- Думай, что говоришь! Поле боя - это одно, а погребения топтать - скверно.
- Древние нарочно так сделали, - успокоил его Найгур. - Мы думаем, они так молились: попирая прах, обращались к душам в небе.
- А разве на востоке равнины есть такие курганы? - спросил Нехлад. - Откуда ты знаешь, что это могильник?
- Один есть, на западе от Войтар. Он хорошо сохранился, на его верхушку ведет каменная лестница. А у подножия - вход. Внутри - закрытые каменные ложа, а рядом - бронзовое оружие странного вида. Подле одного гроба - золотой венец. Но кто там лежит - мы не знаем.
"Кому там лежать, кроме подданных Хрустального города? - подумал Нехлад. - И все же странно, что они оставили после себя только могильники". Он вновь присмотрелся к каменным глыбам: нет, различить, что на них было изображено древними, не удавалось.
- Такие камни там тоже есть? - спросил он.
- Точно такие и так же стоят, - ответил Найгур. - На них высечены крылатые кони и люди в островерхих шапках с копьями. Еще - солнце, месяц и звезды.
- Непременно покажи мне это место, когда вернемся, заинтересовался Радиша.
Ворну уже ничто не занимало с того мгновения, как он услышат про могильник.
- Пойдемте отсюда, - поторопил он. - Может, эти древние и были чуточку сумасшедшие по-своему, но я топтать воинское погребение не собираюсь. Скверно это.
* * *
Славиры - хорошие стрелки из лука, но оружие это дорогое и потому достается не всякому. Добрый славирский лук из березы и можжевельника, с роговыми подзорами, стоит столько же, сколько лучший конь.
Из всех походников лук с собой взял только Торопча, но расчехлял до сих пор только для того, чтобы посмотреть, в порядке ли любимое оружие. Предусмотрительность предусмотрительностью, а благоразумие в свой черед: воевать ни с кем не собирались, так зачем лишняя тяжесть?
Когда молодой боярин со спутниками вернулись к стоянке, Торопча как раз натягивал тетиву. Чтобы согнуть славирский лук, требуется приложить усилие как для подъема пяти пудов. Но Торопча, прирожденный стрелок, сам когда-то изготовил для себя шестипудовый лук, из которого прицельно бил на сто двадцать саженей - против ста, считавшихся обычными для хорошего лучника.
Краем глаза Торопча посматривал на козла, буянившего в сотне шагов от стоянки.
Козел этот пришел с северного берега. Остроглазый Торопча видел, как он боролся там с соперником - дело по весне обычное. Потерпев поражение от опытного вожака стада, раздраженный козел пустился прочь, яростно бодая траву, и вот наскочил на людей. И чем-то ему люди не глянулись. Нападать опасался, но стращал старательно.
- Вот и мясо, - проговорил Торопча, натянув тетиву.
- Зачем тут лук? - небрежно спросил внимательно следивший за его действиями Тинар, самый молодой из лихов.
- Чтобы подстрелить козла, - невозмутимо разъяснил Торопча, открывая тул со стрелами.
- Это сойкор, с ним по-другому надо.
- Дубиной промеж рогов, что ли? - усмехнулся лучник.
- Нет, зачем дубиной? Хочешь, покажу, как мы на них охотимся?
- Сделай милость, любопытно.
Тинар кивнул и открыто пошел к животному, изрядно его удивив. Козел, видать, полагал, что достаточно грозен, и пришельцы вот-вот поспешат скрыться от его гнева. Он отпрыгнул на несколько шагов, но, видя, что смельчак против него нашелся только один, заметно приободрился и наклонил голову.
Сойкора отличали отсутствие бороды, непривычный окрас - серый с черной полосой - и необычный изгиб рогов. Острые, почти прямые до середины, они глядели не назад, а в стороны. Приглядываясь к Тинару, он медленно опускал голову и отводил ее вбок. Наблюдая за ним, Нехлад подумал, что ашетский козел, пожалуй, коварен: из такого положения он мог нанести и боковой удар, и снизу вверх.
Оставив дела, походники глазели на охоту.
Тинар замедлил шаг на половине расстояния, а за десять саженей вообще остановился и сел, скрестив ноги. Сойкор аж подпрыгнул от удовольствия: маленький враг - слабый враг. Он и так уже был готов атаковать, а тут еще Тинар, подобрав камешек, раззадорил его метким броском.
Козел окончательно вышел из себя. Издав трубный звук, он понесся на лиха.
Тинар тотчас встал на одно колено, согнувшись. В правой руке у него блеснул нож. Сойкор летел, заведя голову налево и наклонив правый рог к самым верхушкам трав. Торопча подался вперед - что тут можно сделать с ножом?
В миг удара сойкор сдвинулся влево, точно готовясь к сопротивлению вражеской плоти. Однако рог его вспорол только воздух. А Тинар, скользящим движением уйдя из-под удара, выбросил нож - и козел сам налетел на него открытым боком! Точный удар поразил его прямо в сердце. Животное рухнуло, как мешок, и испустило дух без малейшего признака агонии.
Тинар выпрямился, радостно улыбаясь, помахал Торопче рукой и принялся разделывать тушу.
- Сойкоры всегда так бьют, открывая левый бок, - пояснил Найгур удивленным славирам. - Но чтобы сразить его, надо быть ловким. У нас немногие на это способны.
- А есть чему поучиться, - признал Торопча, закидывая налучье и тул за спину. - Однако мясо животного, которое перед смертью было напряжено, становится жестким. Свожу-ка я Тинара на тот берег и покажу ему, как надо добывать нежнейшее мясо!
* * *
Добытое мясо, не ставшее пищей в тот же день, походники закоптили, нарезав тонкими полосками. Они славно отдохнули на берегу чудного озера, которое Кручина обозначил на карте как Серебряное. Только Нехлад был разочарован: обрыскал окрестность, перекопал несколько взгорков и холмиков на берегах, но так и не нашел ничего, что свидетельствовало бы о людях, когда-то здесь обитавших.
Ворна, который честно помогал ему, сказал в итоге:
- Надо думать, они строили только из дерева. За несколько веков оно истлело в прах, а веков прошло немало, раз уж и лихи ничего не упомнят.
- Если Найгур не ошибается - а я не думаю, чтобы он ошибался, - эти люди знали, по меньшей мере, золото и бронзу… Хоть что-то рядом с могильниками должно было остаться! - воскликнул Нехлад. Но, постояв с минуту и глядя на предзакатное солнце, улыбнулся и сказал: - Нетерпелив я, правда? В четыре руки на трех пригорках решил все тайны отыскать… Не будем торопить судьбу! Когда славиры вспашут здесь поля, тайны сами начнут открываться - дай срок…
Он, впрочем, не слишком досадовал на свой порыв. Поработать руками после долгой езды было одно удовольствие, и, даже устав, Яромир чувствовал себя посвежевшим.
В лучах заката равнина зарумянилась, точно дева. Любуясь ею, Нехлад вдруг почти с гневом подумал: да кому же в голову пришло назвать безымянную землю Ашетом, гнездилищем зла? Чей больной и завистливый ум населил ее призраками запредельных кошмаров?
Так думал он и в тот миг не вспоминал ни о гнетущей картине Хрустального города, ни о ночных видениях, встревоживших душу.
Он неотвратимо влюблялся в эту страну…
Однако ночь всколыхнула забытые тревоги. Вернулись сны - еще более пугающие, чем прежде.