Тепло. Живое тепло. Ах как хорошо. Пёсик, хороший пёсик, ты пришел вывести меня отсюда, из этой темноты? Не скули, не бойся, мы выберемся. Мы выберемся, мой хороший…
Тьма, холод, и только большой пес испугано жался ко мне и скулил. Меня тащило куда-то вниз, а пес не давал этому потоку меня унести. Я обхватила его поплотнее, стало теплей и как-то легче. Но все равно, выбраться из тьмы я пока не могла.
– Ты только не уходи, останься со мной, – просила я. – Видишь, пока мы вместе, никому из нас ничего не угрожает.
Время шло, и пес начал замерзать, несмотря на длинный теплый мех. Ему было холодно и страшно. Мне надо отпустить его, иначе он пропадет – поняла я, и нехотя разомкнула объятия.
– Уходи. Уходи, откуда пришел, иначе сгинешь. Незачем нам обоим здесь пропадать.
Пес заскулил и лишь сильнее прижался.
– Ну уйди же, – чуть не плача сказала я. – Я знаю, ты можешь выбраться отсюда без меня.
В ответ он замолчал и придвинулся ко мне со всей решимостью, на какую был способен.
Не уйдет… Я снова обняла его, стараясь согреть, но какая из меня грелка, внутри все заледенело от холода. Пес принюхался к левой руке и испугано скульнул. Я вспомнила, во что превратилась моя рука из-за стилета
– Пахнет, наверное, мерзко, – сказала я ему, – и выглядит не лучше…
И постаралась подальше отодвинуть руку и гладить его лишь правой.
Так прошло еще сколько-то времени. Время шло как-то странно, как ему вздумается, скачками и зигзагами.
Вдруг откуда-то потянуло ванилью и корицей, какие хорошие, ласковые ароматы. Мы с псом принюхались… Тьма стала отступать… Вот мы уже посреди ночной пустыни. Звезд нет, но все равно что-то видно, я наконец вижу пса, и до меня доходит, что это Тони. Пес уставший и больной, на нем странный, не идущий ему, ошейник с блестящими девчоночьими висюльками.
На груди запеклась кровь.
– Тони, ты ранен?
Вместо ответа он лизнул меня в лицо.
– Выбирайся отсюда, Тони, пожалуйста, – попросила я.
Пес глянул мне за спину, увидев кого-то. В его глазах отразилось облегчение и, лизнув меня еще раз, он растаял.
Я обернулась, зная, что увижу Шона.
Невысокий, широкий в плечах, он подошел, и я онемела. Он был весь оплетен какой-то шипастой сбруей, терзающей его. Я не видела всего и… трусливо радовалась своему неведению. Кандалы на руках и широкий удушающий ошейник уже не шокировали.
– Свет моей жизни, – обратился он, и я поняла, что он до сих пор думает на абсолютно чуждом, возможно, уже мертвом языке, – Ты помнишь, что нельзя поддаваться мне?
– Да.
– Дай руку.
Я протянула здоровую правую, пряча левую, но Шон заметил.
– Можно мне посмотреть?
Я нехотя протянула левую, она уже выглядела иначе, не прозрачной, а иссушенной, и стилет прижимался к плоти, будто его держали невидимые ножны.
– Убийца богов снова пришел в этот мир… – грустно произнес он и выпустил больную руку, затем бережно и нежно приложил к губам мою здоровую ладошку. В меня потек горячий обжигающий поток, и тут же тело скрутило от похоти, а с губ сорвался стон боли и наслаждения. Легко вырвав ладошку, я свернулась калачиком, отвернувшись от Шона, пытаясь справиться с бушующей силой.
– Ты умеешь, ты легко справлялась, Свет моей жизни. Ведь это лишь капля. Вспоминай-действуй-борись.
И действительно, чего это я… Перестав сопротивляться и сражаться, я позволила силе пронизать свое тело, сконцентрировавшись лишь на сохранении контроля над ним. Это было сладко и приятно, я оседлала силу, а не она меня. Стало намного теплее и светлее.
– Я готова принять еще, – обернувшись к инкубу, произнесла я, но он сидел на корточках, закрыв лицо.
– Шон, – позвала я.
– Свет… Не хочу чтоб ты видела-знала меня. Зачем? Зачем столько света?
– Шон, не бойся, каким бы ты ни был, я люблю тебя как друга, соратника и опору.
Он чуть раздвинул ладони, и показались желтые змеиные глаза, они дико смотрелись на вполне человеческой бритой голове.
– Ты голову брил, – ляпнула я, что пришло на язык. От удивления он провел рукой по макушке, тем самым раскрыв лицо.
Да… Ну длинные ноздри без носа я уже видела а вот рот раньше был заткнут кляпом, и теперь могла рассмотреть пухлые и очень подвижные губы. Слишком подвижные для человеческих. Я робко коснулась их… Из-за их мягкости и подвижности, рот казался беззубым. Шон вздохнул и чуть запрокинув голову, открыл рот – зубы были, но не все, на месте клыков были провалы. Вдруг клыки появились. Подобно змеиным, они были прижаты к нёбу, и теперь встали на место. На каждом была ярко алая, искрящаяся капелька силы. Я аккуратно сняла этот аналог яда. Любуясь двумя драгоценными каплями, все же не смогла устоять против соблазна, и сунула палец в рот. Во мне всё будто взорвалось, нахлынула нестерпимая жажда прикосновений, и я была готова кричать от плотского желания. Колени подкосились, я рухнула на песок.
