобно часовому механизму, каждый зубчик на колесе времени задействован с тончайшей аккуратностью. Это успокаивало, говорило о вечности.
Но тот год полнился дурными предзнаменованиями.
Войска резервистов вошли в город пятнадцатого декабря. По всей видимости, их прислали к нам на время президентских выборов. Национальные выборы в Уильямс-Форде уже давно стали формальностью. К тому моменту, как горожане голосовали, все уже было решено в более населенных восточных штатах, причем это если на выборы выдвигалось больше двух кандидатов, что случалось редко. Последние шесть лет ни один человек и ни одна партия не претендовали на пост президента, и нами вот уже тридцать лет правил Комсток. Выборы стали неотличимы от простой процедуры одобрения.
Но никто не возражал, так как они сами по себе стали весомым событием, практически цирком, с обязательным прибытием выборщиков и агитаторов, у которых всегда имелось в запасе хорошее шоу.
В этот год - слух пошел из самого поместья и теперь разнесся повсюду - в Доминион-Холле должны были показать кино.
Я никогда не видел никаких фильмов, хотя Джулиан описывал их мне. Он смотрел их в Нью-Йорке еще ребенком, и когда его охватывала ностальгия - жизнь в Уильямс-Форде иногда казалась слишком спокойной моего другу, - то начинал вспоминать именно о них. Поэтому, как только официально объявили, что в ходе предвыборной агитации покажут кино, мы оба пришли в восторг и договорились встретиться в Доминион-Холле в условленный час.
Вообще-то по закону мы не могли там присутствовать. Я еще не подходил для голосования по возрасту, а Джулиан был слишком заметным и даже неудобным гостем, единственным аристократом на собрании арендаторов (высокородные голосовали отдельно в поместье и уже заполнили бюллетени по доверенности за своих рабочих-контрактников). Поэтому я дождался, когда родители уедут на сеанс, а сам тайком последовал за ними пешком, успел практически перед самым началом. Подождал позади здания, где было привязано около дюжины лошадей, пока не прибыл Джулиан, взявший коня в поместье. Он попытался одеться так, чтобы можно было принять его за арендатора: в конопляную рубашку, темные штаны и черную фетровую шляпу, низко надвинутую на лоб, чтобы скрыть лицо.
Джулиан спешился, выглядел он как-то странно, встревожено, я даже спросил, что случилось, но друг только отмахнулся:
- Ничего, Адам, ну или пока ничего, но Сэм говорит, назревает проблема. - Тут он взглянул на меня с выражением, граничащим с жалостью. - Война.
- Всегда есть война.
- Новое наступление.
- И что с того? Лабрадор за миллион миль отсюда.