Дентон был из породы жилистых, закаленных людей с горящим взором и продубленной от солнца и ветра кожей. Он выглядел, кем был – человеком действия. Про волевой подбородок можно даже не упоминать – что за путешественник без волевого подбородка? Мортимер рядом с ним казался жалким продуктом нашей тепличной цивилизации. Я забыл сказать, что Мортимер носит очки. Они вообще редко красят мужчину, особенно когда рядом загорелый кареглазый покоритель неведомых земель рассказывает симпатичной девушке о своих приключениях.
Именно этим Дентон и занимался. Мой приход, по-видимому, прервал его на середине рассказа. После крепкого молчаливого рукопожатия он продолжил:
– Туземцы вели себя вполне мирно, я и решил у них заночевать.
Я мысленно взял на заметку никогда не вести себя вполне мирно с путешественниками, не то они непременно заночуют.
– Утром они отвели меня к реке. На этом отрезке она расширяется, образуя конго, или заводь, где, как мне объяснили, по большей части и обитают крокодилы, питаясь местными буйволами – короткорогими жонго, которых смывает течением при переходе через брод и увлекает к лонго, то есть водопадам. Впрочем, лишь на второй день мне удалось приметить над водой уродливые ноздри аллигатора. Я выжидал в засаде и на третий день увидел, как он вытащил тяжелое тело из воды и выполз на песчаную отмель посреди реки, чтобы подремать на солнцепеке. Это было настоящее чудище – целых тридцать футов, – вы ведь не бывали в Центральной Африке, мисс Уэстон? Нет? Вам обязательно надо там побывать – целых пятьдесят футов от носа до хвоста. Там он и лежал, сверкая на солнце влажной кожей. Никогда не забуду этого зрелища!
Дентон смолк, чтобы закурить сигарету. Бетти затаила дыхание. Мортимер, поблескивая очками, улыбался, как хозяин собаки, которая развлекает гостей забавными фокусами.
– И что вы сделали, мистер Дентон? – с придыханием спросила Бетти.
– Да, и что же ты сделал, старина? – подхватил Мортимер.
Дентон задул спичку и бросил ее в пепельницу.
– Что? Ах да, – беспечно отвечал он. – Доплыл до заводи и застрелил его.
– Доплыли и застрелили!
– Да. Жаль было упускать такой случай. Разумеется, можно было выстрелить с берега, но я опасался, что не попаду в уязвимое место. Поэтому я доплыл до отмели, вложил дуло ему в пасть и выстрелил. Мне редко доводилось видеть крокодила таким ошарашенным.
– Но это же смертельно опасно!
– Ах, опасность, – рассмеялся Эдди Дентон. – Привыкаешь немного рисковать. Кстати, об опасности. Был один неуютный момент, когда раненый гонго зажал меня в узком тонго. Как на грех, при мне был только сломанный перочинный нож, у которого сохранились лишь штопор да такая штуковина, чтобы выковыривать камешки из конских копыт. И вот…
Дальше я слушать не мог. Есть вещи, которые вынести невозможно. Я придумал какой-то предлог и ушел. По лицу девушки я видел, что она готова вручить сердце романтическому приезжему, и вопрос лишь в том, когда это произойдет – через день или через два.
На самом деле не прошло и суток, как Бетти прибежала ко мне. Понимаете, она выросла у меня на глазах и всегда делилась со мною своими бедами.
– Мне нужен ваш совет, – начала Бетти. – Я так несчастна!
Она расплакалась. Я видел, что бедняжка взвинчена, и попытался успокоить ее рассказом о том, как однажды прошел длинную лунку в четыре удара. Друзья говорили, что это лучшее снотворное, и не ошиблись: на том месте повествования, где я с пятнадцати футов попал точно в лунку, Бетти перестала всхлипывать. Она вытерла глаза, зевнула раз или два и смело взглянула мне в лицо.
– Я люблю Эдди Дентона!
– Этого я и боялся. Когда появились первые симптомы?
– Для меня это было как гром с ясного неба. Вчера вечером мы гуляли в саду, он рассказывал, как его укусил ядовитый зонго, и внезапно у меня перед глазами поплыло. Очнулась я у Эдди в объятиях. Он прижимался щекой к моей щеке и булькал.
– Булькал?
– Так я сперва подумала. Впрочем, Эдди меня успокоил. Просто он говорил на одном из малоизвестных диалектов Восточной Уганды, на который всегда переходит в минуты сильного волнения. Вскоре он настолько оправился, что смог перевести свои слова на английский, и так я узнала, что Эдди меня любит. Он поцеловал меня. Я поцеловала его. Мы поцеловались.
– И где все это время был Мортимер?
– В доме, составлял каталог своей коллекции ваз.
Признаюсь, в этот миг мне захотелось бросить Мортимера на произвол судьбы. Человек, который сидит дома и составляет каталог ваз, покуда его невеста гуляет при луне с путешественниками, достоин своей участи. Тем не менее я поборол минутную слабость.