Опять позволила силе бушевать, сохраняя контроль над телом, оставаясь неподвижной. Когда сладкая истома наполнила меня я наконец открыла глаза и взглянула на Шона. Уродец сидел скрючившись, подтянув колени к лицу, положив на них локти, а ладони на макушку, поза прячущегося. Глаза грустно наблюдали за мной.
– Шон, – встав на четвереньки, я приблизилась, он инстинктивно попытался отодвинуться, – Ну перестань меня бояться, пожалуйста. Да, рука ужасно выглядит, и стилет этот страшный, но ведь это же я…
Он сокрушенно покачал головой
– Ты такая чистая-невинная, Свет моей жизни, а я грязный-мерзкий урод-чудовище. Проклятая тварь.
Что на такое можно ответить? Я крепко взяла в ладони его голову, заглянула в испуганные глаза, в них отразился кто-то белый и красивый… Я?
– Ты мой друг, соратник и опора. Мы вместе. Какая я, такой и ты.
И я нежно поцеловала глаза с узким зрачком, они выражали чувства так же, как человеческие. Эти тонкие, трепещущие провалы ноздрей, дающие совершенный vis-нюх, эти мягкие и нежные губы… Его зрачки расширились, и он вспыхнул.
Тепло и свет полились в меня как живая вода….
30
Я открыла глаза и увидела Шона, обычного бредпитистого Шона, и дико огляделась. Большая пустая комната с огромными, грязными окнами, за которыми виднелись небоскребы.
Реальность. Фух…
В беспокойстве я села и повернулась, стараясь увидеть всё…. Тони спал чуть поодаль, свернувшись калачиком, в старом разваленном кресле, лицо было осунувшимся и больным. Я перевела взгляд на Шона.
– Что случилось? – просипела я.
– Ты ничего не помнишь? – ужаснулся он.
– Помню. Всё помню. Что с вами двумя случилось?
– Много чего, – с грустной улыбкой ответил он. – Прости нас, мы тебя подвели.
– Ой, не начинай, – раздражение хлестнуло девятым валом, и я испуганно замерла. Нет, я и раньше раздражалась, но чтоб так…
Я посмотрел на левую руку, закатив рукав; она казалась вполне обычной, если не смотреть vis-зрением.
– "В тебе причина?" – спросила я, но стилет не ответил.
Шон терпеливо и немного испугано ждал, пока я разберусь с собой. Этот его испуг бесил меня до зубовного скрежета, но я достаточно владела собой и не демонстрировала своих чувств.
– Принеси мне воды.
Когда он ушел, я постаралась взять в себя в руки. Это пройдет, уговаривала я себя. Пройдет. Остаточное явление от отравления Седрика. Трень! Уткнувши лицо в руки, я застонала. Седрик тут ни при чем. Это моя новая сущность такова. И как мне с этим жить?
Шон принес стакан воды, я понюхала и отдала обратно – от нее несло железом.
– Прости, ничего другого здесь нет, – осторожно произнес он.
Я потерла виски.
– Шон, я немного не в себе.
Он молча кивнул.
– Что ты знаешь о… о том что у меня в руке?
– Они приходят в этот мир из-за великой ненависти и не уходят, пока не получат своего.
– Что он со мной сделает? – нетерпеливо переспросила я. Если дальше будет хуже, то я не выдержу.
– Пати, – Шон заглянул мне в глаза, – Он часть тебя. Не больше, но и не меньше.
– Часть меня… – заворожено повторила я, стараясь до конца вникнуть в смысл этих слов. Значит, он не может управлять мной, а вот я им могу.
Стало намного легче.
– Я плохо пахну? – поинтересовалась я. Посмотреть внутрь себя vis-взглядом я не могла, не было ни сил, ни должного спокойствия.
– Рука пахнет плохо, а ты нет. Ты почти не пахнешь. Пуста.
Я вздохнула
– Где взять силы? Лиан… У него будет истерика недели на две, – зло вырвалось у меня.
– У Лиана – да, а вот у Пижмы – нет, – осторожно парировал Шон.
– Пижма не генерирует, – мрачно ответила я. – А даже если бы и мог делиться силой. Как мне вернуться домой? Или как его притащить сюда? Кстати, где мы?
– В Бруклине.
– Нет, тащить сюда флерса нельзя.
– Может, хоть кошку вашу принесу, фамилиара?
– Ну попытайся, если это глупое и наглое создание тебе позволит.
– Она не глупая, – еле слышно возразил Шон. Я улыбнулась: он всё так же защищает тех, кто слабее.
– Иди ко мне, – попросила я. – Думаешь, мне можно сесть к тебе на колени и держать за руку?
– Лучше я сяду рядом, – и он расположился на диване, обняв одной рукой, а вторую отдав мне.
Я принялась бездумно водить по его ладошке пальцами, собирая силу.
– Расскажи мне, – вспомнила я. – Расскажи мне всё с момента нашего расставания в здании Седрика.
Шон привычно вздохнул, собираясь с мыслями.