- Вот видишь, как оно запутано сейчас всё, - развёл руками Бажба Батор. - Это когда бы получилось у нас коммунизму построить, общество хотя и бесклассовое, но каждому по потребностям, тогда, может быть, вновь зацвёл-заколосился фольклор во всей своей красе. Все эти домыслы-измыслы-промыслы народные и песни-пляски имени Верёвки. Но не получилось же коммунизму построить? Ведь нет?
- Обломилось, - согласился Виктор. - Цены на нефть подвели.
- Может оно и так, - пожал плечами дед. - Я-то сам по-другому думаю… Да не важно, что я там думаю, но токма нету его, коммунизма. И не предвидеться. И фольклора нет. Уж извиняйте. Да к тому же, честно говоря, тут старик заулыбался, - весь этот фольклор, вся эта экзотика доморощенная, - это всё, что есть по большому счёту?
Виктор пожал плечами.
- Всё это есть утешительный приз для неудачников, - сам на свой вопрос ответил мудрый старик.
Виктор не мог с этим его неожиданным выводом вот так вот прямо с ходу согласиться. Решил, как-нибудь потом на этот счёт подумать. Насчёт того, кому она действительно нужна - экзотическая мишура и духовная экзотика.
- Да, кстати, а в Сызрани бывал я, Витя, - вдруг неожиданно сообщил старик. - На слёт партийного актива ездил. Опытом обмениваться. И учёба у нас там ещё была. Повышение квалификации. Было дело… В семьдесят втором, кажется. Или в семьдесят третьем. Когда у нас переворот-то в Чили приключился? А? В семьдесят первом? Вот тогда. В тот самый год. Эх, молодость… Днём, значит, семинары у нас, лекции, а вечером… Помню, как-то раз с преподавательницей одной из ВэПэШа, из Высшей, стало быть, Партийной Школы, мы в гостинице профсоюза горных работников… Н-да. Но не важно. В общем, бывал я, Витя, в Сызрани. Бывал. Не нужны мне на поездку туда твои деньги. В одну и ту же воронку дважды… Хотя… Эх, кабы был бы я моложе лет на этак сорок-пятьдесят, да кабы была молодой та рыжая мамзеля… Чегой-то она нам там преподавала-то? Э-э-э… И не вспомнить, пожалуй. ЭнКа, кажется. Научный коммунизм. Три проставляющих и три вставляющих… Да, вернуть бы те годы, тогда я ещё может быть. А сейчас зачем мне всё это? Некуда и незачем мне ехать. Не нужны мне твои подъёмные деньги. И нету никакого резона, получается, мне Клетку тебе продавать.
- Ну, как знаешь. Как знаешь. Тогда… - Виктор привстал с табурета, но действовать всё не решался, стрёмно ему было со стариком пихаться. И потому, оттягивая неприятное, ещё раз предложил: - А может быть, всё же в цене сойдёмся? А? Может, когда новую цену услышишь, тебя и пробьёт.
- Запад - есть Запад, Витя, Восток - есть Восток, и никогда им в цене не сойтись.
- Старик, ну как ты не поймёшь, там люди гибнут. Зверьём становятся… Кто зверьём, а кто зверушками. Война там у нас. Воюем мы… Вовсю. И если ты нам Клетку не отдаёшь, значит, ты есть саботажник, и нашему святому делу что ни наесть первейший враг. И нет тебе тогда пощады.
- Ай, брось! - махнул рукой старик. - Слыхивал я про эту вашу войну. Слыхивал. И так скажу. Нет у вас никакой войны, а есть одна только слякоть. Тень на плетень. Бред и иллюзия…
- Ну, это с какой стороны посмотреть.
- Да с какой не смотри, - бред и иллюзия. Ты сам же, ну-ка, вспомни, сказал когда-то, что закрой "Литературную газету" и не будет никакого литературного процесса.
- Когда это я так?
- Говорил-говорил. Мне рыжий муравей однажды… Так вот, я эту твою справедливую мысль так обметаю: выключи телевизор, и не будет никакой войны. Просто выключи телевизор. И всё.
- Эх, не понимаешь ты, ничего старик. Всё дело в том, что это такой телевизор, который выключить нельзя. Никак нельзя. Этот телевизор каждому человеку в голову встроен. Его не выключишь. До кнопки не добраться. Если только пулю в лоб… Да ладно. Чего там толковать. Некогда мне тебе всё объяснять-втолковывать. Видать, придётся…
- Силой отбирать будешь?
- Я возьму своё там, где я увижу своё, - процитировал Виктор строчку из песни своего весёлого кореша Боба.
- Даже не пытайся. Клетку-то, может, у меня силой и отберёшь, - не хитрое это дело, - а вот Верного Слово силой у меня не отберёшь. Пытай, режь, а Слова Верного я тебе не скажу. А без Верного Слова Клетка - это всего лишь клетка.
- Во как! - удивился Виктор. - Драйвер, значит, ещё к Клетке прилагается?
- А ты как думал?
