…Звали неприятного заспанного типа Мовус Оппершаффергренц, и был он по роду занятий могильщиком, а по призванию - контрабандистом. Такой уж порядок существовал в Вашаншаре, что покойников не земле предавали, а наоборот, наверх оттаскивали, через специально прорубленный коридор, потому что "негоже мертвым ходить путями живых". Чтобы читатель не заподозрил дурного, заметим для ясности: глагол "ходить" в данном случае употреблен в смысле исключительно переносном. От самого сотворения мира история не знала такого случая, чтобы гномий мертвец вдруг восстал. Человечьи - сплошь и рядом, с нифлунгами порой случается, и даже светлые альвы не застрахованы от превращения в носфератов. Но только не гномы! Не берет их Тьма. Померев, лежат себе смирно, и на поверхность их поднимают в специальной вагонетке, достаточно просторной для того, чтобы рядом с телом - чего месту пустовать? - поместилась пара ящиков неуказанного товара. Или три человека, если ход холостой, люди не слишком толстые и умеют как следует скрючиваться.
- Главное, второй кордон миновать, - поучал Мовус Оппершаффергренц. - Как второй кордон пройдем - можете быть спокойны, никто вас уже не спросит, кто такие, откуда взялись. Решат, раз стража пропустила, значит, твари вы благонадежные, тревожиться нечего… Так что услышите голоса - сидите и не высовывайтесь, а ежели кто чихнет - лично порешу клюкой по башке, так и знайте!
Разумеется, после такого замечания всем отчаянно захотелось чихать. А может, дело было не в словах, а в пропыленном пологе, натянутом поверх вагонетки.
Да, не из приятных вышла эта дорога! Темно, душно и тесно, пошевелиться невозможно - руки-ноги затекают, шею сводит. Скользя своим ходом под уклон, оглушительно грохочет и безбожно трясет железная повозка. Полупьяный гном откуда-то сверху орет песни столь фривольного содержания, что стыдно слушать в присутствии девушки. И так долго тянется все это безобразие, что поневоле клонит в сон…
Разбудил их истошный скрежет металла и резкий толчок - вагонетка стала. Второй кордон, поняли они, и затаились. Даже тогда не пискнула Гедвиг, когда чей-то локоть заехал ей точно под глаз, да так, что синяк обеспечен, придется сводить!
- Чего везешь, Оппершаффергренц? - послышался чужой, тоже не слишком трезвый голос.
- Чего-чего? Покойник домой запросился, вот везу!.. Да пропускай уже, не томи. Не слышал разве, старый обербергмастер из восьмой штольни помер, забрать велели. Сам обербергмастер! А ты время тянешь. Никакой в тебе почтительности нет, Пфефферпанцер, как тебя на службе держат?
- Ну ладно, ладно. Полог скинь и езжай себе…
У нарушителей границы упало сердце, но старый контрабандист свое дело знал. Заскрипел, как несмазанная телега:
- Видали, полог скинь! А натягивать потом ты станешь, со шнурками возиться? Или я к дому покойного с открытым верхом явлюсь?! Не знаешь ты приличий, Пфефферпанцер, разве можно к дому покойного с открытым верхом являться, да еще к самому обербергмастеру? Вот ежели ты так подло поступить хочешь, то и не помирай лучше потом! Помрешь - так я за тобой с открытым верхом приеду. А не дождусь - сменщику завещаю и клятву возьму: как помрет Пфефферпанцер, езжай к нему без полога, он при жизни приличий не знал, так неча ради него стараться, шнуровать. Хорони его как гулящую бабу, с открытым верхом - вот что я сменщику велю! Обидел ты меня недоверием своим, Пфефферпанцер, крепко обидел. А еще у дочки моей на свадьбе гулял, бесстыжие твои глаза!
- Да хватит уже брюзжать, выпивоха старый! - плюнул стражник. - Хорош болтать, проезжай! Покойный заждался, поди.
- Ну то-то же! - погрозил могильщик, и вагонетка с лязгом и скрежетом продолжила путь…
- Ау! Эй, вы там! Померли, что ль? Назад вас везти? Вылазь, приехали! - Оппершаффергренц забарабанил кулаком в железный бок повозки, и головы спавших чуть не раскололись от гула. Выскочили как ошпаренные. - Ну то-то же! А то разлеглись они, разнежились на чужом месте. Видел бы покойный господин обербергмастер, какая тут дрянь до него под пологом ехала, - укорил бы меня. Как бы через вас сниться теперь не стал. Накинули бы монетку али две за беспокойство!
Ну, пришлось накинуть. На том и расстались. Вагонетка укатилась вбок и вниз, а трое нарушителей остались предоставленными сами себе в месте чужом и незнакомом. Куда теперь идти?
Около часа, а может, и больше - время под землей течет непривычно, сколько его прошло, не разберешь - они блуждали бесконечными, плохо освещенными коридорами, без пользы, но с интересом. Оппершаффергренц сказал правду: редкие встречные не обращали на чужаков ни малейшего внимания, даже не оборачивались вслед. Они сновали деловито, с кайлами и молотками, счетами и гроссбухами, скрипели тачками гружеными и громыхали пустыми - работа кипела. Приходилось жаться к стене, чтобы не сшибли ненароком. И такой у всех был вид - важный, одухотворенно-сосредоточенный, - что и окликнуть, побеспокоить неловко. Трудились, будто священнодействовали.
