Сборы были короткими, а мне и вовсе нужно было только сумку на плечо закинуть. В качестве транспорта выделили лошадь заболевшего наемника. Почему так, я спрашивать не стал – может, надеялись вернуться до того времени, как тот выздоровеет, может, не рассчитывали найти шестого человека к нужному сроку, а потому не озаботились поискать в деревне хоть что-то приличное за оставшееся время. Дали и дали. Главное, что не пешком и что я ни за что не отвечаю. Минут через пять стало понятно, что едем к центру деревни. Появились смутные подозрения, а когда завернули во двор старосты и я увидел коляску и стоящую возле нее Верону, то настроение испортилось напрочь. Так вот кому понадобилось сопровождение! Ну уж нет, этот фокус у них не пройдет! Подстроено классно, но по их правилам я теперь не играю! Остановив коня, слез на землю и молча отправился вон со двора. Старший мой маневр заметил мгновенно. Тут же догнал, загородил дорогу лошадью и настороженно спросил:
– В чем дело?
Вот как ему объяснить, в чем дело? Снова орать про съемки фильма? Может, мужик актер, а может, и местный, которого на самом деле пригласили подзаработать.
– Я уже охранял эту женщину, – протянул я мрачно. – Нас было шестеро, и все, кроме меня, погибли. Сам понимаешь, что после такого видеть друг друга не очень-то приятно. Да и для вас число "шесть" может оказаться несчастливым, – нашел я для себя оправдание.
Старший долго смотрел на меня, как бы пытаясь проникнуть в мои мысли. Потом коротко бросил:
– Стой здесь и никуда не уходи! – а сам уехал к Вероне.
Они о чем-то поговорили, и та вдруг чуть ли не бегом бросилась ко мне. Я напрягся, не зная, чего ожидать. Верона торопливо подошла, ее лицо светилось радостью, но, наткнувшись на мой мрачный взгляд, она сразу как-то сникла. Оглядела меня всего, и во взгляде появилось уже знакомое сочувствие и жалость. Наверное, я и в самом деле выглядел не очень: немытый, с нечесаными волосами, в грязной мешковине, заменяющей верхнюю одежду. Но вот того, что она сказала, я не ожидал совершенно.
– Гордан, я понимаю и ценю ваши чувства и ваше горе о погибших товарищах. Но это жизнь, и мужчина, выбравший путь воина, должен быть готов к этому. Я не вправе указывать, как вам жить дальше и как поступать, но с пониманием приму любой ваш выбор. И у меня никогда не было даже тени сомнения в вашей смелости, мужестве и благородстве. Вы спасли мне жизнь дважды, и я, не задумываясь ни на мгновение, доверю ее вам снова!
В голосе Вероны неожиданно послышались слезы, она отвернулась и быстро ушла. Старший, до этого стоявший сбоку, долго смотрел ей вслед, потом уже укоризненно поглядел на меня:
– Святая женщина. Да если бы она так посмотрела на меня, я бы… – Он немного помолчал. – Через пять минут выезжаем. Решайся – едешь с нами или остаешься, – и ушел.
А у меня не было слов, одни выражения. Не знаю про святость, но эта зараза несколькими фразами напрочь разрушила мой план и придумала оправдание для любых ненормальностей моего поведения. Теперь и моя тоска, и нежелание общаться, и рубище, и нежелание жить "как все" будут выглядеть и восприниматься совершенно по-другому. А если она где-нибудь ляпнет, что я временами еще и заговариваюсь, то практически любой мой поступок получит понимание и оправдание, а меня вдобавок пожалеют. И для местных все это будет выглядеть как слезливый сериал о несчастном рыцаре, который ходит и стонет о погибших товарищах, потерянной любви и ударах судьбы. И концовка будет ожидаться соответствующей: после тягот и страданий – любовь, богатство, свадьба. И все мои выкрутасы с грязной одеждой, непривычным оружием для киношников теперь не более чем небольшое изменение в сценарии, концовка же останется прежней – любовь и чмоки – чмоки в средневековых декорациях.
Не, похоже, зря я ее спас от бандитов. А может, вообще надо было самому прибить? Нет человека – нет проблемы. Ну ничего, исправить эту недоработку я успею. Можно и не убивать, а просто сдать при первом удобном случае очередным бандитам, продать в рабство, а то ведь задолбает своей жалостью и добрыми словами! А может, и не надо никого искать? Сам украду, сам письмо напишу, сам и выкуп потребую. Только подготовить это надо по возможности незаметно, чтобы киношники раньше времени не догадались.
На лице невольно появилась нехорошая улыбка. "Что бы такого сделать плохого?" Если у меня когда-нибудь появится собственный герб, обязательно прикажу вырезать этот девиз! Зря они для съемок выбрали именно меня – у меня аж на душе полегчало в предвкушении будущих гадостей. Немножко подождать, а уж потом я отыграюсь! Усмехнувшись, забрался на коня и поскакал вслед за коляской Вероны.
