"Что будем делать, Юрий Константинович? - спрашивает, между тем, священник. - Теперь вам понятно, в какую историю вы влипли, оберегая государственную безопасность?" - "Да, - отвечаю. - То, что влип, сомнения не вызывает. Голова до сих пор раскалывается". - "Ничего. Голова пройдет. Благодарите Бога за то, что сами в бихрона не превратились. Если бы мои ребята секунд на тридцать замешкались - сидели бы вы сейчас в подвале вместо Вергуна". - "Кстати, а кто эти ребята?" - "Помощники мои. Один из них - Игорь. Да, тот самый. Он после той истории на кладбище к Богу пришел. Теперь здесь, при храме, сторожем работает и помогает мне. Незаменимый человек. Особенно в таких щекотливых ситуациях, какая с вами приключилась".
Да, подумал я. Ситуация действительно щекотливая. По всем инструкциям я должен был еще вчера немедленно обо всем доложить начальству. Тем более что нападение на меня совершил бывший сотрудник КГБ. А я тут сижу и чаи распиваю со служителем культа…
Стоп. "А Вергун этот, - спрашиваю. - По-прежнему в вашем подвале сидит? Вы его хоть кормите? И вообще - это ведь незаконно. По поводу клозов все еще бабушка надвое сказала, а вы устроили рядом с церковью пыточную камеру. Словно Малюта Скуратов".
"Ну по поводу Малюты вы, предположим, загнули, - обиделся священник. - Что нам еще с ним делать - к прокурору вести?" - "А хотя бы и к прокурору. Если он меня по голове огрел - это уголовное дело. Притом чистое. Есть и пострадавший, и свидетели. Суд, я уверен, разберется и вынесет приговор по справедливости. А держать человека в подвале… Нет, это в никакие рамки не лезет. Получается, без суда и следствия. А сами еще Сталиным возмущались".
Священник смотрит на меня с укоризной, как будто я глупость несусветную сморозил. "Эх, Юрий Константинович. Медленно же вы соображаете после удара. Какой прокурор, какой суд? Для этих клозов никакой законности не существует, поймите вы это. Невинный человек в тюрьме очутится (тот, чьим телом завладели), а моледа в другое тело перебежит. Они же как угри скользкие, эти твари… А что касается Вергуна, так нет его больше. Помер".
Тут я чуть блином не подавился: "Как помер? Сам помер? Да вы его прибили, небось?" Отец Григорий головой качает: "Нет. Святой Богородицей клянусь. Не убивали мы его. Я же вам сказал - вы бихроном могли стать. Поняли?" - "Нет, не понял".
Отец Григорий аж крякнул от досады: "А вы вспомните. У Сизоненко в рукописи эти процедуры описаны. Вергун не простым клозом был, а бихроном. То есть носителем моледы-матки. Только у них за многие тысячелетия срок инкубации очень сильно увеличился. Если в самом начале он составлял одиннадцать месяцев, то сейчас длится более ста лет. Вот Вергун как раз и дозрел. Вернее, моледа, которую он носил. Поэтому он ваше тело и приметил, чтобы моледу-матку вам подселить… Во-первых, он бы, таким образом, снова в КГБ внедрился через вас, как клона. Во-вторых, завладев вашим сознанием, он одновременно убрал бы вас, как опасного свидетеля, который лишку знает. Да еще продолжает копаться в деле Сизоненко… В-третьих, он бы в вашем лице получил надежного напарника и помощника. Только не вышло у Вергуна ничего. Вот так… А когда у бихрона период инкубации завершается, ему любой ценой нужно моледу-матку транспортировать в чужое тело. Иначе он умрет от интоксикации. Вергун и умер сегодня утром. Ох и мучился… Я ему предлагал покаяться перед смертью, да разве этих тварей словом Господа проймешь?"
Священник замолчал. И я сижу, молчу. Смотрим друг на друга.
Юрий Константинович приподнялся со своего любимого кресла-качалки и прошелся по веранде, разминая ноги. София задумчиво пошевелила губами, словно собираясь что-то сказать, но Юрий Константинович ее опередил, продолжив рассказ:
- Собственно, моя история подходит к концу. Остался заключительный эпизод. Я еще сутки провел дома у отца Григория, и только потом явился на службу. Путч к тому времени подавили, власть перешла к Ельцину и прочим псевдо-либералам. В "конторе" у нас начался развал и раздрай, да еще чистку рядов новое руководство КГБ затеяло. Я под нее тоже угодил. Мое отсутствие на работе во время путча сочли дезертирством, несмотря на то, что я принес больничный лист. Но начальство не поверило. Решило, что я, мол, специально устранился от ответственности, чтобы демократов не поддерживать. И это невзирая на то, что врачи обнаружили у меня сотрясение мозга второй степени тяжести, да…
Одна хорошая новость за это время поступила: под Гатчиной поймали санитара Олега Петрухина, который в трех убийствах подозревался. Мне об этом начальник районного УГРО (отдела уголовного розыска) сообщил. Правда, по его словам, Петрухин пошел в полный отказ, брать убийства на себя отказался наотрез. И вообще начал под психа косить… "Но ничего, - пообещал мне начальник УГРО. - Мы этого урода все равно расколем. Запоет соловьем, как миленький".
А примерно недели через три после этого происшествия в Гатчине случилось еще одно важное событие. Событие, окончательно подтвердившее для меня, что клозы - отнюдь не миф, и не плод больного воображения Сизоненко.