- Я, старик, когда воюю, не думаю, а приказы выполняю. На войне…
- Да подожди ты! Война у них, понимаешь. Пейнтбол там у вас, а не война. Дум - демо-версия. Нет у вас никакой войны. Война это у нас. Вот у нас это действительно война. Настоящая. Не ради славы, а ради жизни на земле. На этой вот земле. Слушай меня сюда внимательно. Предложение у меня к тебе есть деловое. - Старик посмотрел на Виктора оценивающе. - Видел нашу деревню?
- Ну.
- Ну и как она тебе.
- Хорошая деревня. Добротная. Хозяева у вас, видать, здесь справные. И места тут у вас живописные. Опять же - горы. И воздух чистый. Хрустальный. И вода животворная, говорят, где-то здесь у вас ключом горячим бьёт. Из-под земли. Жить можно.
- Да, и вода Живая есть. И жить можно. И хорошо жить. Только не даёт.
- Кто?
- Волк.
- Волк?
- Не волк - человек, но как волк. И зовут его Шоно. По-нашему - волк.
- Разбойник?
- Бандит. Настоящий бандит. И банда у него… Лет пять назад объявился в наших местах и сразу всякая шваль к нему потянулась. Со всей округи. Человек пятьдесят набралось. И все головорезы отъявленные. Фермеров трясут, скотоводов трясут, торговцев трясут, на трассе фуры грабят, с перегонщиков мзду взимают, болезных, что к нам на воду и дикарями и по путёвкам в санаторий приезжали, распугали-отвадили, у наших деревенских добро отбирают, - всё, что приглянётся, всё, что под руку попадётся, отбирают, и вообще… насильничают. Худо всё. Лютуют. Беспредельничают. А тех немногих, кто супротив них выступить решался, - всех волчары позорные поубивали. Всех. И сына моего старшего…
- Убили? - не поверил Виктор.
- Да, - кивнул старик и глаза его увлажнились. - Застрелили. Не хотел он лошадок своих отдавать… Никак не хотел. Нет, сказал им, и всё… И тогда они…
И не смог больше говорить Бажба Барас Батор. Замолчал.
- Вот оно, значит, как дело обстоит, - сочувственно покачал головой Виктор. - Ты извини меня, старик. Я же не знал. То-то, я смотрю, деревня у вас какая-то зашуганная. Как мы въехали, будто попрятались все. Теперь понятно, чего тихарятся. Теперь понятно… Ну и что, старик, ты от меня-то хочешь?
Старик вышел из оцепенения, смахнул слезу, и объяснил:
- Хочу, чтобы ты с этим подлым зверем разобрался.
- С Шоно этим вашим?
- С Шоно.
- Почему я, почему не менты?
- Во-первых, это ты - Виктор, а во-вторых - милиции Клетка-то не нужна.
- А, вот ты как! Такую сделку, значит, мне предлагаешь?
- Предлагаю, - подтвердил старик. - Разберись с Шоно, - и Клетка твоя. Отдам безо всяких денег. Ну, а помимо того, однако, - старик всё же не удержался, и вопреки своим собственным словам сорвался на народные прибаутки, - улигеры о тебе будут складывать люди, и имя твоё будут славить по всей земле Гэсэра, а хозяин очага старец Сахядай, ставящий туурэ на десять тысяч лет, и госпожа Сахала, благословляющая держать кнут в течение тысячи лет, сделают богатым твоё потомство и даруют ему табуны. Всё тебе будет, ты только с Шоно разберись.
- "Разобраться" - это как? - прищурился Виктор. - Ликвидировать значит Физически?
- Это ты сказал, я не говорил, - закачал седой своей головой старик. Мне нельзя так говорить. Восемьдесят семь мне. Скоро Отчёт держать предстоит. Нельзя мне уже такими словами туда-сюда кидаться.
- Ладно, я всё понял, старик. Условия твои принимаю. Деваться мне всё одно некуда. И ещё потому соглашаюсь, что понимаю я тебя. У нас своя тема, у тебя своя.
- Не только у меня, - поправил Виктора старик, - у всего рода нашего.
- Лады, дед, разберусь я с этим вашим Шоно. Во всяком случае, постараюсь. Попытаюсь, а там уж, как получиться. Только спросить у тебя хочу.
- Чего?
- Неужто у бурят в чести кровная месть? Буддисты всё же.
- Мы такие же буддисты, как и вы православные. Это всё так обёрточки-фантики. В душе мы, как и вы, только своим родным огдонам молимся. Как и вы, язычниками были, есть и будем. Ныне, присно и, как говориться, во веки веков. Поэтому и говорят у нас в народе, не шибко смущаясь, что шуханай харюу - шухан, ухэлэй харюу - ухэл.
- Что говоришь?
- За кровь отвечают кровью, за смерть - смертью. Это старая пословица. Очень-очень старая. Манзан Гурмэй-бабушка ещё не родилась, а эта пословица уже ходила про меж наших людей.
- Серьёзная пословица. Суровая. Толстой бы её не одобрил.
- Он всё вечно не одобрял, но женщину под поезд бросил.
И в этом была своя, хотя и шершавая, как шляпка гвоздя, но правда.