- Дубль! - Я выпрямился и поднял руку в приветственном жесте. - В какую темницу увели пленников королевы?
Могло оказаться, что в камеры на вершине Марсельской башни. Конечно, это рабы, но норсийца с кем попало не посадишь. Всегда неплохо начать с непринужденного вопроса и тем самым разговорить собеседника.
- Да нет для них камер.
Дубль хотел было сплюнуть, но передумал и шумно сглотнул.
- Чт?..
Не могла же она в самом деле казнить их - это было бы преступной тратой ресурсов.
- Да вроде как освободят их, я слышал. - Дубль помотал головой, выражая неодобрение, брыли его болтались. - Контаф с ними разберется. - Он кивнул, показывая на другую сторону площади, - и правда, там был Контаф, укутанный в торжественное облачение. Он семенил в нашу сторону, надутый, как то свойственно мелким чиновникам. Из высоких зарешеченных окон над Боевыми воротами я слышал приближающийся лязг цепей.
- А, черт! - Я перевел взгляд с двери на субкамергера и обратно. - Задержи их тут, Дубль. Не говори им ничего, понял? Ни-че-го. Сам проверю. И твоего друга тоже.
И я умчался перехватывать Амераля Контафа из дома Месер.
Мы встретились посреди площади, где древние солнечные часы отмеряли время утренними тенями. Мостовая уже начала нагреваться, и над крышами домов занималась заря.
- Амераль!
Я раскинул руки, словно он был моим давним другом.
- Принц Ялан.
Он пригнул голову, словно стараясь не видеть меня. Его подозрительность можно было простить - в детстве я засовывал ему в карманы скорпионов.
- Эти рабы, которых приводили в тронный зал… что с ними будет, Амераль?
Он попытался обойти меня, сжимая свиток с приказом в пухлом кулаке, но я не дал.
- Я отправлю их с караваном в порт Исмут с бумагами, расторгающими все договоры. - Он перестал пытаться обойти меня и вздохнул. - Что вам нужно, принц Ялан?
- Только норсиец. - Я улыбнулся и подмигнул Амералю. - Он слишком опасен, чтобы просто освободить его. Это должно быть очевидно для каждого. В любом случае бабушка послала меня распорядиться насчет него.
Контаф поднял глаза, недоверчиво сузившиеся.
- Мне не давали таких указаний.
Надо признать, лицо у меня удивительно честное. Что называется, блеф и отвага. Меня легко принять за героя, и без особых усилий я могу убедить самого циничного незнакомца в своей искренности. С людьми, которые меня знают, этот трюк проходит не всегда. Далеко не всегда.
- Пойдемте со мной.
Я положил руку ему на плечо и подтолкнул в сторону Боевых ворот. Направить человека туда, куда он и так собирался пойти, - правильно, это стирает грань между тем, чего хочет он, и тем, чего хотите вы.
- По правде говоря, Красная Королева выдала мне свиток с приказом. Что-то нацарапала на пергаменте второпях, а я, к своему стыду, изловчился выронить его, когда бежал сюда. - Я убрал руку с плеча Контафа и расстегнул золотую цепь на запястье - тяжелую, с маленькими рубинами на обеих сторонах застежки. - Было бы ужасно неловко вернуться и признаться бабушке, что я потерял свиток. Друг понял бы меня. - Я снова подтолкнул его, словно единственным моим желанием было спокойно добраться до места назначения. Цепочкой я тряс перед глазами Контафа. - Вы же ведь правда мой друг, Амераль?
Я не стал ронять цепочку ему в карман, чтобы не напоминать о скорпионах, а предпочел вложить в его потную ладонь, рискуя, что он догадается: это красное стекло и позолоченный весьма тонким слоем свинец. Все по-настоящему ценное я давно заложил.
- А не хотите вернуться и поискать документ? - спросил Контаф, останавливаясь и разглядывая цепочку. - К вечеру принесете.
- Ну разумеется, - честно выдавил из себя я. Еще чуть-чуть - и честность из меня просто-таки потечет.
- Этот норсиец и правда опасен, - кивнул Контаф, словно убеждая самого себя. - Язычник, поклоняющийся ложным богам. Признаться, я удивился, когда его распорядились освободить.
- Недосмотр, - кивнул я. - Сейчас исправим. - Впереди Дубль, похоже, оживленно спорил с кем-то через зарешеченное окошечко Боевых ворот. - Можешь выпускать, - крикнул я ему, - мы готовы!
- Выглядишь на удивление довольным собой.
Дарин прошествовал в Высокий зал, обеденную галерею, названную так скорее в силу ее расположения, чем из-за высоких потолков. Мне нравится есть там - уж больно вид хорош: и сам дворец, и - в узких окнах - большой вход в дом моего отца.
