В это мгновение он отчетливо понял, что этот, с трудом узнаваемый город, был его родным, и он здесь когда-то рос. Где-то здесь должен быть его дом, где-то здесь Алина… Может быть, он сейчас ее увидит, стоит только свернуть за угол…
За углом Алины не было. К двухэтажному особнячку с колоннами приближался благообразного вида господин с букетом алых роз. Возле дверей в особнячок он нерешительно остановился и принялся тщательно вытирать ноги. В этом не было никакой необходимости – и мостовая, и его ботинки сияли безукоризненной чистотой. Смахнув невидимую пыль с лацканов пиджака, господин извлек из внутреннего кармана расческу и стал причесываться. Он не видел Прибамбу и Прибамбаса, которые остановились рядом и, подбоченившись, с любопытством его разглядывали. И действительно, прихорашивавшийся господин представлял из себя зрелище преуморительное. Возможно, в молодости он и мог бы похвастаться густой шевелюрой, но теперь от нее осталось совсем немногое – лишь несколько пегих прядей, с трудом отгораживавших шею и уши от блестящей лысины. Эти-то пряди господин и пытался так расположить на лысине, чтобы, насколько это было возможно, скрыть ее от нескромных взоров. Уж какие только хитроумные развороты ни производила расческа на голове, в какие замысловатые виражи ни впадала – все без толку. Лысина оставалась лысиной. Наконец господин не выдержал. Недовольно пробубнив что-то, он попросту зачесал все имевшиеся волосы вверх и, на всякий случай, прихлопнул их ладонью. Прибамба и Прибамбасс так и покатились от хохота, а крокодильчик звонко рассмеялся на всю улицу.
– Ну чего развеселились-то! – сказала Пекмата и, лукаво глянув на Рома, тоже засмеялась.
Господин открыл дверь, но прежде чем он успел скрыться за ней, сзади к нему подскочил Прибамбасс и дунул в затылок. Волосы на голове господина дико взвились, а сам он шагнул в дом, откуда тотчас же раздался неистовый женский хохот, перешедший в визг.
Из-за проулка осторожно выглянуло существо, чрезвычайно похожее на цифру "3", воровато поводило в разные стороны глазами и вознамерилось перейти дорогу. Весьма опасаясь машин, бойко сновавших по дороге, тройка долго примеривалась, пока, наконец, не решилась-таки осуществить свое намерение. Однако едва она сошла с тротуара, как тут же сквозь нее проехал автобус и несколько легковых автомобилей. Погрозив им вслед кулаком, тройка быстро перебежала улицу и юркнула в окошко газетного киоска.
– А это что такое? – спросил Ром.
– Как что? Тройка, – как о чем-то само собой разумеющемся, разом сказали Прибамба и Прибамбасс. Они семенили по обе стороны Пекматы, двинувшейся дальше в путь. – Ты что, не знаешь, что такое тройка?
– Честно сказать, я думал, что тройка – это отметка или просто цифра, – Ром слегка растерялся.
– А если сказать нечестно? – вкрадчивым голосом спросил Прибамбасс и вытянул шею так, чтобы ухо оказалось поближе к мальчику.
Ответа Прибамба не услышал, потому что внимание Рома привлекла странная птица голубого цвета, сидевшая на заборе. Приглядевшись к ней, он вдруг понял, что это вовсе и не птица, а обыкновенная школьная тетрадь, покачивающая страницами, будто крыльями.
Рыжий веснушчатый мальчишка выстрелил в нее из рогатки, и тетрадка испуганно взмыла в небо. Мальчишка же подпрыгнул и большим апельсином упал в руку щеголеватого молодого человека, беседовавшего с девушкой.
– Позвольте угостить вас сочным апельсинчиком, – сказал молодой человек, протягивая девушке мальчишку, столь ловко прикинувшегося апельсином. – Вы такая роскошная и классная, что я не нахожу слов! Какие глаза! Для меня они приятнее, чем свиная отбивная или студень с хреном в лучшем ресторане. И волосы не менее прелестные!
– Вы, наверное, всем такое говорите?
– Только тебе, дорогуша. Только тебе одной, милая!
Девушка зарделась и, кокетливо поводив в разные стороны белым пушистым хвостом, который торчал из специальной, бисером обшитой прорези в юбке, торжественной рукою приняла подарок.
Чем закончилась беседа, Ром так и не узнал, потому что Пекмата свернула на другую улицу. Здесь было не меньше недоступных обычному глазу диковинок. Но удивительнее всего было то, что они самым естественным образом соседствовали с вещами обычными, а люди, жившие в городе, этого совершенно не замечали.
Молодая мама катила по тротуару коляску с младенцем и разноцветной шестилапой обезьяной. Младенец, выплюнув соску, во все глаза смотрел на обезьяну, которая, кривляясь, передразнивала прохожих.
– У, какие большие глазки у вашего мальчика! – сказала пожилая женщина, заглянув в коляску.
