Глава 5,
в которой Йорген и Кальпурций переживают один из худших дней в своей жизни, но в итоге принимают решение исторической значимости
Это, верно, кости гложет
Красногубый вурдалак.А. С. Пушкин
Как ни странно, необходимость утешать старого друга пошла Йоргену на пользу - не успевал думать о собственных горестях.
В казарме стало хуже. Он сколько угодно мог изображать на людях лихого вояку, которому и смерть нипочем, но самого-то себя не обманешь. Страшно было Йоргену, ох как страшно! А хуже всего, что мучиться ожиданием предстояло не час и не два - весь день до заката. Выть волком хотелось, да так сильно, что, укуси его не шторб, а вервольф, непременно вообразил бы, что превращение уже началось.
Немного отвлекли обычные утренние хлопоты: развод, построение, подсчет потерь… Да, потери были как в войну: двадцать человек за ночь убитых, тридцать раненых и покусанных. Не одному Йоргену предстояло "весело" провести этот денек! Как всегда, не обошлось без неурядиц. Состоящую при лазарете кобылу Элоизу, которую предполагалось запрячь в повозку и отрядить с похоронной командой за трупами, еще не вывезенными с улиц, свел под шумок гарнизонный интендант, услал в приписное село за турнепсом. Более подходящего времени не нашел, паразит! Пришлось приспосабливать к делу какого-то горожанина с телегой, его, бедного, откуда-то за шкирку приволок разводящий Кнут.
Потом выяснилось, что в лазарете не хватает мест для раненых, а укушенных и вовсе некуда девать. По правилам, их полагается содержать отдельно, но в каморке для заразных всего три койки.
- Как - три койки?! - вышел из себя Йорген, дотоле особого внимания на лазарет не обращавший. - Почему такое безобразие?!
- Да вроде обходились всегда, ваша милость, не требовалось больше, - забормотал лекарь испуганно.
Страх его был вполне оправдан. Чтобы не обременять себя лишней работой, он каждый год сокращал по две-три коечки "за ненадобностью"…
- Не требовалось?! А если моровое поветрие?! Чума, тьфу-тьфу, чтоб не накаркать?! Тогда что?
Лекарь в ответ что-то долго, испуганно и бессвязно бормотал, общий же смысл его оправданий сводился к тому, что "тогда уж нам все одно помирать, в лазарете ли или просто в казарме - без разницы…".
Кончилось тем, что для раненых приволокли соломенные матрасы из спален, укушенных заперли в карцере с двумя бочонками крепкого пива, запасом свежих осиновых кольев и велели друг за другом приглядывать. В какой-то момент у Йоргена мелькнула мысль, что по-хорошему ему следовало бы составить им компанию, но он быстро поладил с собственной совестью, сказав себе, что вовсе не претендует считаться самым лучшим командиром на свете, это было бы слишком самонадеянно и нескромно с его стороны.
Большинство гвардейцев стоически приняли свою судьбу, без ропота спустились в карцер, кое-кто даже пытался шутить. Только одного пострадавшего пришлось волочь силой, он упирался и орал.
- Что за безобразие тут происходит?! - прикрикнул на парня Йорген, когда того тащили мимо.
Но покусанного это не остановило, он уже вконец ошалел от отчаяния и страха.
- А-а! - взвыл несчастный, забился, повис на руках у сопровождающих. - Что происходит?! Укусили меня, вот что! У-ку-си-и-ли-и!!! - Во взгляде его было столько ненависти, будто не ночная тварь к нему зуб приложила, а ланцтрегер Йорген фон Раух лично. - Не хочу помирать! Не на-а-адо!
Йорген вдруг понял, что очень устал. Приказал спокойно, почти равнодушно:
- Прекрати истерику, солдат. Имей достоинство!
- Достоинство?! - Парень почти визжал, захлебываясь яростью. - Тебе хорошо говорить о достоинстве, благородный господин! - Это прозвучало как грязное ругательство. - Тебя небось не кусали!
Йорген закатал распоротый рукав. Сунул ему под нос все еще обильно сочащуюся кровью рану.
- Вот, смотри. Кусали меня, видишь? Шторб, прямо клыком. Вечером вместе на тот свет отправимся. Легче тебе от этого?
Должно быть, парню и впрямь стало легче - перестал вырываться, позволил себя запереть. "Интересно почему? - вяло подумал Йорген. - Веселее ему, что ли, в благородной компании помирать?" Именно в этот момент совесть его и заговорила, но усталость взяла верх, и он пошел в свою комнату.
Ложе, на которое он мечтал, по своему обыкновению, завалиться с разгону, оказалось занятым. На нем в обнимку с "Трактатом о гадах" спал Кальпурций Тиилл. Да так сладко - жаль было будить. Приятно видеть, что хоть кому-то на этом свете пока хорошо. Стараясь не шуметь, Йорген стянул мокрый плащ, повесил на высокую спинку стула… и понял, что зря старался. Отяжелевшее от впитанной воды одеяние перевесило, стул опрокинулся и загрохотал. Раб вскочил как ужаленный, машинально прижав фолиант к груди.
- Не бойся, это я, - сказал ему Йорген. И добавил странно: - Пока еще я. Пока еще не бойся.