- Фазан, засоленная форель, куриные яйца. - Я показал на серебряные блюда на длинном столе. - Все, что душе угодно. Угощайся.
Дарин - самодовольный тип и слишком уж лезет в мои дела, но все же это не такая отборная заноза в заднице, как Мартус, поэтому он и носит звание любимого брата.
- Мажордом говорит, в последнее время с кухни то и дело пропадает еда.
Дарин взял яйцо и уселся в дальнем конце стола.
- Странно. - Явно это Юла, наша востроглазая главная кухарка, рассказывает мажордому, но как подобные сплетни достигают ушей Дарина? - Пора бы задать трепку поварятам и положить этому конец.
- А доказательства есть?
Он посолил яйцо и смачно откусил.
- К черту доказательства! Высечь работников - и всякий побоится воровать. Так бы поступила бабушка. Ловкие руки легко ломаются, как она говорит.
Я честно бушевал, пользуясь своим недовольством, чтобы произвести должное впечатление. Все, Ял больше не сможет продавать фамильное серебро, этот источник кредитования иссяк. Но у меня есть норсиец в Марсельской башне. Ее было видно с моего места за столом, где я сидел, - кособокое каменное строение, самое древнее во всем дворцовом комплексе, изуродованное в ходе бесконечных и безуспешных попыток былых королей снести его. Ряд крошечных окошек с толстыми решетками опоясывал башню. Снорри вер Снагасон наверняка смотрел в одно из них с пола своей камеры. Я велел давать ему сырое мясо с кровью. Бойцам мясо идет на пользу.
Долго-долго смотрел я в окно на башню и бескрайние небеса позади нее, бело-голубые, в непрестанном движении, так что казалось, будто движется башня, как каменный корабль, бороздящий белые волны, а облака стоят на месте.
- И что ты думаешь обо всей этой ерунде сегодня утром?
Я задал вопрос, не ожидая ответа, будучи уверенным, что Дарин уже ушел.
- Думаю, если бабушка обеспокоена, нам тоже следует насторожиться, - сказал Дарин.
- Дверь в смерть? Трупы? Некромантия? - Я легко стянул губами мякоть с фазаньих костей. - Мне надо бояться вот этого? - Я постучал костью по столу, отвел взгляд от окна и ухмыльнулся. - Оно будет преследовать меня, желая отомстить?
Я изобразил, будто кость идет.
- Ты слышал этих людей…
- А ты вообще сам хоть раз видел, чтобы мертвецы ходили? Забудь о далеких пустынях и ледяных пустошах. Здесь, в Красной Марке, кто-нибудь видел такое?
Дарин пожал плечами.
- Бабушка говорит: по крайней мере один нерожденный появился в городе. Это следует воспринимать серьезно.
- Что?
- Боже! Ты же ее не слушал. Она королева, понимаешь ли. Время от времени не вредно обращать внимание!
- Нерожденный?
Это слово ни о чем мне не говорило. Вообще.
- Нечто, рожденное не в жизнь, а в смерть, помнишь? - Заметив мой отсутствующий взгляд, Дарин покачал головой. - Забудь! Слушай, отец ждет тебя вечером в этой своей опере. И не вздумай опоздать или заявиться пьяным. Не притворяйся, что тебя не предупредили.
- Опера? Божечки, за что?
Вот только этого мне не хватало - кучки толстых размалеванных идиотов, несколько часов кряду завывающих со сцены.
- Просто приходи. Ожидается, что кардинал будет время от времени финансировать подобные проекты. А в таком случае его семейству лучше держать лицо, иначе сплетники проявят нездоровый интерес.
Я открыл было рот, чтобы запротестовать, но сообразил, что среди этих сплетников могут оказаться сестры де Вир. И недавно приехавшая Фенелла Маитус - по слухам, ослепительная дочь Ортуса Маитуса, чьи карманы были столь глубоки, что доступ к ним стоил, может статься, брачного договора. И разумеется, если я организую дебют Снорри как бойца до начала представления, то, по всей вероятности, в антрактах множество аристократов и купцов откроет кошельки, желая поставить на него. Если и можно сказать об опере что-то хорошее, так это то, что она позволяет куда лучше оценить прочие виды развлечений. Я закрыл рот и кивнул. Дарин ушел, продолжая жевать яйцо.
У меня пропал аппетит. Я оттолкнул тарелку. Пальцы нащупали старый медальон под плащом, выудили и постучали им по столу. Недорогая вещица из металла и стекла открылась - внутри был портрет моей матери. Я снова захлопнул ее. Последний раз мать видела меня семилетним, а потом поток унес ее. Это говорят так - поток, а на самом-то деле понос. Слабеешь, лежишь в лихорадке, воняешь и умираешь. Предполагается, что принцессы и матери умирают не так. Я убрал медальон подальше. Лучше пусть она так и помнит меня семилетним и не знает, какой я сейчас.