Как обычно, она оказала своё воздействие, бывшее сильнее любого профессионального волшебства. Он успокоился, даже совесть и горечь в его душе замерли, оттеснённые обречённым обожанием. Генерал Бринак неожиданно кратко, сухо улыбнулся, на краткое мгновение снова возносясь к небесам. На сердце у него потеплело, и слегка увлажнились всегда непримиримо-стальные глаза.
Все-таки он испытал в жизни то, ради чего стоило жить. Ради чего умирали теперь один за другим тридцать девять столь разных, но в равной степени обречённых людей; ради чего в дальнейшем должны были погибнуть десятки и сотни.
И даже если ему предстояло остаться в истории, как одному из величайших заговорщиков, злых гениев Благодатной Империи, Демьен был согласен. Он все отдал бы за свет в её глазах...
Но родные ждали его в столовой. Нужно было идти завтракать.
- Смотри, книжка!
- Чего?
- Книж-ка! - Девочка присела на корточки, пытаясь вытащить из-под груды игрушек заваленную, пыльную книгу в деревянном переплёте с отделкой из плотного, густого бархата темно-синего цвета, с затёртыми и поблекшими блёстками, когда-то превращавшими переплёт в звёздное небо.
- Дэн, помоги же, - попросила она, силясь вытянуть её из-под общей груды, но все безуспешно.
Мальчишка, такой же раскрасневшийся от быстрого бега и прелести мимолётного поцелуя, который получил, ког- да-таки догнал её, с готовностью наклонился, ухватившись за книжный край.
- Давай, - сказал он, - тянем, когда я скажу.
- Угу. - Девочка кивнула, искоса глядя на него сквозь несколько выбившихся из причёски нежно-каштановых прядей.
- Тянем! - воскликнул он и рванул книгу на себя.
Бархат обложки треснул, но вложенной силы хватило, и вместе с частью наваленных друг на друга старых пропылённых игрушек темно-синее чудо вывалилось прямо на них. Оба упали, когда она подалась назад, и оба теперь с воодушевлением уселись вокруг неё, изучая обложку.
- Ну вот, - недовольно произнёс мальчишка, указывая на крошечное серебряное заглавие, висящее под нечищенной, потускневшей серебристой Луной, - эльфийский. Ни слова на нем прочесть не могу.
- Правильно, - с улыбкой упрекнула его девочка, - это я учусь, ты все бегаешь да скачешь...
- Бегаю лучше тебя, - рассмеявшись, возразил он. - И поцелуй получил я... Дедушка Демьен сказал, что из меня выйдет отличный солдат.
- Что же, - окинув его оценивающим взглядом, откидывая свои лёгкие каштановые волосы назад, юная наследница рода Амато лукаво и победно усмехнулась, - зато прочесть здесь ты ничего не сможешь. Это бесспорно. Значит, следующий поцелуй - мой.
Они неумело целовались над раскрытой книгой, разворот которой запечатлел одно из древних эльфийских стихотворений, пришедшее к людям из тысячелетней дали и оставившее шрам в душах некоторых из них.
4
Огромное пшеничное поле, утонувшее в солнечном свете, ласково шумело с южной стороны, созревшие колосья раскачивались золотистым, шуршащим морем, волны которого достигали невысокой серой каменной стены, укрытой зеленеющими деревьями, но заметной даже в буйных порослях плюща. Огибающей дом по остальным трём сторонам света, с севера высящейся малой дозорной, шпилями официальных стягов и широкими двустворчатыми воротами.
Сама стена защищала медленную старость владельца усадьбы лишь от глаз прохожих, которые изредка забредали в крохотную долину, прикрытую от ветров холмами, а от палящего зноя - зеленью разросшихся деревьев и трав.
Для взломщика или роты солдат серьёзным препятствием она бы не стала; впрочем, на это никто и не рассчитывал, так как внешне незаметная, но профессиональная и очень хорошо экипированная охрана за этой стеной и вне её все же была. Раскинувшуюся на двадцать пять акров усадьбу совсем недавно просто напичкали защитными устройствами, средствами наблюдения, сигнальными линиями и множеством ловушек - парализующих, связывающих, замедляющих, выбрасывающих в никуда и нужное время удерживающих там. На всякий случай дом и двор даже прикрывало защитное поле, сейчас, правда, неактивное.
Также в самом доме и в глубине дикой, очень густой рощицы, обнимающей усадьбу слева и сзади, находились два стационарных телепортационных круга, связанных напрямую с Высоким Двором.
Жужжали мухи. Что-то говорливо обсуждали птицы, устраивающие себе собрания то тут, то там. Во внутреннем дворе, затенённом плющевыми арками и широкими кронами нескольких высоких дубов, на гладких чёрных и темно-серых камнях, рядом с многочисленными родниками, ручейками и крошечными прудами, валялись, греясь и бездельничая, более двух десятков кошек и собак разных пород, преимущественно крупных, быстрых. Декоративных пищалок с очаровательными глазками и маленькими подзавитыми тельцами среди них не было. Хозяин таких не любил.
