– Энестейзию.
– Мою сестру?
– Твою сестру.
– Его сестру Энестейзию, – тихо сообщил мистер Браун мистеру Деленси.
– От чего?
– От Родни Спелвина. Неужели ты не понимаешь?
– Конечно, нет.
– И мне не совсем ясно… – вставил мистер Деленси. – А вам, Реджи?
– Чепуха какая-то, Сирил, – сказал его соратник, снимая котелок и читая фамилию шляпника.
– Она в него влюблена!
– В Спелвина?
– Да. И придет в четыре.
– У-гум, – сказал Браун, записывая что-то в блокнот.
– М-да… – согласился Деленси.
– Он же уславливался с тобой, – сказал Уильям.
– Он меня принял за нее. А я пришла ее спасти.
Уильям молчал и думал несколько минут.
– Ну хорошо, – сказал он наконец, – все это очень убедительно, но есть одна странность. Где моя сестра?
– Сейчас придет, – сказала Джейн. – Т-с-с-с!
– Т-с-с! – прошипели сыщики.
Все прислушались. Хлопнула входная дверь, на лестнице раздались шаги.
– Прячьтесь! – сказала Джейн.
– Зачем? – спросил Уильям.
– Чтобы подслушать, а потом выскочить.
– Резонно, – одобрил Деленси.
– Весьма, – поддержал Браун.
Детективы спрятались в алькове, Уильям – у окна, за гардиной, Джейн нырнула под диван. Через мгновение открылась дверь.
Скрючившись, Джейн ничего не видела, зато слышала, и с каждым слогом ужас ее возрастал.
– Пойдем наверх, – сказал Родни.
Джейн задрожала. Гардины заколыхались. Из алькова донесся звук, означавший, что детективы что-то записывают. После некоторой паузы Энестейзия вскрикнула:
– Нет, нет! Умоляю вас!
– А что? – спросил Родни.
– Так нельзя.
– Почему?
– Потому. Нельзя. Ой, Господи, не так крепко!
Из-за гардины выскочил Уильям. Джейн высунула голову. Сыщики покинули альков, держа карандаши. А посреди комнаты стоял Родни, сжимая женский зонтик.
– Никак не пойму, – говорил он, – а как же его держать?
Тут он заметил посетителей.
– А, Бейтс! – рассеянно сказал он и повернулся к Энестейзии. – Я думал, чем крепче, тем лучше.
– Неужели не ясно? – сокрушалась гостья. – Если вы вцепитесь в нее, как в соломинку, удар будет очень сильный. Мяч попадет в заросли или улетит с поля. Зачем вам сила, глупый вы человек, если он летит не туда?
– Понял, – смиренно произнес Родни. – Вы всегда правы.
– Вот что, – сказал Уильям. – Что все это значит?
– Держать надо крепко, но легко, – сказала Энестейзия.
– …легко, – покорно повторил Родни.
– Что все это значит?!
– И пальцами, не ладонью.
– Да нет же! Что ты здесь делаешь?
– Даю урок. Не мешай, пожалуйста.
– Да-да, – не без раздражения сказал Родни. – Не мешайте, Бейтс. Есть же у вас дела.
– Мы идем наверх, – сказала Энестейзия. – Там нам никто не помешает.
– Нет, – сказал Уильям, – не идете.
– Родни все приготовил, – объяснила сестра. – Вроде спортивного зала.
– Бедняжка! – вскрикнула Джейн. – Этот негодяй тебя обманывает! Он не играет в гольф.
Мистер Браун кашлянул и переступил с ноги на ногу.
– Кстати, о гольфе, – сказал он. – Тут со мной случилась интересная штука. Мяч пошел хорошо… ничего особенного, конечно, но неплохо, неплохо. Как же я удивился, когда…
– А я во вторник, – перебил его мистер Деленси, – чуть-чуть сильней замахнулся, тут кэдди говорит: "Мяч выбит с поля". Я говорю: "Нет, не выбит", он опять свое: "Выбит". Словом, верьте – не верьте, когда я подошел к мячу…
– Тихо! – сказал Уильям.
– Как вам угодно, сэр, – отвечал вежливый Деленси.
Джейн поневоле ощутила, как благородно и романтично выглядит Родни. Он был бледен, но тверд.
– Вы правы, – сказал он, – в гольф я не играю. Однако смиренно надеюсь, что эта замечательная девушка сумеет меня научить. Ах, я знаю, что вы спросите! – Он поднял руку. – Вы спросите, как смеет человек, загубивший свою жизнь, лелеять такую мечту. Но не забывайте, – голос его дрогнул, – что Уолтеру Тревису было под сорок, когда он коснулся клюшки, а через несколько лет он выиграл любительский матч всей Англии.
– Это верно, – сказал Уильям.
– Да-да, – сказали сыщики, почтительно приподнимая котелки.
– Мне тридцать три года, – продолжал Родни. – Четырнадцать лет я писал стихи и сомнительные романы. Над божественной игрой я смеялся, если вообще о ней думал. Но летом я увидел свет.
