Лепной потолок над ними был расписан желтым узором. Мастерская резьба на дверцах готического буфета из темного дерева изображала библейскую сцену избиения младенцев.
- Чтоб вспомнить, нужно забыть. - Могилевцев улыбнулся, он говорил по-русски - Греза не нуждалась в переводчике. - Я не забывал вас никогда… Значит, я умру сегодня?
"Откуда вы знаете?" - хотела спросить она. Но вместо этого вновь посмотрела на календарь… Она поистине была Принцессой Грезой, явившейся перед самой смертью влюбленному в нее трубадуру Жофруа.
- Помнишь, ты обещала, что я умру счастливым? - сказал он. - И ты сдержала обещание. Как там у Ростана… "его последнее мгновенье прекрасней будет жизни всей земной":
О боже мой! Я ухожу счастливым!
Благодарю тебя, великий боже…
Не всем дано блаженство перед смертью
Принцессу Грезу видеть наяву.
- Теперь я знаю, в чем счастье… - блаженно прошептал старик, прикрывая глаза.
"Не знаешь! - внезапно подумала Маша. - И не узнаешь. В этом, собственно, и состоит твое счастье - в незнании. Ты умрешь в августе 1917 года и никогда не узнаешь, что всего через два месяца мир обратится в красный ад, в твой дом ворвутся варвары, твою библиотеку из нескольких тысяч редких книг сожгут в печке, картины разрежут, мебель разворуют…"
- Ты помнишь мой подарок? - с замиранием сердца спросила она.
- Я храню его. Как и твое дорогое письмо…
- Где?
- Хочешь забрать? Это твое право. Пусть никто никогда не узнает о нас. Там… - Слабая рука старика поднялась, указав на соседнюю комнату в стиле Модерн. - Там, где сходится Смерть и Греза. Я знал… знал и ждал. Теперь ты будешь со мной до конца?
- Да. - Маша кивнула и крепко сжала стариковскую руку. Он улыбнулся, закрыл глаза и больше не открывал их. Больше не говорил ничего - лишь крепко сжимал ее пальцы. Шли минуты, часы, в Византийском зале сгущались бардовые сумерки. В дверях то и дело появлялись три головы: темноволосая, беловолосая и рыже-пушистая. Но Ковалева отрицательно качала подбородком в ответ.
Он так и умер со счастливой улыбкой, когда солнце село за крыши, а оконные стекла стали черны. Только тогда Маша, наконец, забрала свою руку и заплакала. Ей всегда было жалко всех: стариков и собак, кошек, мышей, птиц и даже старые вещи. Она вспомнила, что может его воскресить… Но зачем? Чтоб он увидел, как рушится мир, Киев превращается в бойню, Мариинский парк - в свалку трупов, а в особняке, построенном в честь великой любви, располагается НКВД.
Воистину верно говорили древние - счастлив тот, кто умер вовремя. Семен Могилевцев выбрал наилучшее время для ухода из жизни.
Катя подошла, закрыла глаза старику:
- Не стоит плакать. Он действительно умер счастливым, как и тот трубадур. Пожалуй, у него была идеальная смерть. О лучшей - невозможно мечтать. Теперь мы должны найти Лилию.
- Прости, - приподняла Маша влажное лицо из ладоней. - Я не поняла, что он сказал. И не стала выпытывать. Не смогла… Мне показалось, Принцесса Греза не может трясти умирающего и выспрашивать тайну.
- Он, кстати, и говорил про Грезу, - напомнила Даша.
- И показал на нее. На комнату с портретом Сары Бернар. - Катерина направилась в знакомый угловой будуар, украшенный образом Принцессы в короне Мухá…
Остановившись в центре комнаты, она ощупала взглядом пастельные стены, расписанные огромными модерновыми цветами - барвинками и маками. Придерживая балансирующую у нее на плече Пуфик, Чуб подошла к Дображанской.
- Все очень просто, - ухмыльнулась Катя. - "Там, где сходится Смерть и Греза". - Катя любовно посмотрела на свой выставленный вперед безымянный палец, украшенный рубиновым перстнем с головкою мака, и, сменив его на указательный, уверенно показала на верхнюю часть цветочного орнамента. - Тайник находится там.
- Где? - не поняла указания Даша.
- Либо там, либо там, либо там, либо там, - указал палец четыре точки. - Смотри. Цветок барвинка и цветок мака сходятся лишь в одном месте - в той точке под потолком. Цветы словно целуются… Орнамент повторяется только пять раз. Всего четыре поцелуя - под одним из них должно что-то быть.
- А при чем здесь цветы? - не поняла Чуб.
- Мак называют цветком грез. Барвинок считают на Украине не только оберегом от нечисти, но и цветком мертвых - его часто садят на кладбищах. Он защищает усопших от злых духов.
- Смерть и греза. И впрямь просто, - радостно хмыкнула Даша. - Я ж говорила, метла всегда может понадобиться. Хотела бы я посмотреть, как вы б тут подпрыгивали. Держись, Пуф, - присев на метелку, Чуб взвилась к четырехметровому потолку и облетела по периметру комнату, последовательно ощупывая четыре цветочных "поцелуя". Аккурат под четвертым она нащупала какую-то выпуклость, надавила.
