– Но я так поняла, что он получил еще одну записку... Я почему запомнила, у нас не так часто оставляют записки или письма... Но Герман – это совсем другое дело... Он всегда и всем нужен... Так вот, примерно в три часа к нему подошла девушка и отдала в руки записку. Он прочитал и, судя по выражению его лица, был сильно удивлен...
– А девушку-то он знал?
– Думаю, что нет, потому что когда он прочитал записку и обернулся, чтобы ее расспросить, ее уже не было... И он тогда еще спросил у меня: "Ты эту не видела?" Обычно он обращается к своим девушкам по имени, а тут вдруг это грубое "эту"... Поэтому я и решила, что он с ней не был прежде знаком...
– А вы ее запомнили?
– Конечно... Яркая красивая девица...
– Она и раньше здесь бывала?
– Ни разу. Я бы запомнила. И хотя здесь по вечерам бывает столько народу, что не протолкнуться, я как-то почти всех знаю в лицо... Мне за это платят...
– А зачем вам знать всех в лицо?
– Просто люди постоянно разыскивают друг друга, вот и приходится их запоминать не только в лицо, но и по именам... Например, меня спрашивают: ты не видела здесь Катю Рыжую? И я отвечаю, что она только что вышла с каким-то парнем по имени Макс, но сказала, что скоро вернется... И все в таком роде...
– Понятно. А сколько хотя бы лет было этой девушке?
– Трудно сказать... Может, двадцать с небольшим.
– А что было потом, после того как Герман прочитал записку?
– Знаете, он сказал, что ему еще ни разу не приходилось... Можно я это слово пропущу?
– Как хотите, – сначала не поняла Наталия. – А в чем дело?
– Он сказал: мне еще ни разу в жизни не приходилось... словом, заниматься этим на кладбище... И я так поняла, что ему кто-то назначил свидание то ли на кладбище, то ли рядом с ним...
– А что было потом?
– Ничего, он выпил вот, как вы, чашку кофе и ушел... А вечером его не было...
– Понятно. Вот, держите, спасибо большое... – Наталия положила на стойку десятитысячную купюру. – Можно от вас позвонить?
– Конечно. – Девушка быстро спрятала в карман деньги и достала откуда-то снизу телефонный аппарат. – У нас через девятку...
Наталия набрала номер Сапрыкина:
– Сережа? Это я. Будь на месте. Сейчас я приеду к тебе с одной симпатичной девушкой. Все... – и положила трубку.
Девушка испуганно смотрела на нее:
– Это вы не меня имели в виду?
– Именно вас... Скажите, как вас зовут?
– Анжелика.
– Красивое имя. Скажите, Анжелика, вы умеете рисовать?
– Немного, а что? Я все равно никуда с вами не поеду... У меня работа...
– Вас есть кому заменить?
– Нет, я здесь одна... А что случилось?
– А то, что вчера вечером на кладбище нашли труп Германа... Вот мне бы и хотелось, чтобы вы попытались нарисовать портрет девушки, которая передала ему записку...
– Германа убили?
– Пока неизвестно... Но вы же и сами понимаете, что он оказался на кладбище не случайно...
– Да, конечно... Я сейчас позвоню Григорию Михайловичу и предупрежу его, что закрою на время кафе...
Из прокуратуры, где их встретил заинтригованный Сапрыкин, они перешли в расположенное по соседству здание криминалистической лаборатории, где, как предполагала Наталия, они попытаются совместными усилиями составить фоторобот девушки с запиской. Но Анжелика оказалась намного талантливее, чем она даже могла предположить. Она настолько хорошо изобразила на чистом листе бумаги портрет незнакомки, что Сапрыкин узнал в ней свою соседку по лестничной клетке.
Ему потребовалось всего сорок минут, чтобы съездить за ней в поликлинику, где она работала медсестрой, и привезти ее в прокуратуру.
На вопрос, кто дал ей эту злополучную записку, Женя Березкина – так звали соседку – ответила, что ее остановила около кафе "Арлекино" какая-то женщина лет сорока пяти и попросила передать записку кому-нибудь из обслуживающего персонала кафе "для Германа".
– Она назвалась матерью этого самого Германа и объяснила мне, что и сама бы спустилась в кафе и передала записку, но Герман мог быть там, а у них очень сложные отношения, что он вот уже три дня как не ночевал дома... Я даже не стала особенно прислушиваться к ее словам, потому что мне не составляло никакого труда передать записку...
Она смотрела испуганными глазами на Сапрыкина, затем перевела взгляд на Анжелику:
– Я вас узнала, ведь это вы были за стойкой в тот день?
Анжелика кивнула.
– Женя, а ты не могла бы описать ту женщину, которая назвалась матерью Германа?
– Наверное... Она была очень странно одета... Знаете, чуть ли не старинное синее пальто, сильно приталенное и широкое в бедрах... На голове белая "таблетка", знаете, в старину носили такие шляпки... Волосы у нее были седые, а почти все лицо скрывали очки в черной и очень грубой оправе. Я еще подумала тогда, что я бы и сама сбежала из дома, будь у меня такая мамаша... Она показалась мне ненормальной...
