- Кто тут? Если крещеный люд - покажись!
Голосом отшельника Господь не обидел. Не такой басистый, как был у отца диакона из Западной Гати, но вполне густой и грозный.
- А если бесовское отродье - даже близко не подходи. Вмиг свяченой водой окачу.
- Крещеные мы, брат Феофан! Крещеные! - опять заорал в ответ Митрофан. И мне, чтоб не оглохнуть, пришлось поставить его на землю.
- Что-то, отрок, голос твой мне знаком? Или кажется? Ну-ка, назовись!
- Да я это, брат Феофан! Митрофан. Послушник из монастыря.
- Послушник, говоришь. А кто у вас игумен?
- Отец Дионисий.
- Верно. А какие молитвы знаешь?
- Так все, какие есть…
Митрофан повернулся ко мне и приложил палец к губам.
- Ваша милость, вы пока тут спрячьтесь. Боюсь, брат Феофан может не признать в вас доброго мирянина. Днем еще куда ни шло, а сейчас…
Разумно. Я даже спорить не стал. Как стоял, так и уселся.
- Все, говоришь… - неожиданно рассмеялся отшельник. - Ох, молодо-зелено. А не гордыня ли это, отрок? Разве не ведомо тебе, что все только Господь знать может! На то он и Всеведущ. А нам лишь прикоснуться к великой мудрости позволено…
Тут он умолк и сделал манящий жест.
- Хватит в кустах прятаться да глотку драть. Покажись уже. Пока еще хоть что-то без огня разглядеть можно.
Глава восьмая
Позволив Митрофану подойти к избушке шагов на пять, старец снова потребовал, чтобы тот остановился, перекрестился и громко произнес "Отче наш".
Воистину, простое время и такие же нравы. Очень сильно сомневаюсь, что в третьем тысячелетии или парой столетий раньше шпиона-разведчика, а уж тем более диверсанта могло бы остановить требование перекреститься слева направо или наоборот. Да хоть на коленях намаз совершить, или амиду прочесть стоя.
Всегда любил книги о приключениях запорожских казаков и всегда удивлялся их невероятной доверчивости, порою граничащей с наивностью. Скажи, что веруешь в святую апостольскую церковь, перекрестись по православному уложению, и ты уже свой.
Неужели никому даже в голову не приходило, что лазутчик, вышпионив все, вернется к своим, а там ему с легкостью отпустят любые грехи? Ибо Ad maiorem Dei gloriam или то же самое, только во имя Аллаха. Или это происходило от того, что казаки, в большинстве своем сами искренне исповедующие православие, даже мысли не могли допустить, что святой вере можно изменить?.. Пусть даже понарошку и с благой целью.
- Припоминаю я тебя, отрок… - признал Митрофана брат Феофан. - Видел в обители. Что-то случилось?
Митрофан только головой отрицательно помотал. Врать не умел, а выкладывать всю правду пока еще было не с руки.
- Ах да, - опомнился отшельник. - Ты же не один. А я уже с расспросами. Ей, добрый человек. Выходи и ты к нам.
- Брат Феофан… - парень замялся. - Тут такое дело… Ты шибко не удивляйся… Только спутник мой не совсем обычен с виду…
- Болен, что ли? Проказой? - посерьезнел тот. Потом перекрестился и прибавил: - Ну, на все воля Божья. Подходи, странник. Не прогоню. Негоже христианской душе аки зверю в лесу скитаться. Будем вместе молиться. Авось Господь и окажет милость. Ибо благой и человеколюбец.
- Да нет же, здоровый он…
- Даже чересчур здоровый… - отозвался я, решив, что пора самому за себя словечко замолвить. А то мой спутник еще долго кругами ходить будет. После чего показался из кустов. Для начала частично. Той частью, что над кустами возвышалась.
- Вот это да! Хорош… - отшельник отнесся к моему появлению неожиданно благосклонно и даже с некоторым восторгом. - Слава тебе, Господи. Не перевелись еще богатыри на земле русской. Ну, подходи, молодец, подходи. То-то я все, дурень старый, никак не мог уразуметь, о ком Ух мне рассказывает.
- Ух? - теперь пришла моя очередь удивляться. - Брат Феофан, вы сказали Ух? Филин ведуньи Мары?
- Ну да, - кивнул отшельник. Кстати, никакой не старец. О возрасте судить не возьмусь, но длинные волосы, взятые под бечевку, и борода только-только серебриться начали. - Как Марьюшка погибла, он ко мне жить перебрался. И все о великане, который к ней приходил, рассказывал. Ага, вот теперь и сам вижу личину, что ведунья на тебя наложила. Стало быть, сила понадобилась, коль ты ее до срока скинул. Верно соображаю?
- Личину? Она что, до сих пор на мне?.. - потом до меня дошла другая часть информации. - Мара погибла?
- А ты разве не знал?