– Аллилуйя! – хором вскричали сыщики.
– Однажды меня уговорили попробовать. Презрительно усмехаясь, я взял клюшку, – глаза его сверкнули, – и великолепно сыграл! Двести ярдов по прямой. Стою, смотрю, и что-то меня укусило. Это была страсть к гольфу.
– Так всегда бывает, – вставил мистер Браун. – Помню мой первый удар. Я…
– А у меня, не поверите… – подхватил мистер Деленси.
– С этой минуты, – продолжал Родни, – я захотел только одного. Но ничего не получалось. После того удара…
Он замолчал. Уильям смущенно закашлялся.
– Хорошо, – сказал он, – но почему моя сестра пришла в это, простите, логово?
– Очень просто, – отвечал Родни. – Только она одна может все ясно и умно объяснить. Таких девушек больше нет, ни единой. Я обошел всех профессионалов, и никто не помог мне. Им не понять артистической души. Ты для них – какой-то полудурок. Они щелкают языком. Они говорят: "Ай-я-яй!" Словом, я не мог выдержать. И тут эта божественная девушка предложила давать мне уроки. Мы пробовали заниматься в клубах, но все так неприязненно смотрят… И мы решили перейти сюда, чтобы спокойно работать.
Уильям заговорил не сразу. Он медленно мыслил.
– Вот что, – сказал он, – слушайте внимательно. Я задам очень важный вопрос. Вы готовы жениться на моей сестре?
– Жениться? – чуть не в ужасе воскликнул Родни. – Да я недостоин коснуться ее клюшки! У меня гандикап больше тридцати, а она вышла в полуфинал Открытого чемпионата. Нет, Бейтс, я пишу белые стихи, но все-таки не утратил совесть. Конечно, я люблю вашу сестру. Я ее так люблю, что у меня бывает бессонница. Но я не посмею просить ее руки.
Энестейзия весело засмеялась.
– Нет, какой кретин! – сказала она. – Значит, вот в чем дело? А я-то гадала… Да я люблю вас! Мы сейчас же поженимся.
Родни покачнулся.
– Не может быть!
– Может-может.
– Энестейзия!
– Родни!
Он сжал ее в объятиях.
– Бог знает что! – сказал Уильям. – Столько шума… Прости меня, Джейн.
– Я сама виновата.
– Нет-нет!
– Да-да!
– Джейн!
– Уильям!
Он сжал ее в объятиях. Сыщики, записав, что надо, посмотрели друг на друга мокрыми глазами.
– Сирил!
– Реджи!
И они пожали друг другу руки.
– Словом, – закончил старейшина, – все завершилось хорошо. Гости на свадьбе восхищались полным набором для гольфа, включая двенадцать новых мячей, кепку и ботинки с шипами. То был подарок Джейн и Уильяма.
Родни и Энестейзия сняли домик рядом с Бейтсами. У этой четы гандикап – по десять, у Родни – восемнадцать, Энестейзия обходится без него. Для матча лучше не придумаешь.
– Чего не придумаешь?
– Вот этого.
– А именно?
– Я вижу, – сказал старейшина, – что заботы отвлекли вас от моего повествования. Ничего, я расскажу еще раз.
История, которую вы сейчас узнаете, – сказал старейшина, – началась, когда…
ВОСПЕР ПРИНИМАЕТСЯ ЗА ДЕЛО
© Перевод. А. Притыкина, Д. Притыкин, 2012.
Молодой человек в пестрых брюках нетерпеливо расхаживал по террасе гольф-клуба, словно ягуар в клетке. Наконец, сел в кресло, откинулся на спинку и возмущенно фыркнул.
– Женщины, – сказал он, – выведут из себя кого угодно.
Старейшина клуба, всегда готовый посочувствовать молодежи, вежливо обратился к нему.
– Какую шутку, – спросил он, – сыграл с вами прекрасный пол?
– У меня лучшая в мире жена…
– Охотно верю.
– Но сейчас, – продолжил молодой человек, – я с удовольствием огрел бы ее чем-нибудь тяжелым. Она сама предложила сыграть раунд. Я сказал, что мы должны начать пораньше, потому что теперь рано темнеет. И что же? Она оделась, решила вдруг, что на ней что-то не так сидит, и принялась переодеваться. Потом минут десять пудрила нос. А когда часом позже мне наконец удалось вытащить ее к первой лунке, захотела позвонить портнихе и ушла. Да мы и шести лунок не пройдем до темноты! Будь моя воля, все гольф-клубы строго запрещали бы женам играть с мужьями.
Старейшина понимающе кивнул.
– Без такого правила, – согласился он, – тысячелетнее царство действительно откладывается на неопределенный срок. Вне всяких сомнений, самым тяжким испытанием Иова была жена-гольфистка, хоть это и не подтверждено документально. Мне, кстати, вспомнилась одна история.
– Нет у меня времени на истории.