Птичий щебет и журчание воды, сходящейся в один широкий светлый ручей, вело прямиком в затенённый дальний угол геометрически неправильного прямоугольника-двора - в беседку из белого камня, почти полностью скрытую ярким цветением южного плюща, мелкие, розовато-белые соцветия которого красили тонкие колонны, резные стены, чуть изогнутые сверху, высокий купол и полуоткрытый, занавешенный ниспадающими стеблями вход. Сотни маленьких лепестков устилали широкие каменные ступени подобно расшитому тонкому ковру.
Всякий бродящий по двору и увидевший беседку, ощутил бы спокойную прохладу, безмятежность, царящую в ней. Любой захотел бы посидеть там, размышляя о своих несчастьях и тревогах или предаваясь спасительным мечтам; страшась упустить эту нежную цветущую тень, не желая опоздать даже на миг, он с трепетом вошёл бы в зелено-белый благоуханный сумрак, прислушиваясь к серебристому журчанию маленького фонтана, бьющего изо рта выгнувшейся сказочной рыбы, застывшей в центре беседки, на ребристом чёрном постаменте посреди прозрачных изломанных камней.
Каждый из забредших сюда, не раздумывая, чувствуя мимолётную улыбку, помимо воли возникшую на лице, ощущая призывное желание и тоскливую, мечтательную ностальгию, всепроникающую, будоражащую члены лёгкость, ступил бы сюда, навстречу хотя бы часу в здешней медленной, текущей у самых ног не знающей тревог тишине...
И остановился на второй из ступеней, краем неожиданно чуткого уха услышав тихий, неторопливый разговор двоих, уже занявших беседку до него...
* * *
...Наполовину невидимые, малозаметные, серые, бледно-розовые, мерцающе белые отсветы и тени двинулись в неторопливом, танцующем хороводе у самого входа, чуть раскачивая прикрывающие арку стебли плюща. Пространство медленно озарилось, отсветы вздулись подобно ткани тончайшего плаща, пряча и тут же открывая проявление, - и в светлом мерцании неуловимо быстро, хотя и совершенно спокойно возникла, становясь реальностью, высокая фигура пришедшего.
Старик, одетый в льняную белую рубаху и холщовые темно-коричневые штаны, в глубокой и горькой задумчивости неподвижно сидящий на скамье, поднял голову, увидел - глаза его расширились, впитывая свет и рождая внутренний огонь; он попытался встать, оттолкнувшись рукой от белого камня, но силы оставили его, привалившегося к стене, дышащего тяжело, с трудом.
Свет, озаривший сумрак беседки, расплылся, угас. Хоровод нежных бликов и теней остановился, поблек, укладываясь на плиты пола, на холодную мраморную белизну тонких колонн и резных стен.
- Спасибо, - не кланяясь, невзрачно произнёс старик, прислонённый к цветочному узору каменной стены, чувствующий прохладу, исходящую от неё. - Я как-то... не думал... не ждал... - Узкое, загорелое и высохшее, лицо его хранило отпечаток власти, смешанной с отрешённостью, в которой медленно, очень медленно таяла недавно перенесённая боль. Он неотрывно смотрел на гостя. Глаза его блестели.
Пришедший, высокий и стройный, был облачён в длинный мрачно-синий, едва не чёрный плащ. Он так и не убрал капюшона, наполовину скрывающего светлое, удлинённое лицо, и большие, раскосые глаза, в которых ярко сверкало древнее, живое серебро.
Ресницы его дрогнули, говоря беззвучное: "Да".
Старик смотрел на него, любуясь укрытой тенями, за последние годы побледневшей, но столь совершённой, ошеломляющей красотой. Радуясь, что снова так близко видит это лицо. Едва заметно улыбался, чувствуя слабость, гуляющую по всему телу, мелкую, взволнованную дрожь рук и ног. Ощущая, как камень, пленивший его сердце и тяжело висящий в груди, сейчас беззвучно и невесомо трескается, распадаясь на части, уносясь вместе с кровью прочь, исчезая где-то далеко в глубине ноющих локтей, узловатых коленей, сморщенных кистей и вечно холодных, все больше слабеющих ступнёй. Он сидел и смотрел на пришедшего; от этого ему было очень покойно и легко.
Секунды складывались в биения сердца, перетекающие в минуты, полные глубокого молчания и невысказанной тишины. Двое не говорили ни слова, и без того слыша и понимая друг друга; они прошли одной и той же дорогой - ничего, что на разной высоте.
Через некоторое время старик пошевелился, с тихим стоном коснувшись колючего сердца, замирающего перед каждым из внезапных, болезненных рывков. Оно билось неровно ещё несколько секунд, затем утихло, возвращаясь к ритмичному, замедленному перестуку.
- Что же, - хрипло и каркающе заметил хозяин усадьбы, - я к вашим услугам, мой господин... Приказать, чтобы подали завтрак?..