– Вы ему сказали?
– Разумеется, нет.
– Вы считаете, ему будет неинтересно?
– Как я могу ему сказать? У него разобьется сердце. Я нежно люблю Мортимера. Эдди – тоже. Мы оба скорее умрем, чем причиним ему боль. Эдди – воплощение чести. Он, как и я, считает, что Мортимер не должен ни о чем знать.
– Так вы не собираетесь разорвать помолвку?
– Я не могу. Эдди со мной согласен. Если ничего не удастся изменить, он готов сказать мне "прости", уехать далеко-далеко в пустыню и там искать забвения в тишине, нарушаемой лишь воем бродячих йонго.
– Вы сказали "если ничего не удастся изменить". Что вы имели в виду?
– Я думала, может, вы что-нибудь посоветуете. Что, если бы Мортимер решил сам разорвать помолвку?
– Ерунда! Он в вас души не чает.
– Боюсь, что так. На днях я уронила одну из его лучших ваз, а он только улыбнулся и сказал: "Пустяки".
– Я приведу вам лучшее доказательство. Сегодня утром Мортимер пришел ко мне и попросил тайно дать ему несколько уроков гольфа.
– Но он же терпеть не может гольф!
– Именно так. Но хочет научиться ради вас.
– А почему тайно?
– Чтобы сделать вам сюрприз к дню рождения. Вот как он вас любит!
– Я его недостойна! – прошептала Бетти.
У меня родилась мысль.
– А что, если мы его в этом убедим?
– Не понимаю.
– Например, можно было бы уверить его, что вы – беспробудная…
Бетти покачала головой.
– Он знает.
– Что?
– Я сказала ему, что ужасно долго сплю по утрам.
– Я хотел сказать "беспробудная пьяница".
– Ни за что на свете не буду притворяться пьяницей.
– Морфинистка? – предложил я.
– Терпеть не могу лекарств!
– Знаю! – воскликнул я. – Клептоманка!
– Это еще кто?
– Клептоманы – это те, кто ворует.
– Ужасно!
– Ничего подобного. Вполне милая слабость для светской женщины. Вы сами не знаете, как это получается.
– Но как же я узнаю, если не знаю?
– Простите?
– Как я могу сказать Мортимеру про то, чего сама за собой не знаю?
– А вы и не говорите. Скажу я. Завтра сообщу, что вы заходили ко мне, украли мои часы и… – я обвел взглядом комнату, – серебряную спичечницу.
– Я бы предпочла вон ту бонбоньерку.
– Вы не получите ни спичечницы, ни бонбоньерки. Я просто скажу, что вы их украли. И что дальше?
– Мортимер ударит вас айроном.
– Ничего подобного. Я старик. Меня защищают мои седины. Он потребует, чтобы я повторил эти слова при вас, а вы их опровергли.
– А потом?
– Вы сознаетесь в краже и освободите его отданного слова.
Она некоторое время сидела молча. Я видел, что мои слова произвели на нее глубокое впечатление.
– Думаю, идея замечательная. Спасибо огромное. – Бетти встала и пошла к двери. – Я знала, вы придумаете что-нибудь замечательное. – Она замялась и добавила с надеждой: – Может быть, для большего правдоподобия мне все-таки захватить бонбоньерку?
– Это только все испортит, – твердо отвечал я, убирая бонбоньерку и запирая ее в стол.
Некоторое время Бетти молчала, разглядывая ковер. За него я не опасался – он был прибит гвоздями.
– Что ж, до свидания, – сказала Бетти.
– Оревуар, – отвечал я. – Мы встречаемся с Мортимером завтра в половине седьмого. Ждите нас у себя часам так к восьми.
Мортимер явился минута в минуту. Когда я подошел к десятой лунке, он уже меня ждал. Мы обменялись короткими приветствиями, я вручил ему драйвер, объяснил, как надо держать клюшку, как замахиваться, и велел приступать к делу.
– С виду игра простая, – сказал Мортимер, принимая стойку. – Вы уверены, что это честно: класть мяч на такую высокую горку песка?
– Вполне честно.
– Я хочу сказать, не надо мне поблажек, как новичку.
– Первый удар всегда делают с ти, – заверил я.
– Ну ладно, раз вы так говорите. Но мне кажется, это неспортивно. Куда бить?
– Прямо.
– А это не опасно? Что, если я разобью окно вон в том доме?
Он указал на прелестный домик в пятистах ярдах по фервею.
– Если так, – отвечал я, – владелец выбежит в пижаме и предложит вам на выбор сигару или орешков.
Мортимер, кажется, успокоился и устремил взгляд на мяч. Потом вновь обернулся ко мне.
– Я не должен чего-то сказать перед началом? – спросил он. – "Разойдись!" или что-то в таком роде?
– Можете сказать: "Эй, впереди!", если так вам будет легче. Но в этом нет надобности.
– Если уж я учусь этой дурацкой игре, – твердо сказал Мортимер, – я буду играть по всем правилам. Эй, впереди!