- Да нет… Впрочем, знавал я одного Сердюка. Давно, правда, это было. В больнице с ним лежал. Было дело… В одной палате… Нормальный мужик, хотя и псих, конечно. Вернее косил под психа. От призыва. А так, вообще-то, нормальный… Утверждал, что сердюки - это украинские самураи и всё хайку учил меня, помниться, сочинять…
- Это стишки-то японские?
- Ну да… Стишки. С тех пор это дело в привычку у меня вошло. Иногда даже ничего так получается. Намедни вот сочинил одно… Представь такой фрэйм: за мятой шторой качнулась косая тень сломанной ветки… За шторой качнулась - тень ветки. Видишь? За мятой - косая - сломанной. Здорово, правда? Как представлю себе эту картинку, так бошку сразу сносит и выть хочется. Думаю теперь вот специально какой-нибудь романчик наворочать, чтобы это хайку в него вставить.
- Не облом будет ради двух строчек роман писать?
- Ради трёх…
- Ну, трёх.
- А что? Это нормально… Роман ради трёх строчек. Оправдано. Я вот, например, одного чувака знавал, программиста-очкарика непутёвого, так он как-то сварганил мимоходом одной левой медиа-проигрыватель под Окна… Winamp называется, может слышала?
- Угу.
- Так вот, представь, написал он эту программу в семь мегабайт живого веса только ради того, чтобы вставить в неё одну ключевую фразу - "Winamp whips the llama's ass".
- Винамп… надирает ламе задницу?
- Ну. Есть в Чикаго такой знаменитый уличный музыкант - дядюшка W-W, в миру - Уэсли Уиллис. Это, вообще-то, из его строчки песня. Про ламу…
- И что, парень только для этого над прогой горбатился?
- Да. Только для этого.
- А зачем?
- А по приколу.
- По приколу? Так бы и сказал сразу, что по приколу. По приколу - это кул. Я заметила, что всё самое рульное по приколу делается. Как вот эта вот книжка.
- А, вообще-то, ты где её взяла?
- Вообще-то? Вообще-то, у Ли в сидоре.
- У Ли?
- А чего удивляешься. Это ты у нас - чукча-писатель, а китаец, может, по жизни читателем был.
- Возможно…
- А ничего книжица. Только ты мне, Пелевин, вот что объясни, как это так круто получилось, что в ней всё заранее было описано. Как ты вместо нужной четвёрки ненужную тройку выбросил. И как мы хоть и в Мексику попали, но не Туда, Где Пещера, а много севернее. И про то, что мы в поисках ночлега по старой железке будем пиликать, вдоль этой чёртовой каменной гряды. Как это всё получается? Ты понимаешь?
- Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось… Но может присниться. В любой момент и без особого напряга.
- Да ну тебя.
- Просто так устроен этот мир: кто-то кому-то должен о нас рассказывать. Я же тебе уже объяснял. Пока эта коммуникация осуществляется, мы с тобой существуем.
- А если не осуществляется, то нас с тобой, получается, и нет?
- Получается.
- И что? Что ли на самом деле мы не существуем? Не живём? Да?
- А что есть жизнь? Вот ты… Вот ты, что ты знаешь о жизни?
- Что оказалось длинной… Но это гон. На самом деле она короткая. Поэтому-то жизнь и live, - на запись в студии нету времени… Пинок под зад и ты уже на сцене.
- Ну да…А сама жизнь, по твоему, что это такое?
- Чего ты ганджой-то барыжишь!? Жизнь - это… Это жизнь! Жизнь это… это…Ну, а сам-то знаешь?
- Я? - Виктор задумался, - Не знаю. Хотя… Я тебе так отвечу. Однажды, когда я пребывал в весьма ещё юном возрасте, матушка привела меня на озеро. И разрешила побродить по воде. Ну, как положено, заинструктировала, чтобы далеко от берега, ни в коем разе не отходил. Я, в общем-то, и не собирался. Я был послушным мальчиком. Вот. Стал я, значит, бродить себе по воде, яко по суху. Ну, там головастиков прутиком пугать принялся, как водиться. И ничего беды не предвещало. Но вдруг ноги мои в одном месте начали скользить по илу и стал я скатываться в глубину. Не сразу - бултых, а потихоньку, потихоньку… Всё глубже и глубже…Кричать я почему-то не стал… Не знаю почему. Стрёмно что ли было… Люди кругом как бегемоты плещутся, мама носом в Хемингуэя уткнулась, небо голубое, солнышко сияет, всё такое. А тут я вдруг заору… Не такой я, наверное, ребёнок был, чтобы орать чуть что… Не любил я других напрягать. Понятно, что глупость, конечно. Если обстоятельства так вот смертельно… Но я ведь не знал тогда, что я не бессмертный. Поэтому страха не было. Чувство самосохранения совсем у меня тогда ещё, видать, не развито было. Домашний ребёнок…Ну не знаю… Но вот так вот. Стал я, короче, тонуть потихоньку… вода уже до рта дошла… уже до носа… Ещё чуть-чуть и было бы… Какая, ей богу, была бы потеря для русской словесности. Шучу. Ну вот. Уже я почти утонул, но тут вдруг попался мне под ноги камень. Я как-то так на него… Зацепился, в общем за этот голыш. На носочки привстал, вытянулся весь, голову задрал, дышу носом… Живу. И стараюсь не двигаться, - камень скользкий, того и гляди, соскользнёшь в бездну. Вот так вот.
- Это ты всё к чему?
- Так я о жизни же тебе. Для меня жизнь это и есть стояние на том самом камне. На носочках и задрав голову.