– У-у! – передразнила ее обезьяна и страшно выпучила глаза.
Ребенок раскрыл рот и заплакал. Его мать с гневом глянула на женщину, будто это она, а не обезьяна, испугала младенца, и сунула ему в рот соску.
Пекмата шла по улице, где должна была располагаться школа. Однако на ее месте Ром увидел железный, размерами не уступивший бы школе утюг, который был прибит к земле гвоздем невероятных размеров.
"Интересно, как теперь выглядит мой дом?" – едва мальчик успел подумать об этом, как Пекмата свернула на улицу, где он прежде жил. Он почувствовал, что это та самая, его улица, но в то же время обнаружил, что она совсем другая. С другими домами, двориками и деревьями, и даже небо над ней было другое – настолько низкое, что в нем отражалась асфальтовая дорога, полная кривых луж. И только детская площадка с покосившимся деревянным грибом у песочницы осталась такой же, как прежде.
На том месте, где стоял дом мальчика, высилось сложенное из больших камней строение с башенкой. Ром соскочил со спины Пекматы и подошел к двери, которая, всхлипнув, сама собой открылась перед ним. Мальчик вошел внутрь. Как потом ни старался он вспомнить, что видел и что происходило за всхлипнувшей дверью, как ни тряс головой в намерении взбудоражить память, ничего кроме круглой башенки, где из мерно качавшегося колокола звучали какие-то непонятные голоса, не вспоминалось. Несколько раз он входил в свой дом, но всякий раз странным образом оказывался на спине Пекматы и при этом ничего не мог вспомнить кроме круглой башенки и загадочного колокола. Ром пробовал расспрашивать Пекмату, но та, словно воды в рот набрала. А крокодильчик, обычно весьма болтливый, прикинулся спящим. На шее его висела табличка: "Не спал пять суток. Убедительно прошу не тревожить."
– Он не спал пять суток! – сказал Прибамба озабоченным шепотом и, бесцеремонно ткнув пальцем в табличку, воскликнул. – Подумать только – пять суток! Остается надеяться, что хотя бы четверо-то суток ему удалось поспать!
– Убедительно просит не беспокоить! – рявкнул Прибамбасс. – Ти-и-хо! Всем молчать!
"Ладно, я вам это еще припомню!" – решил Ром и направился к дому бывшего своего друга Мегабайта, который больше всех смеялся, когда Алина бросила в лицо Рома жука.
Дом Мегабайта совершенно не изменился. Недобро ухмыльнувшись, Ром прошел в его комнату и плюхнулся на кровать. Мегабайт, по обыкновению своему сидевший у компьютера, недоуменно покосился на скрипнувшую кровать и шмыгнул носом. Ром хищно облизнулся и посмотрел на экран монитора, где немедленно возникли Прибамба и Прибамбасс в боевых индейских нарядах. Они держали на плечах жердь, к которой был привязан весьма упитанный и совершенно голый мальчик.
– Ой, что это? – воскликнул Мегабайт и округлил глаза.
"Индейцы намереваются изжарить на костре пойманного ими Мегабайта" появилась на экране надпись.
Мегабайт быстро застучал клавишами компьютера, и на экране появилась новая надпись: "Несомненно, индейцы осуществят свое намерение. Их слова и намерения всегда тверды!"
– Ой! – сказал Мегабайт и тупо уставился на экран, где Прибамба и Прибамбасс установили на рогулины жердь, с привязанной к ней тушкой и стали разводить под ней костер. Невесть откуда появилась большая охапка хвороста. Прибамба уселся на нее и с важностью закурил трубку.
Мегабайт вскочил и, опрокинув стул, попятился назад, а потом отважно бросился к компьютеру и выключил его. На индейцев это, однако, не произвело никакого впечатления – они как ни в чем ни бывало продолжали свои занятия: толстый покуривал, а тонкий раздувал огонь костра.
Мегабайт выдернул штепсель из розетки, глянул на экран и отпрянул к двери. С минуту он стоял, открывая и закрывая рот, и смотрел, как занимается костер, а привязанный к жерди мальчишка плачет и извивается.
Ром сидел на кровати и неотрывным хищным взглядом смотрел на бывшего друга. На столике возле кровати тикали часы. Ром взял их. Мегабайт тупо уставился на часы, которые медленно поплыли по воздуху и вдруг застыли в метре от пола.
– Мама! – сиплым голосом крикнул Мегабайт.
Ром почувствовал, как внутри часов что-то быстро-быстро застучало, будто сердце пойманной птички.
Часы качнулись в воздухе и вернулись на прежнее место. Но тут же со столика приподнялась тарелка и, мгновенно перелетев комнату, угодила прямо в экран компьютера. Экран брызнул орлиными перьями.
Прибамба и Прибамбасс, разбивая остатки экрана и теряя перья своих индейских нарядов, наперегонки лезли в комнату.
– Ма-а-ма! – у Мегабайта это получилось так, будто он пробовал голос, намереваясь исполнить какую-то оперную арию.