Но не бродить же им по подземельям вечно! И Йорген решился: выбрал парня помоложе, с бородой только-только пробившейся, оттого смешной и клочковатой, спросил, как научил могильщик:
- Эй, почтенный, не подскажешь ли дорогу к Восточным воротам?
И куда что подевалось! В сторону полетело кайло, сосредоточенную мину как ветром сдуло, алчно сверкнули глаза.
- Сколько дадите, если провожу?!
Это был второй из целого ряда случаев, когда спутники могли убедиться: чужаку в Нижнем Вашаншаре доступно очень многое, если он не станет скупиться. Потому что местные жители очень, очень любят труд, но мзду - еще больше.
Глава 25,
в которой Семиаренс Элленгааль с радостью обнаруживает, что перестал быть пупом земли, Кальпурций Тиилл и Гедвиг Нахтигаль предаются печалям по поводу мироустройства, но навстречу им выходит некто в черном плаще
Однако оставим ненадолго нашу компанию в коридорах Вашаншара и вспомним о Семиаренсе Элленгаале, светлом альве с разбившейся галеры, посмотрим, как сложилась его судьба.
Кое-как он добрался до столицы. Ослабевшие за долгие месяцы неподвижности ноги очень скоро стали отказываться идти. Спасибо, безлюдно было на побережье, и он, не стыдясь позора, мог позволить себе время от времени ложиться наземь и ползти по песку, опираясь на сильные, привыкшие к тяжелому веслу руки. Ясно, что импровизированный костюм его, и без того, прямо скажем, неказистый, от подобного способа передвижения краше не стал. Никогда еще за всю историю королевства в ворота эренмаркской столицы не входил такой мокрый и грязный альв! Если бы не благородные черты лица и убедительный голос, его, пожалуй, и не пропустили бы, погнали прочь, как нищего бродягу.
Но в состоянии плачевном Семиаренс пробыл недолго. Миновав ворота, он сразу же направился на улицу Канальную. Там, в маленьком домике под черепичной крышей, на втором этаже, нависающем над первым, отведенным под книжную лавку, жил отступник по имени Элнорис. Для тех, кто не разбирается в обычаях светлых альвов, уточним: ничего негативного, оскорбительного в статусе "отступника" не было. Слово это обозначало лишь то, что светлый альв по каким-то своим причинам традиционному, лесному образу жизни предпочел проживание в городе, среди инородцев. Никто его за это не осуждал, наоборот, подобное сближение с людьми в последние годы очень приветствовалось, поскольку приносило немало пользы обеим сторонам. Так что у Семиаренса Элленгааля, казалось, не было никаких оснований вести себя надменно и властно по отношению к соплеменнику Элнорису, книготорговцу. Но именно так он себя и повел, и Элнорис не возражал - склонил голову в почтительном поклоне и на все требования отвечал покорно: "Я исполню не медля, тан". И уже три часа спустя в распоряжении недавнего каторжника была прекрасная шелковая одежда, доброе оружие, достойное королей, великолепная верховая лошадь под дорогим седлом и кошель, полный серебряных крон. А во взглядах, которые альв Элнорис бросал на свой дом, появилась затаенная печаль, потому что отныне он принадлежал ему не в полной мере - лавку со всем содержимым пришлось заложить у ростовщика. Впрочем, это были житейские мелочи по сравнению с той честью, что выпала на его долю! Несмотря на ощутимые убытки, Элнорис был горд и счастлив.
Семиаренс Элленгааль тоже почувствовал душевный подъем, когда дорогие шелка привычно коснулись тела, омытого южными благовониями, а та его часть, о которой в обществе не говорят, устроилась в удобном седле вместо жесткой деревянной скамьи. Он во весь дух гнал резвого и выносливого апприйского рысака по холмистым равнинам Эренмаркского королевства, и сердце замирало от восторга при виде знакомых пейзажей, казалось, так и поскакал бы впереди коня - скорее, скорее домой! Впрочем, какие там скачки - ходить надо учиться заново…
Ликующим весенним солнцем и кликами первых птичьих стай встретил его родной Нидерталь. Земля пробуждалась от зимнего сна, нежные подснежники расцветали на проталинках, звенела капель, бежали наперегонки ручьи, на вербах серебрились мохнатые шарики, и казалось, нет места в этом радостном мире и самой Тьме, и страшным ее обитателям…
Но нет. Тьма была, как были разрытые могилы на кладбищах и когтистые следы на северных, еще заснеженных склонах холмов, как были обглоданные человечьи останки вдоль дорог, вытаявшие из-под осевших сугробов, и мертвые, разоренные хутора - маленькие белые домишки под облетевшей красной черепицей, глядящие на весеннее кипение жизни черными провалами окон…
Ничто не изменилось за прошедшие годы. Беда не стала меньше, и Тьма не уйдет сама по себе, будет и дальше бесчинствовать, если не остановит ее один из тех, кто однажды сам открыл ей путь в этот мир…