- Понятно… А как…
- Смотри, Мурка с Дюком возвращается, - прервал Виктор Йоо, и помахал рукой Мурке. Мурка махнула ему в ответ.
- Чего-то быстро она, - удивилась Йоо.
- Что ты хотела, - всё же профи.
Мурка и собака спустились с насыпи к костру. Леди грациозно. Доберман кубарем.
- Ну чего там у нас, Марь Васильевна, на сегодня имеется? - спросил Виктор, подавая Мурке кружку с кипятком.
- В километре отсюда будка смотрителя, - сделав пару глотков, начала докладывать Мурка. - Сидит там один сморчок. Больше по привычке, наверное, сидит. Саму дорогу-то уже лет сто, поди, как закрыли. А он всё смотрит за своими милями.
- И что, у него можно заночевать? - спросил Виктор.
- Все не влезем, - отрицательно закачала головой Мурка. - Будка у него чуть больше собачьей. И вонючая к тому же. Варанов он там потрошит и чучела на продажу набивает. Всё это дело, доложу вам, - не "Шанель". И даже не "Красная Москва". Дюк и тот заходить туда не стал. Побрезговал. Ну его на фиг там ночевать. Не комильфо… Но, знаешь, этот кабальеро мне одну местную гостиницу отрекомендовал. "Большой Бен" называется. Тут, говорит, поблизости. К югу от железки за дюнами проходит шоссе старое. Бесплатное. И у этого шоссе, стало быть, и стоит этот мотель. Вроде как для дальнобойщиков. Три-четыре километра ходу. Это, Витенька, вариант. Час потратим, зато как белые люди заночуем. Ну? Что скажешь? Или посреди прерии упадём?
- Пелевин, пошли, а, - попросила Йоо.
И Виктор согласился. Воевать нужно с комфортом. Если выдаётся тебе такая возможность.
А всё, что приключилось дальше, было похоже на страшный сон.
Или на страшное кино.
ИЗ ЗАТЕМНЕНИЯ.
Внизу экрана надпись: "ПОЛТОРА ЧАСА СПУСТЯ".
ЗАТЕМНЕНИЕ.
Мы слышим упругий ЗВУК стремительно пролетевшей летучей мыши.
ИЗ ЗАТЕМНЕНИЯ.
НА ВЕСЬ ЭКРАН: горит грубо выкрашенная в красную масляную краску обычная электролампочка. Она заляпана ОСТАНКАМИ ночных МОТЫЛЬКОВ. Свет её неровен, он подрагивает, - создаётся впечатление, что лампочка вот-вот, как это обычно и бывает, в последний раз вспыхнет ярко и погаснет уже навсегда. Но этого не происходит. Лампочка всё мигает и мигает. Эти тревожные вспышки и ожидание ЧЕГО-ТО начинает нас понемногу раздражать. Но когда наше нетерпение достигает крайней степени, камера, наконец, отъезжает. Мы видим, что лампочка - часть коряво выведенной надписи. Мы можем прочитать эту светящуюся вывеску. На ней разноцветными лампочками выведено - "BIG BEN".
КАМЕРА ОПУСКАЕТСЯ и ЗАДЕРЖИВАЕТСЯ, чтобы мы смогли внимательно ознакомится с ОБЪЯВЛЕНИЕМ над входом: "ТОЛЬКО ДЛЯ ВОДИТЕЛЕЙ И БАЙКЕРОВ. ОТ ЗАХОДА И ДО ВОСХОДА. ЛУЧШАЯ МЕКСИКАНСКАЯ ЕДА И ВЫПИВКА. КАЖДАЯ ВТОРАЯ БУТЫЛКА COMMEMORATIVO ЗА СЧЁТ ЗАВЕДЕНИЯ. НЕОГРАНИЧЕННЫЙ КРЕДИТ. КАЖДЫЙ ВЕЧЕР - ИГРАЕТ GUITARMAN. КАЖДУЮ ПЯТНИЦУ - ВЫСТУПЛЕНИЕ ПРЕКРАСНОЙ ДЕМОНИЧЕСКОЙ ЛАБИОНДЫ".
Общий план ночной придорожной гостиницы.
Только острая необходимость может заставить одинокого путника войти в здание со столь убогой и эклектичной архитектурой. Приличного человека сюда, пожалуй, и сраной метлой не загонишь. Впрочем, заведение предназначено не для заблудившихся туристов и не для нормальных людей - законопослушных членов общества с великолепной кредитной историей. Это место для экстремального отдыха много чего повидавших на своём пути водителей тех огромных, уродливы, загруженных сомнительным грузом, фур, которых полным-полно на стоянке у этого мрачного мотеля. И нет никакого сомнения, что это также то самое место, где всякое отребье проворачивает свои тёмные делишки. Как говориться, чужие здесь не ходят.
Мы видим, как в освещённый полной луной двор гостиницы медленно вползают ИЗ ТЕМНОТЫ несколько ТЕНЕЙ. Три длинных, одна короткая.
И следом за ними в кадре появляются Пелевин, Йоо, Мурка и доберман Дюк.
Они, утомлённые переходом через зыбучие дюны, не торопясь подходят к дверям гостиницы. Они намерены войти. Но у входа их грубо останавливает Чика Кастет, здоровый гоблиноподобной детина. Он тыкает своим стальным пальцем в грудь Виктору.
ЧИКА КАСТЕТ. Эта дырка не для вас.
ПЕЛЕВИН. Мы члены клуба, амиго.
ЧИКА КАСТЕТ. Не понял.
ПЕЛЕВИН. Йоо, Мурка, предъявите мексиканцу свои членские карточки.