- Ещё конец этой истории рассказывают так: как-то раз, путешествуя через горы, старик нашёл камень весьма странный. Сначала он не заметил его странности, увлечённый красотой; камешек был полупрозрачен, с вкраплениями черни и серебра. Но однажды ночью, перекладывая и пересматривая своих собратьев-путешественников, он удивлённо увидел, что камень едва заметно светится. Старик озадачился; он начал искать учёных мужей, у которых спрашивал, знают ли они что-нибудь о таком? Некоторым, которым доверял, он показывал камень, и они удивлённо качали головами. Кто-то сказал ему, что это осколок небес, упавший на землю во время одной из небесных бурь. Старик поверил тому, и однажды, тихой звёздной ночью попробовал подкинуть камень, надеясь, что тот взлетит. Камешек повис в воздухе, замерцав, засверкав сильнее, - и странник услышал тихий, едва различимый голос.
- Если ты отпускаешь меня, - говорил он, - отпусти со мной и моих друзей. Им хочется достигнуть небес. Стать такими же, как мы.
Старик заплакал невесть отчего и стал подбрасывать камни, один за другим. Все они повисали у него над головой, складываясь в странный узор. И когда наконец долгая работа была сделана, странник отчётливо увидел плывущего в бархатно-тёмном небе старика с посохом и мешком, состоящего из нескольких сотен камней.
Затем камень небес, бывший его сердцем, ярко вспыхнул, и все они, со свистом и шелестом, ринулись в небеса. Старик остался один, но одиночество больше не тяготило его. Он избавился от ноши, которую нёс, и чувствовал себя легко-легко. А в небе с той поры появилось созвездие Странника... - Ферэлли помолчал, пытаясь сориентироваться и показать внимательным Линне и Хшо, где же оно находится.
- У нас его называют созвездием Старика, - кивнула Линна, указывая тонким пальчиком на юго-восток. Лицо её улыбалось.
Хшо посмотрел на указанное и фыркнул.
- Почему не продал? - только и спросил он, недовольно и риторически, не ожидая ответа на вопрос. Затем отвернулся и стал разглядывать сторонящиеся дороги леса, делая вид, что остальное его не интересует. Даниэль запоздало вспомнил, что из речи его, пересыпанной метафорами и изысканными литературными оборотами, маленький схарр, возможно, не понял и половины слов.
- Тебе понравилась сказка, Хшо? - спросил он.
Малыш, не оборачиваясь, что-то проворчал. Даниэль усмехнулся: судя по тону, он явно оттаял от вопроса.
- Мне да, - ответила Линна. - Расскажите ещё!..
Он рассказал ещё несколько из тех, что в детстве рассказывала ему мать. Линна удивлялась, смеялась и грустила, лицо её показывало чувства точнее магического барометра, предсказывающего погоду на другой стороне континента.
Затем она хотела что-то спросить, да все не решалась. Даниэль делал удивлённое, вопрошающее лицо, но она все краснела, бледнела, закусывала губу, с трудом выдавливая из себя слова.
Наконец, придвинувшись к нему поближе, наклонившись, коснувшись его щекочущим невесомым шлейфом выбившихся из кос волос, она тихонько спросила:
- Так почему вы сказали, что я... камушек?
Даниэль посмотрел в её расширенные от страха за собственную смелость глаза и ответил, удивлённо борясь с желанием обнять её и поцеловать в маленький, беззащитный висок.
- Одна женщина, - ответил он, отодвигаясь, растягиваясь на сене и глядя, как разворачивается наверху бесконечное, хмурое и бередяще красивое небо, - сказала мне, что путь мой будет долог. И камни будут падать мне под ноги... совсем, как тому старику. И что неясно, что мне с ними делать. Можно ведь вообще их не трогать, оставлять там, где лежат. Потому что нести может быть тяжело. Но можно и брать с собой... Ты, девочка, камешек маленький, лёгкий. Очень милый и приятный. Почему-то я верю, что в учёбе из тебя действительно выйдет толк.
- Спасибо, - раскрасневшись от разговора, ведомого лишь с ней, от сказанных непривычно-волшебных слов, благодарила она, - спасибо!
Хшо недовольно проворчал что-то, ревниво дуясь, что радуются без него, сделал в сторону девчонки непристойный жест и пропырчал губами сквозь надутые щеки. Даниэль рассмеялся, легко-легко, будто кто-то тяжёлый убрал руки с его плеч и спине впервые за долгое время было позволено выпрямиться.
Следующие пару дней они общались немного: лишь тихонько и негромко разговаривали друг с другом Линна и Даниэль, изредка; зло посапывал, всякими способами пытаясь обратить внимание на себя, но отчего-то не предпринимая ни одной из своих излюбленных шуточек, уязвлённый Хшо. К девчонке он не приставал, едва сдерживаясь: Даниэль ясно видел это. Схарру, судя по неотрывно следящим за Линной прищуренным блестящим глазам, страстно хотелось испугать, загукать, защекотать, задёргать её.
Даниэль усмехался. Ему, как ни забавно, хотелось почти того же. Растормошить её, прижать к себе, услышать её дыхание, её сдавленный удивлённо-счастливый смех. Она почти не улыбалась, запрятанная глубоко в себя, - и Ферэлли очень ненастойчиво, неторопливо, будил её.