Внизу послышался шорох и треск. Катя склонила голову набок, пытаясь понять, откуда идет этот звук.
- Мышь! Мышь! - пропела Изида Пуфик и, оттолкнувшись четырьмя лапами от Дашиных плеч, спрыгнула с метлы на пол.
- Ах ты рыжая падла, - приземлилась вслед за ней Землепотрясная Чуб. - Выходит, Маша права, ты отлично умеешь сигать с высоты…
Рыжая падла не отреагировала на хозяйский упрек, ее хвост торчал из-под покрытого парчовой скатертью столика. Катя подняла ткань, заглянула. Подчиняясь неведомому механизму, прямо над плинтусом из стены выехал небольшой ящик… Встав на колени, Дображанская вытащила его целиком и поставила на пол. Даша плюхнулась на ковер рядом с ней. Маша, последние пять минут безмолвно наблюдавшая за их поисками, присоединилась к двум Киевицам.
Ящик таил настоящий клад - алмазы, рубины, сапфиры, изумруды большие и маленькие, продолговатые, овальные, круглые заполняли его до самых краев. Сверху лежало сложенное вчетверо пожелтевшее, покрытое пылью письмо, исписанное тонконогими чернильными буквами и все еще пахнущее терпкими духами Сары.
- Давай, Пуфик. Тут по-французски, - вынув лист из Катиных рук, Чуб сунула его кошке под нос.
Киса громко чихнула, отвернулась, талантливо выдержала напряженную театральную паузу (дав понять, что спектакль рыжей примы не прошел для рыжей кошатины зря), кокетливо почесала лапой за ухом, фыркнула и зачитала…
Здравствуйте, мой милый, мой верный Жофруа.
Вы пишете мне, что по-прежнему ждете меня, что я совершенно не изменилась и так же красива, как прежде. К несчастью, это только красивая ложь. Я же снова скажу некрасивую правду. Вам придется прожить свою жизнь без меня. После моего несчастного брака я дала зарок, что не стану больше ничьей женой и дойду свой путь одна до конца. И хоть душа моя часто вспоминает о вас и стремится к вам, разум уверяет меня, что я столь же зла, сколь и добра. Вы любите не меня, а свою мечту обо мне и…
…Твою любовь не может омрачить
Действительность с тоскливой серой прозой;
Я для тебя останусь только грезой…
Став вашей супругой, я б не смогла одарить вас счастливой семейной жизнью, но обещаю, что подарю вам счастливую смерть. Когда-нибудь вы поймете: этот подарок не менее ценен… Примите же мою душу как символ нашей "царственной и чистой" любви.
Ваша Мелисинда.
P.S. Какой бы странной ни показалась вам просьба, прошу, не измените мне с какой-нибудь прекрасной… идеей. Не говорите, что готовы отдать жизнь ради нее. Помните, это счастье отныне вы выбираете сами.
- Какой-то мутный финал? - сказала Даша. - И нет ни слова про Лилию.
- Есть, - возразила Катя. - Она просит Могилевцева принять ее душу в знак "царственной и чистой" любви. Это слова Принцессы Грезы, вручающей лилию. А лилия - символ невинной души. В данном случае - символ их духовной любви… - Руки Кати спешно вынимали из ящика драгоценные камни. - Столетие назад все образованные люди отменно знали символику цветов и не нуждались в дополнительных пояснениях. Мы же сейчас… - Дображанская замолчала. Ее пальцы коснулись бархатистого дна тайника.
Алмазной Лилии не было!
- Так где же она? - хлопнула ресницами Даша.
В кармане Катерины загудел телефон, изнывая от желания донести до нее какую-то весть. Дображанская взглянула на экран и приняла вызов.
- Алло… - Катино лицо помертвело. - Хорошо. Я сейчас приеду, - сказала она и уронила руку.
- Ну?! Почему ты молчишь?! - возмутилась Чуб.
- Она нашла ее, - мертвенно сказала Катя. - Нашла Лилию…
- Кто?!
- Жена депутата. Точнее, он нашел для нее… Мой Виктор Арнольдович. Антиквар, телефон которого я ей дала. - У Кати был такой вид, будто она никак не может решить, что ей делать - надавать себе самой по щекам или ущипнуть себя за щеку, чтобы проснуться. - Я еду к ней. Она в квартире на Стрелецкой.
- О’кей, - вскочила на ноги Даша. - Подбрось меня по дороге. Мне нужно к конкурсу успеть подготовиться. А ты, Маша?
- Я еще тут посижу. Может, сейчас, в 1917-м году, мне удастся разговорить Шоколадный домик.
- Хорошо. Я пришлю за тобой машину с водителем. - Катя уже была в дверях. Даша Чуб и косолапо семенящая за нею Изида Пуфик исчезли следом за ней.
Ковалева проводила их взглядом. И вдруг с непонятной, жадной поспешностью принялась рассовывать по карманам бриллианты, изумруды и сапфиры Семена Могилевцева.