Долго радоваться не пришлось. Как только выбрались за околицу, наш отряд ускорил движение, а я неожиданно понял, что совершенно не умею ездить на лошади. Некоторый опыт у меня все-таки был, но выяснилось, что конь наемника – это совершенно не то же самое, что флегматичная кобыла на конной прогулке. Мой все время пытался обогнать остальных, а когда я его осаживал, начинал злиться и пытался укусить меня за ногу. Следующей проблемой стало седло. То ли его так и задумывали, то ли длина стремян была неподходящей, но я фактически оказался в стоячем положении. Ноги враскоряку, никакой амортизации и при каждом толчке довольно чувствительный удар между ног. Я попытался поджать ноги и усесться поудобней, но, лишенный даже минимальной поддержки стремян, теперь при каждом толчке с трудом удерживался от того, чтобы не свалиться. Так я и ехал, то опуская ноги, то поджимая их, с завистью поглядывая на наемников, державшихся в седлах прочно и непринужденно. Еще одной неожиданной проблемой стал собственный посох. Вроде мелочь, но весил он килограммов пять – семь. Все время держать в руке – надоедает. Никакого упора для копья на стремени я не нашел. Попробовал положить горизонтально на собственные бедра, но при каждом толчке получал палкой по ногам… Вроде и удары не очень сильные, но минута за минутой, час за часом, по одним и тем же местам…
Когда остановились на дневку, я с трудом слез с коня, небрежно бросил поводья одному из наемников. Тот с удивлением посмотрел на меня, потом, как бы спрашивая совета, на старшего. Тот чуть кивнул.
Уже не обращая на них внимания, я отошел в сторонку и улегся на землю, пытаясь выпрямить ноги. Это удалось, но ощущение бочки, привязанной между ног, осталось.
Остальные выглядели гораздо лучше. Шустро запалили костерок, сварили похлебку. Наемники держались сдержанно-нейтрально, но субординация прослеживалась четко. Сначала накормили Верону, потом налили себе, а остатки поделили между мной и возничим с коляски Вероны. Можно было возмутиться – приравняли будущего героя к извозчику, – но это было бы как-то по-детски. Поев и немного передохнув, я первым делом направился к своему коню. Немного покумекав, разобрался со стременами и отрегулировал их под себя. Потом сделал ревизию седельных сумок и очень обрадовался, найдя моток веревки. Отрезав кусок, сделал петли на верх и низ посоха и забросил его за спину на манер ружья. Тоже не самый лучший выход – веревка узкая, плечи будет резать, но хотя бы по ногам не будет бить.
Вечером ситуация повторилась с небольшими отличиями. Я снова барским жестом бросил поводья наемнику, переложив на него заботу о лошади. Вероне поставили небольшую палатку, и она после ужина сразу легла спать. Остальные уселись у костра и просто глядели на огонь.
– Гордан, – вдруг заговорил старший, – леди Верона не прогнала тебя, а ты не сбежал. Так что давай знакомиться. Меня зовут Текло. Остальных – Инбис, Олаф, Карто и Шунс. Возницу – Унчу.
Я пожал плечами – ни с кем дружить я не собирался, так что их имена мне были не очень-то и нужны.
– Я заметил, – продолжал Текло, – что ты не стал сам заниматься конем, а просто передаешь поводья нашим. Возможно, твое имя и род дают тебе право так поступать в обычной обстановке, но у нас принято, чтобы каждый сам ухаживал за своим конем.
– Все правильно, но из "своего" у меня только то, что на мне.
– Пока ты едешь с нами – конь твой, так что изволь ухаживать за ним сам!
– Ты хочешь мне приказать? – Мне даже стало смешно, что так быстро появился повод расстаться.
Текло насупился:
– От того, насколько ты подружишься с лошадью, может зависеть твоя жизнь в бою.
Какой-то резон в его словах был, и пришлось признаться:
– Я не против ухаживать, но я просто… не знаю, как это делается.
– Ты настолько высокороден, что за тебя это делали другие?!
– Этого я не знаю и не помню. Но если мне покажут, то могу попробовать.
– За этим дело не станет. – Текло немного помолчал. – Но после утреннего разговора у меня возникли вопросы. – Текло снова замолк, глядя на меня с непонятной враждебностью. – Я не очень верю в приметы и совпадения, но мой отряд наняли для обычного сопровождения, и для нас не очень приятным открытием стало известие о том, что на леди Верону уже нападали.
– А что в этом такого особенного? Неужели бандиты на дорогах уже перевелись?
– К сожалению, нет. Редкостью являются требования выкупа. И еще большей редкостью является самостоятельное освобождение таких пленников, да еще и с уничтожением банды.
– И что вам в этом не нравится?
– К сожалению, у местных мы узнали об этом в общих чертах, очень поздно и не успели связать эту историю, больше похожую на сказку, с тобой и леди Вероной. Может, поделишься подробностями?