– Она была пьяна?
– Нет, но от нее пахло каким-то ужасным одеколоном... на спирту... а еще нафталином...
– Какого она была роста?
– Довольно высокого. Я бы даже сказала, что она была стройная...
– А кожа? Нос, губы? – пыталась представить ее Наталия. Когда она услышала про синее пальто и белую "таблетку" на голове, ей стало жарко.
– Кожа бледная, но как будто без морщин, нос обыкновенный, а губы накрашены коричневой помадой... Страшноватая она, конечно...
Глава 10
Литвинова
Вернувшись домой, она рассказала Соне об этой женщине. Мысль о том, что у нее снова появилась возможность говорить с Соней на любую тему, приносила ей радость. Она вдруг поняла, что Соня, несмотря на то что они живут под одной крышей и которая всегда была в курсе всех ее последних дел, даже зная обо всех преступлениях и смертях, о которых они ей рассказывали, все равно относилась к ним, как к чему-то такому, что не могло иметь к ней никакого отношения. Она абстрагировалась от этой информации, а потому воспринимала ее совершенно не так, как воспринимала ее Наталия... Соня же не видела многочисленных трупов, которые приходилось видеть Наталии, не участвовала она также и в опасных поездках, где приходилось рисковать жизнью...
Она лишь единственный раз в своей жизни оказалась в доме, нафаршированном трупами, да и то по чистой случайности... Но и это вскоре забылось.
– Что же ты теперь собираешься делать? – Соня вымачивала семгу в молоке с самого утра, а теперь аккуратно разрезала на ровные ломтики. – Поедешь к Алебастрову? Какая строительно-ремонтная фамилия...
– Придется... Но по пути я все-таки заеду в лицей... Я хочу поговорить с кем-нибудь из преподавателей...
– Звонила Сара, сказала, что заедет вечером за какими-то носовыми платками...
– Ой, я же совсем забыла ей отдать платки! Я тебе их не показывала? Они обшиты кружевом ручной работы...
Но показать носовые платки ей помешал Захарченко. Он позвонил и сказал, что находится возле ее дома, и попросил разрешения зайти к ней.
Он выглядел таким же рассеянным, как и в первый свой приход.
Наталия пригласила его выпить чаю. Соня пошла в свою комнату прилечь.
– Я бы не хотел выглядеть навязчивым, но мне бы хотелось узнать, как идет расследование?
– Оно бы шло намного быстрее, если бы вы, Андрей, были со мной откровеннее...
– Что вы имеете в виду?
– Монахова. Почему вы не сказали мне, что у Литвиновой был роман с Монаховым?
– Потому что у нее не могло быть никакого романа с этой старой и порочной развалиной!
– Это вы так говорите, а он мне сегодня ночью говорил обратное... Он сказал мне, что у Литвиновой к нему была... страсть...
– И вы поверили? – Он усмехнулся и отправил в рот маленькое пирожное. – Ерунда! Зачем ей было испытывать к нему страсть, когда у нее был Самсонов, я, наконец! Она была молодой симпатичной женщиной и могла бы найти себе кого помоложе, чем Монахов...
– Но ведь вы не станете отрицать того, что они встречались?
– Да, они встречались.
– А теперь ответьте мне, откуда вы могли знать о Монахове, если в тот момент, когда у них начался этот роман, вы были в Сирии?
Он понял, что попался. Он поперхнулся пирожным, закашлялся и едва пришел в себя. Со слезами на глазах он сидел перед Наталией и не знал, как ему вести себя дальше. Но затем все же решился:
– Я виноват перед вами... Я обманул вас, когда сказал, что ничего не знал о смерти Иры... Конечно же, мне сообщили об этом...
– Но кто?
– Ее приятельница, Лариса Щербакова... Я оставлял ей все свои адреса, телефоны, мы переписывались... И это от нее я узнал о романе Ирины с Монаховым. Я не поверил... Мне казалось это невероятным! Лариса же мне сообщила о том, что Самсонов уехал в Москву, и я сразу понял, чьих это рук дело... Кто бы взял Самсонова в Москву, если бы не Монахов? Да никто! И вот тогда я приехал домой... вырвался буквально на пару дней... На ноябрьские праздники!
– И вы встретились с Ирой?
– Да... Мы встретились... И крепко повздорили... Причем так крепко, что у нее началась истерика... Представьте, она кричала, что любит Монахова, и тут я не выдержал и влепил ей пощечину!
– Когда это было?
– Это было первого ноября, в лицее начались каникулы.
– Где и во сколько происходил ваш разговор?
– Мы были на даче ее покойной тетки в Сосновом Бору.
– Это вы убили ее?
– Нет, я не убивал! После того как я ее ударил, я словно сошел с ума... Я выбежал из дома...
– Какого дома?
– Там дача, как дом, жить можно...