М-да, конструктивный разговор получается. А еще говорят, что только в Одессе на вопрос отвечают вопросом. Так мы друг дружку до утра пытать сможем, ничего не узнав и не объяснив толком.
- Брат Феофан, если ты, вопреки опасениям Митрия, признаешь во мне человека, а не "исчадие", то давай разложим костер, присядем и побеседуем.
- Да… - спохватился тот. - Конечно. В келью не зову. Там мне самому развернуться негде. Зато, чем угостить путников, найдется. Давеча мне и хлеба, и сыру миряне принесли.
Оставив Митрофана помогать отшельнику, я пошел за дровами. Если доведется огонь до утра поддерживать, охапкой хвороста не обойтись.
Вообще-то я уже жалел, что поддался вспышке и ушел из замка. Подумаешь, девчонка не так меня поняла и не оценила. Ну и что? Из-за этого все бросать? Столько дел начато, столько идей было по благоустройству и семимильному прогрессу. А теперь? Ношусь по лесам как угорелый. И все без толку. По большому счету… Нет чтобы вовремя вспомнить совет Фомы и представить себе легион капризно надутых губок и вздернутых носиков. Глядишь, полегчало бы, как обычно. И не пришлось бы великаном становиться. Пожил бы еще, как человек.
Увы, у действительности нет сослагательного наклонения. Или, как говорят в народе, если б да кабы во рту росли грибы, тогда был бы не рот, а целый огород.
В сердцах на себя и собственную глупость, схватил какой-то покосившийся сухостой обхватом в три пяди и грохнул им о соседнее дерево. Да так, что верхушка отломилась, а в руках остался толстый двухметровый отземок. Как раз то, что надо… Сунул обломок под мышку, подумал и прихватил верхушку. Презент, типа. Мне не в тягость, а отшельнику лишний раз за дровами ходить не придется.
Пока предавался самобичеванию, монахи уже и огонь разожгли, и котелок над костром повесили. Стало быть, будет и горячее на ужин.
- Водицы испить? - протянул мне флягу брат Феофан, уважительно глядя на притащенные дрова в виде располовиненного дерева.
- Спасибо.
Горло промочить и в самом деле не помешает. Я принял из рук отшельника посудину, сделанную из выдолбленной тыквы, вынул затычку и с наслаждением приложился к горлышку. Вода оказалась студеной, слегка отдавала мятой и еще какой-то флорой, напоминая неподслащенный березовый сок. Ну, кому как нравится. Знавал я одну девчонку, которая пила только из-под крана, считая, что хлорка придает воде особый привкус. Так почему лесному отшельнику не настаивать свое питье на травах?
Поскольку потребности моего организма возросли вместе с ним, а флягу никто не отбирал, я выпил все и потряс над ухом, проверяя - не плещется ли еще на дне? И только после этого вернул емкость хозяину.
- Спасибо.
- На здоровье… - брат Феофан принял тыковку и как-то странно, чересчур пристально посмотрел. Но ничего не сказал.
И тут до меня доперло.
- Свяченой водой напоил, да? - ухмыльнулся я. - Думал, что я сгорю синим пламенем? Вернее, пропаду в клубах серного дыма? Ну, извини… кина не будет.
- Говорил я ему, ваша милость… - расстроенно сказал Митрофан. - Да разве ж переспоришь?..
- Береженого и Бог бережет… - слегка сконфуженно пробормотал отшельник. - Сатана лукав - личину всякую набросить может. Зато теперь у меня к вам полное доверие.
- Забудь, - отмахнулся я, изображая каменную невозмутимость, но при этом едва сдерживая смех. - Никаких обид. В моем краю часто любили приговаривать, что бдительность превыше всего. Прибавляя, что простота - хуже воровства. Только вот какая неувязка, понимаешь ли, брат Феофан. Со мною теперь, положим, прояснилось. А ты чем святость доказать можешь?
От таких слов бедолага-отшельник побагровел, глаза выпучил и беззвучно зашевелил губами. То ли молитву, изгоняющую беса, вспомнил, то ли слова непечатные произнести вслух опасался.
Хорошо, Митрофан, которому я подмигнул украдкой, все правильно понял и звонко рассмеялся.
- Ты… Я… О, Господи… - наконец-то продышался отшельник, возвращая себе нормальный цвет лица. - Разве ж можно так? Меня чуть кондратий не хватил. Три десятка лет пребываю в ангельском чине, а тут такое спрашивают…
- Его милость любит пошутить, - успокоил его Митрофан. - Да так, что иной раз не поймешь, где шутка.
- В каждой шутке есть только доля шутки… - глубокомысленно изрек я бородатую мудрость. В смысле для меня бородатую, а тут, поди, такие перлы еще не в ходу. Казуистика в этом веке если уже и родилась, то только под стол пешком ходит. - Ладно, пошутили, посмеялись, пора и о деле поговорить. Или как?