Перестав рыдать, она потерлась лицом о свое плечо, чтобы высушить слезы, а потом невидящим взглядом уставилась в темноту. Через щель в тяжелой двери камеры слишком мало света просачивалось внутрь; спустя какое–то время ее глаза привыкли настолько, что она смогла кое–что заметить из окружающей обстановки. Ее камера была примерно десять на десять футов с единственной кроватью, покрытой соломой, мусорным ведром и водосливом в самой середине. Не было ни пищи, ни воды. На кровати не было никакого одеяла. Кроме кровати, сидеть больше было не на чем.
Она проверила оковы, которые соединяли ее запястья с кожаным поясом на ее талии, затем подергала и сам пояс. И то, и другое было крепким и неподатливым. Она покрутила головой, чтобы понять толщину заколдованного ошейника, но будучи не в состоянии его увидеть или пощупать руками, она мало, что могла определить. Замки на нем находились сзади, поэтому она не могла ни увидеть их, ни дотянуться до них. В камере не было ничего, что могло бы отразить, как они выглядели. Она сделала глубокий вдох и выдох, успокаивая дыхание. Здесь нигде не было никакой помощи.
Она поднялась на ноги и подошла к двери, всматриваясь через щель в коридор снаружи. На дальней стене она смогла увидеть детали нескольких дверей других камер. Свет факелов мерцал и отбрасывал меняющиеся пятна света и тени, поэтому невозможно было понять целостную картину коридора. Она смогла услышать слабые звуки движения и разговора, но не смогла определить их источник. Воздух был наполнен запахами, ни один из которых не был приятным.
Что же ей делать?
Она отвернулась от двери и снова уставилась в темноту своей камеры. Никто не знал, где она. Этот мальчик, который идет ее спасать - мальчик! - понятия не имеет, где ее искать. Не то, чтобы она думала, что это важно. Во всяком случае, этот мальчик не мог ничего изменить. Никто не мог. Наверное, когда-нибудь Века Дарт сумел бы помочь - это было трудно сказать. Но он точно не смог бы помочь сейчас. Болотный улк предостерегал ее от возвращения, как будто знал, что случится. Эта мысль засела у нее в голове, мрачным и подозрительный голосом в ее сознании. Но она быстро ее отбросила. Вряд ли он направил ее к гибели. Она выбрала свой путь, а он выбрал свой. Она сделала это сама. Теперь любая помощь от него была, в лучшем случае, маловероятной. Он был далеко и должен там и оставаться.
Вопросы изводили ее. Что она здесь делала? Почему она еще не умерла? Стракен-Владыка перенес ее в Запрет, и он знал, кем она была. Когда она была Ведьмой Ильзе, она быстро и без раздумий избавлялась от своих врагов, как только это было в ее силах. Живой враг всегда опасен. Поэтому, почему демон держал ее в заточении? Наверное была причина насчет перехода его союзника в Четыре Земли в обмен на нее, которая требовала, чтобы он сохранил ей жизнь? Она не рассматривала такую возможность. Может быть, магия, при помощи которой был осуществлен этот переход, исчезала, если один из них умрет не в своем мире. Но тогда ведь они оба погибнут? Если это так, то Стракен-Владыка был крайне заинтересован в ее защите до тех пор, пока его союзник не будет готов вернуться.
Какое–то время она размышляла над тем, когда может произойти это возвращение, но это невозможно было определить, не зная, что должен был выполнить тот, кто перешел в ее мир.
Ее мысли вернулись к другим темам: к беспорядку в Четырех Землях, к предательству ее друидов и к опасениям за свою семью. Вполне возможно, что те враги, которые отправили ее сюда, постараются также устранить Бека. Как только он обнаружит, что она исчезла, ее брат начнет ее искать. Ее враги наверняка попытаются его остановить. Не впервые с такой мыслью в голове враги охотятся за членами семьи Омсфордов. Тот факт, что она являлась Ард Рис, сделал нынешнее поколение Омсфордов такой мишенью, какой они не были со времен Шеа Омсфорда и Чародея-Владыки.
Чем дольше она размышляла о последствиях случившегося с ней, тем более решительнее она становилась. Ее чувства неуверенности и растерянности пропали. Ее страх превратился в злость. Она стала собирать себя, возвращая по кусочкам свою уверенность. Она больше не считала свое заключение тем положением, в котором она ничего не может сделать. Никто никогда не запирал ее и не держал так в плену. Она не прожила бы так долго в мире, если бы подчинялась своим слабостям. Она бы не выжила, если бы отступала, оказавшись в безвыходных ситуациях.
Она еще раз проверила прочность цепей и пояса, на этот раз стараясь передвинуть пояс вокруг талии, чтобы его застежка оказалась впереди. Ей удалось это сделать, втянув живот и постоянно дергая руками в правую сторону. Застежка оказалась с левой стороны, так что она смогла разглядеть, как та устроена. Увиденное вселило в нее надежду. Если ей удастся найти что–нибудь, за что можно зацепиться, то она сможет вытащить кожаный язык из металлической скобы, а потом и освободить его от стопора.