Дело было во второй половине сентября, но день выдался очень жарким, как в июле. А я как раз в тот день уволился из "конторы". Забрал документы, вышел на улицу и иду тихонечко пешочком. В голове пустота, на душе опустошение. Торопиться некуда… Захотелось пить. Подошел к "автомату" - тогда еще такие "автоматы" на улицах стояли: бросаешь три копейки и пьешь газированную воду.
Так вот, налил я себе стакан и стою у "автомата", пью потихоньку. Кайфую, как молодежь выражается. Останавливается рядом со мной мужчина. Вид очень непрезентабельный: небритый, лицо опухшее, рубашка задрипанная, мятая… Бич не бич, но видно, что человек опустившийся. Я, грешным делом, подумал, что он у меня собирается мелочь на опохмелку стрельнуть. А "бич" вдруг произносит негромко: "И спросил его: как тебе имя?"
Мама родная! - соображаю. Это же клозовский пароль!
Я на секунду обомлел. Уж больно все внезапно произошло. Хотя ждал я, что клозы могут появиться. Мы эту вероятность еще с отцом Григорием обсудили. Что не отстанут от меня так просто клозы… И все равно на мгновение я растерялся. Уж больно видок у товарища был некондиционный. Помню, у меня еще мысль в голове мелькнула: "Что он, другого "тела" подыскать не мог?"
Отвечаю после паузы, отняв стакан от губ: "Легион имя мне". Пароль этот, клозовский, мне отец Григорий сообщил на всякий случай. А ему жена покойная, Гузель, назвала, чтобы он мог с Виталием связаться.
"Бич" (а я уже не сомневался, что это клоз) на меня зыркнул недовольно и продолжает: "Анхиль, Шамхун, Иштар". Я воду допил, стакан вернул на место, губы обтер и отвечаю: "Энлиль, Уту, Инанна".
Что, что-то не так, София?
Юрий Константинович прервал воспоминания и посмотрел на Софию. Та сидела с поднятым вверх указательным пальцем.
- Ой, нет. Это я так, задумалась. Чтобы не забыть. Вы сказывайте.
- Подожди, деда, - вклинился Михаил. - А мне непонятно. Что же эти клозы - никогда пароль не меняли? Глупо как-то…
- Да нет, Миха, совсем не глупо. Ты пойми: клозы, это тебе не какие-нибудь Штирлиц и профессор Плейшнер с их "славянскими шкафами". Это существа, которых исторические обстоятельства разбросали по всей Земле. Они вынуждены постоянно скрываться и перемещаться, меняя оболочки. Узнать клоза по внешности практически невозможно. Вот они и ввели еще с древних времен единый пароль, по которому хоть как-то могут друг друга опознать.
- Это верно, - задумчиво подтвердила София. - Пароль очень древний.
- Ну вот, - довольно произнес Юрий Константинович. - София соврать не даст. Так вот, продолжу. Клоз берет меня за локоть и говорит: "Пошли, отойдем в сторонку". Встали мы у стены дома, за углом. "Ты чего с ответом тянул? - выговаривает мне клоз. - Я уже думал - пролет, хотел тикать". - "А ты, - отвечаю, - еще бы в дерьме вымазался для полной маскировки. Я чуть водой не подавился, когда тебя увидел. Подумал: бичара какой-то, сейчас начнет на опохмелку просить. Как тебя в таком виде еще в отделение не забрали?" - "Да уж, попал я. А куда деваться?.. У тебя деньги есть?" - "Есть". - "Пошли в какую-нибудь кафешку. Покорми меня. А то я уже недели две на подножном корму, бутылки собираю".
Зашли мы в кафе, сели за столик. "Закажи пожрать побольше, - говорит клоз, - и того, выпить". - "А выпить-то зачем?". - "Не могу без этого, понимаешь? Угодил в тело какого-то алкаша. Пока не выпью - сам не свой". - "Это как же тебя угораздило?"
К столику подошел официант. На "бича" покосился, но промолчал, принял у меня заказ. "Хлеб, салатик и водочку побыстрей, - говорю. - Душа горит. За скорость накину". - "Ладно, - отвечает официант. - Сделаю".
А я про себя соображаю: "Это хорошо, что клоз - алкаш. Надо его подпоить потихоньку, чтобы язык развязал. Он, судя по всему, меня за своего принимает. Только вот как он на меня вышел? Надо уточнить".
Спрашиваю его: "Кстати, как тебя называть? Меня - Юра". - "Да знаю я, что Юра. Меня Олегом зови, по старой памяти".
Тут у меня в мозгу что-то щелкнуло. Олег! Также старшего санитара Петрухина звали. Уж не в его ли теле мой клоз обитал раньше? "Понятно, - говорю. - Олег, значит. Так как же ты, Олежа, в такое зачуханное "тело" угодил?" - "А ты думаешь, у меня выбор оставался? После того, как ты ушел, ну, Рогачева вылавливать, я три дня в нашей хибаре сидел. Не высовывался, тебя ждал. Ты почему не вернулся?" - "Да понимаешь, - сочиняю на ходу. - Я когда на Рогачева напал - не рассчитал малость. Так его по башке звезданул, что он в больницу угодил. В смысле, уже не он, а я. Пока оклемался… Потом начал тебя искать, а тебя уже след простыл. Тут еще заварушка с путчем, со службы не отпускали, дежурства сплошные. А ты куда делся? Давай, рассказывай".