Они ехали все дальше, уже миновав Хоромы, в которых нотариус, покачав головой и посмотрев на ребёнка с жалостью, подписал соглашение по опекунству, ехали дальше, по краям, все чаще населённым и все более цивилизованным. Ехали, пересев к нормальному извозчику с закрытой повозкой и хорошими конями, купив одежду получше для себя, для Линны и даже для Хшо, хоть тот не слишком желал её носить.
Языца-развозчик сказал, что на схарра при въезде придётся выписывать отдельный разрешающий документ. Даниэль кивнул. Он знал это. Ведь до сих пор они ехали по землям официально свободным, лишь уплачивая незаконную пошлину дружинникам баронов, через заставы которых проходили.
До заставы добрались за четыре с половиной дня. Даниэль, несмотря на это, все же заплатил старику добавочные двадцать гетов. Здесь такая, ничего, по его меркам, не стоившая мелочь, ценилась, как и деньги вообще, довольно высоко, он знал.
Дальше Языце нужно было сворачивать далеко на запад. Прощаясь со своими везёнными, он вдруг посмотрел на Даниэля как-то странно, будто желая, но не решаясь сказать что-то важное.
- Ну? - просто спросил Ферэлли, вопросительно кивая ему.
- Да вот, - подходя поближе, чтобы никто не слышал, ещё и оглядываясь, сторонясь проходящих мимо женщин, нёсших с маленького рынка заставы купленное себе домой в одну из окружающих её деревень, старик привстал на цыпочки и, не глядя Даниэлю в глаза, ответил: - Сказка, что вы, господин, болтали... про старика и камни его... Всамделе, не так все было. Не так. - Он опустился, покачал головой, вздохнул. Глянул на Даниэля выжидающе, гадая, станет ли ругать глупого или просто отмахнётся.
- Как же на самом деле? - спросил юноша, у которого вдруг защемило в сердце.
- Нашли его бандиты-то, когда он стал про искристый камень рассказывать. Пришибли, чтобы не болтал потом, чтобы никому не донёс, что ценность такую дорожники поимели... Искристый взяли, а остальными... его же и присыпали. Так-то вот оказалось, что нёс он все время с собой... свою могилу, охрани Милосердная!.. Вы уж извиняйте, - он смутился, - просто подумал я, что вам будет интересно знать, как у нас в Ржановке бают.
Даниэль молча кивнул. Подумал и пожал возничему руку, которую тот удивлённо подал.
- Прощай, Языца, - сказал он. - Храни тебя Радан... И твоих Бурку и Сырца.
- Прощевайте и вы, хозяин милостивый. Храни вас Милосердная... Вас, и ваше зверьё мохнатое. И девочку. Ну да...
28
Дальше ехали с каким-то болтливым худосочным типом, которому, судя по внешности, минуло четвёртый десяток, а оказалось, двадцать семь лет. Он болтал без остановки, начиная с рассказов о местных новостях (преимущественно бытовых, касающихся бездельников и вертихвосток, в среде которых он чаще всего обитал), заканчивая слухами о чудовищах и "нелюдской нежити страхолюдной", вылезающей из разных дыр, чтобы полакомиться человечинкой. Даниэль терпел-терпел, стараясь не обращать внимания на его пошловатую хренотень, но внезапно не вытерпел Хшо.
- Заткнись! - как-то раз, после очередного рассказа про "чудище брюхатое, с рожей мохнатой, полезшее на девок залезать" выкрикнул он, яростно тараща глаза и скаля пасть. - Надоел, придурок!
Возница заткнулся, поперхнувшись словами, что лезли из него, как тесто из бочки. Даниэль заметил, что с той поры он часто потирал шею, да и вообще вжимал голову в плечи. Наверное, чудища мохнатые с клыками в полруки виделись ему уже не столь далеко...
Как ни странно, ни одного опасного инцидента, ни попытки украсть, ни намёка ограбить, до сих пор не было. Видно, далёкие от густонаселённых княжеских краёв, эти земли действительно были более спокойны и чисты. Человеческая грязь ещё не совсем захламила их; да и люди здесь были другие.
Линна, поначалу печальная и боязливая, теперь осмеливалась прижиматься к Даниэлю боком и класть головку ему на плечо; он заплетал ей косы, как она его научила, или укладывал её волосы по-иному, - любил распускать их в солнечную погоду, и с каждым днём все более холодеющие лучи ярко золотили обтекающий плечи и голову шлейф.
Она называла его "Дани", и в голосе её, и в словах была нежность. Во время остановок они гуляли втроём вокруг повозки, нередко купались.
Она расспрашивала его о разном, и нередко Даниэль пускался в рассказы, реальные или сказочные, считая, что девочке они будут полезны, да и просто желая увидеть, как она улыбается.
Хшо блестел глазами, внимательно слушая их, но не выдавая своего интереса и стараясь казаться совершенно отдельным членом этой маленькой компании. Даниэль, храня предыдущий опыт, старался говорить проще, или тут же объяснять сказанное замысловато.