Поиски на стенах камеры, осмотр одного каменного блока за другим ничего не дали. Те выступы, которые она обнаружила, были слишком гладкими или слишком плоскими, чтобы их можно было использовать. Она обратила свое внимание на дверь. Гладкая металлическая ручка крепилась к двери с обоих концов. Здесь тоже ничего. Однако, внимательно проверив петли, она обнаружила металлический гвоздь в скобе нижнего засова, шляпка которого вылезла из стены достаточно далеко, чтобы стать кое–каким крючком.
Следующий час она провела, занимаясь языком кожаного пояса, зацепив его в том месте, где он проходил через скобу, за шляпку гвоздя и дюйм за дюймом вытягивая его. Все это время она прислушивалась, не раздадутся ли звуки ее тюремщиков - шарканье сапог по камню или слабый скрип открываемой двери. Но ничего не было слышно.
В конце этого часа она освободила язык из скобы и взялась за стопор. Это оказалось труднее, потому что кожаный ремень нужно было вытянуть гораздо дальше и с большей силой. Она трудилась изо всех сил, пока не выдохлась, а потом снова принялась за дело. Где–то в процессе силы покинули ее и она заснула.
Она очнулась от звука открываемой двери ее камеры. Появился Хобсталл с пустым выражением лица и такими же глазами, пучок его волос слегка покачивался в такт неторопливых движений. Он принес поднос, на котором стояла кружка воды и немного непонятной еды. Он поставил его у двери, небрежно посмотрел на нее и снова вышел, ничего не сказав и запирая за собой дверь.
Когда он ушел, она поднялась на ноги и подошла к пище. Из–за того, что ее руки все еще были прикованы к талии, она не могла пользоваться ими, чтобы накормить себя. Ей пришлось встать на колени и есть и пить, как животное. От ярости она раскалилась добела, но она заставила себя все съесть. Ей понадобятся силы для того, что лежало впереди, а впереди была свобода.
Она снова занялась пряжкой, как только покончила с едой. Теперь она была сильнее, и физически, и эмоционально, и долго продолжала свои попытки, хотя здравый смысл говорил ей, что это не сработает. Она трудилась, потому что не могла придумать ничего лучше, или у нее просто не было другого плана. Наступают времена, как она знала из своего опыта, когда лучше всего продолжать то, что делаешь, а не рыскать по другим направлениям, даже если кажется, что твои усилия никуда не ведут. Не всегда можно точно измерить свои шансы на успех. И все–таки настойчивость перед лицом неудач чего–то стоит.
В итоге она была вознаграждена. Много часов спустя язык, наконец, освободился от этого доставившего столько хлопот стопора, и пояс слетел с ее талии. Она держала его в своих руках, на миг потрясенно рассматривая его; облегчение и неистовое удовлетворение пронзило ее. Ее запястья по–прежнему были скованы цепями, поэтому она не могла полностью себя освободить от них, но теперь у нее была большая свобода движений, чем прежде, и она смогла поднять руки к горлу и ненавистному заколдованному ошейнику.
Однако, начав искать застежку, чтобы раскрыть его, она заколебалась. Вполне возможно, что любая попытка снять этот ошейник вызовет точно такую же реакцию, которую она испытала на себе ранее. Также, вполне может быть, что Стракен-Владыка будет предупрежден о том, что она трогала его. Она не могла допустить, чтобы это произошло, до тех пор, пока не окажется на безопасном расстоянии от этой крепости. Но если она оставит ошейник на месте, то не сможет воспользоваться своей магией для своей защиты или для своего побега. Ей нужен серьезный гандикап до того, как она найдет путь из своей темницы.
Много чего понадобится. Даже, наверное, слишком много.
Она неохотно опустила руки. Она на время оставит ошейник на своем месте и рискнет так.
Она вернулась к тому, чтобы снять оковы и цепи, которые соединяли ее запястья с поясом. Железо, из которого они были сделаны, будет не так–то легко согнуть, а у нее в любом случае не было для этого никаких инструментов.
Прежде, чем она сможет сделать что–то еще, ей придется выбраться из камеры.
Потом, вдруг, она услышала грубое шарканье сапог за дверью.
Она тут же отступила в сторону, крепко уцепившись руками за тяжелый пояс и держа его у своей груди. Ключ повернулся и замок тихо щелкнул. Затем дверь открылась, впуская в камеру поток света от факелов. В камеру вошел гоблин, уже наклонившись, чтобы забрать поднос, который для нее оставил Хобсталл. Призвав все оставшиеся у нее силы, она ударила его в лицо поясом, и тот без звука свалился на пол. Она подумала, что убила его, но не стала об этом беспокоиться. Она оттащила гоблина в сторону, чтобы его не было видно от дверного проема. Схватив ключи, которые висели у него, она выглянула из–за двери и обнаружила, что коридор пуст.