- В смысле? - Кальпурций моргал и тряс головой спросонья, он ничего не понимал. - Почему - пока?
- Потому что неизвестно, что будет к вечеру. Шторб меня укусил. Упырь по-вашему… Или не по-вашему? Короче, сам понимаешь… - Йорген был очень доволен, как ловко ему удалось начать этот неприятный разговор. Вроде бы и не страшно ему, и сочувствия не ищет, так просто, к слову пришлось.
- Как?! - в ужасе выдохнул раб.
- Ну как шторбы кусают? - пожал плечами фон Раух. - Зубом. Вот! - Он вновь продемонстрировал порез.
К этому моменту Кальпурций проморгался наконец, сфокусировал осоловелый со сна взгляд… и ничего хорошего не увидел.
Вид вошедшего был ужасен. Мокрый насквозь, всклокоченный, с ног до головы заляпанный бурой кровью, алой кровью и рыжей грязью, бледный как покойник. Стоял и пошатывался, придерживаясь рукой за угол стола…
- Девы Небесные!!! Что случилось?! Ты как с войны!
- А ты разве не слышал, что ночью на улице творилось? Мы уж боялись, не удержим столицу… Нет, правда не слышал?!
- Читал я, - с раскаянием молвил Кальпурций. - И спал потом… Так, а что это мы болтаем?! - Он окончательно пришел в себя. Потянул Йоргена за здоровую руку к постели. - Иди сюда. Ляг! На тебе лица нет… Нет, погоди! Всю эту грязь снимай! Вот так!
Йорген позволил себе помочь. Оставшись без куртки и штанов, с наслаждением растянулся на ложе.
- Белье у тебя тоже мокрое насквозь! - сурово заметил раб.
- Да шут с ним. На теле высохнет, - потеребив зачем-то кружевной манжет рубашки, отмахнулся ланцтрегер, ему больше не хотелось шевелиться. Зевнул и добавил печально: - Скоро это вообще будет неважно… Между прочим, я на тебя рассчитываю.
- Это в каком смысле?! - насторожился Кальпурций, что-то в тоне хозяина ему не понравилось, показалось зловещим.
- Ну… Тебе ведь доводилось убивать шторбов? Знаешь, как это делается? Берешь кол…
- Допустим! - страшным голосом перебил Кальпурций, которому, по правде говоря, иметь дело с шторбами прежде не доводилось, слуги для этого были, да и не водилась в благословенной Силонии подобная мерзость. Но теоретически он, конечно, знал. - При чем тут я?
- При том. Я буду спать, а ты будешь следить. Если увидишь, что я начал оборачиваться шторбом, - возьмешь вот этот кол и поскорее меня проткнешь, - медленно, с расстановкой, как глуповатому, втолковывал Йорген рабу. - Главное, не тяни, у меня реакция быстрая… Ну что ты на меня смотришь, как солдат на вошь? Боишься, что ли? Не бойся. Я смирный.
- Я!.. Нет… - Кальпурций захлебнулся возмущением. - Так, значит, ты меня ДЛЯ ЭТОГО КУПИЛ?!!
- Не говори глупостей, - возразил ланцтрегер ворчливо, ему уже отчаянно хотелось спать, даже страх из души куда-то весь подевался от усталости. - Когда я тебя покупал, понятия не имел, что меня укусят… Я вообще не знаю, зачем тебя купил. Наверное… - Он снова зевнул, деликатно прикрыв рот ладонью, как подобает благородному человеку. - Наверное, это было счастливое наитие!
- Не хочу показаться невежливым, - холодно изрек раб, - но боюсь, у нас с тобой очень разные представления о счастье. Надеюсь, это тебя не очень задевает?
- Ах, - печально молвил в ответ ланцтрегер фон Раух, - разве может подобная малость задеть того, кто уже одной ногой в могиле? Хотя о чем это я? И честной могилы мне не положено, скинут мое несчастное тело в очистительный костер…
На самом деле Йоргену было глубоко безразлично, костер, могила ли его ждет. Просто он знал, как можно разжалобить человека, чтобы тот перестал упрямиться.
Он не просчитался, выбрал верную тактику. Опыт, приобретенный за годы общения со старшим братом, оказался полезным и в отношении раба. Кальпурцию стал стыдно и горько до слез. "Как смеешь ты, презренный, - воззвал он мысленно к самому себе, - платить черной неблагодарностью человеку, принесшему тебе столько добра? Он избавил тебя от побоев, взял в свой дом, позволил вкусить досыта пищи телесной и в духовной не отказал, обращался не как с ничтожным рабом, но как с равным… А когда с ним случилась беда, ты, вместо того чтобы поддержать и утешить, ведешь пустые споры и отказываешь в последней услуге! Стыдись, о Кальпурций, сын почтенного судии Вертиция! Ты недостоин носить гордое имя Тиилла!"
Да, именно так он себе и сказал, и ничего в этом удивительного нет. Уроженцы просвещенной Силонии привыкли изъясняться весьма высокопарно, особенно в монологах, обращенных к собственному "эго". Хорошо еще, что практика общения с диковатыми северянами научила их облекать высокие мысли в более простые и доступные неискушенному восприятию формы.
- Спи и ни о чем не волнуйся, - сказал он Йоргену. - Я исполню, что должно.