- Помни, сестра - у тебя есть я! Ты не одна!
Больше ее голоса услышать не пришлось. Видеться - виделись. Выпускали опальных базилисс морским воздухом подышать. Не во дворик, на крышу башни. Августину на свою, Анастасию - на свою. Докричаться можно, но тогда прогулки на разные часы разнесут. А так хоть рукой помахать можно. А еще можно у коменданта спросить, как сестра обретается.
- Очень скучает, - сообщал тот. - Спасается тем, что папирус вытребовала, перо да чернила. Пишет. В том числе - письма тебе. Передать не могу. Приказ.
- Тогда принеси папирус и мне. Я отвечать буду. Так, как если бы ты их мне передавал…
Прошли месяцы, прежде чем Анастасия поняла, что сестра спасла ее от безумия. Недоходящими до адресата письмами и тем, что каждый день с соседней башни махала рукой простоволосая фигурка… только волосы, как крыло феникса, по ветру! Неприлично? Так она специально, для племянника. Инструкции не допускают к "священным телам миропомазанных август" - тех самых, которые во всех прочих местах приказа значатся, как "богомерзкие кровосмесительные отродья" даже врача? Так пожалуйста - низложенную августу видит больше тысячи солдат - в таком виде, что непотребная девка застеснялась бы. А так… стоит на башне, чаек кормит. Такой в памяти и осталась - среди мелькающих крыльев и сварливых криков. Чайки любят подраться за кусок.
На втором году "ссылки" Августина перестала выходить наверх. Заглянул комендант, сказал, что следует молиться за сестру. Напомнил о милости Господней, молол разные слова - а рука дергалась к шитому золотом квадрату на алом военном плаще. Анастасия ждала кинжала, потому слов не расслышала - тихонько молилась. Но вот рука скрылась под жесткой тканью… вынырнула, неся не смерть - подарок! Единственную книгу, дозволенную узницам.
- Это - ее, - сказал комендант, - а она желает твою. Это нарушение приказа… но такое, которое невозможно заметить. Потому… Я христианин, и отказать умирающей не смог. Молчи об этом!
Анастасия метнулась к схваченной решеткой бойнице. Свою книгу - отдала. Дождалась, пока затихнут шаги милосердного цербера. Широкая бойница - стол из камня, что равно тепел днем и ночью. До решетки - и моря! - всего две сажени. Вот открыт тяжелый переплет… Смеяться нехорошо - в соседней башне умирает сестра. Единственным оправданием Анастасии служила гордость - за ту, что везде осталась собой. И тут умудрилась книгу заляпать! Весь титул покрыт коричнево–рыжим. Что это? Не кровь, точно. Что–то знакомое!
Вместо благочестивого чтения - воспоминания. В прежней счастливой жизни Августину было терпеть невозможно. Засунуть младшей сестре репей в волосы, пребольно пнуть под столом, где никто не видит, подсказать неверный ответ перед строгим наставником - это она. Правда, если на урок мать заглядывала или сам отец решал проверить успехи дочерей, подсказка всегда бывала верной. А перед торжественной службой в Софии ящерицу за ворот получила не сестренка, а Констант! За напыщенность. Ну да, сын и внук императоров, будет править! А вредных теток выдаст за кочевых варваров. Ради империи! Вот и получил. В момент, когда доставать ползающее по спине существо поздно - нужно стоять смирно, молитвы повторять и кланяться. Августину потом заперли в собственных покоях: с книгами! Хорошо провела пару дней. Еще тайное письмо прислала, пусть и понарошку. Нужно было папирус над свечой подержать - и на чистом листе проступили коричневые рисунки: улыбающаяся ящерка, птичка с веткой в клюве и сама Августина, уткнувшаяся в книгу.
Анастасия еще раз взглянула на залитую коричневым страницу. С ужасом и восторгом поняла - Книга испорчена нарочно. Сестра рискнула спасением души - ради того, чтобы настоящее письмо дошло до соседней башни! И была свеча, подогревающая края папирусных страниц - писать между строк Писания даже сестра не осмелилась. Прости ее, Господи! А над пламенем свечи проступали строки, дарящие злую, мирскую, радость.
"Здравствуй, сестра. Пишет тебе великая грешница Августина, что осмелилась замарать священное. Видно, и верно я - лопоухое кровосмесительное чудище… Прощения мне нет, но у меня остался долг, не исполнив который я не имею права уйти. Не умереть! Собственно, это я и должна - сообщить тебе, что я не больна и умирать не собираюсь. Все притворство! Скоро я буду свободна… Тебя вытащить не сумею: лазейка только на меня, и то придется тело и душу до крови оборвать. Скажут - умерла, не верь. Покажут тело - знай, подделка. Не печалься о разлуке, я тебя помню и люблю, и всегда буду. Как только наберу силы - вызволю. Как, пока не знаю. Может, выкраду, может, выменяю, а глядишь - и возьму Родос на меч! Тогда быть тебе моей соправительницей, а Константу–зверю… Грешна я, прости меня, Господи, и спаси сестру мою, Анастасию. Августина - пока еще узница".
Больше ничего.
Через неделю - известие: сестра умерла. Тело не показали: не сумели подделать. Значит… Анастасия молилась: богу - о сестре, сестре - о свободе. Ничего не происходило. С башни было видно, как суетятся в порту люди–муравьи, входят и выходят щепки–кораблики… Каждый раз, как показывался большой флот, вспыхивала надежда: сестра идет! Ничего.
Через год коменданта сменили. Наверное, не из–за книги…
Перо и чернила отобрали - пришлось сочинять письма сестре, не записывая. Еда стала хуже, но Анастасия оставляла немного хлеба для чаек. Неблагодарные птицы орут, дерутся, клюют кормящую руку. Ну и что? Они напоминали о сестре. Напоминали - ты не одна, Августина с тобой. На небе ли, на земле ли… После прогулки оставалось искать надежду в Евангелии. Спать. И молиться за сестру. Во здравие! Очень уж хотелось верить, что умная Августина что–то измыслила, ухитрилась сбежать - и вот–вот распахнет для сестры огромный мир, большой, как небо, и быстрый, как чаячий полет!
Полгода назад она смотрела, как из гавани уходит великий флот: звонят колокола, вьются флаги, вокруг длинных дромонов и пузатых купцов взлетают крылья из десятков весел… Куда - опальной августе не доложили. Наверное - на агарян. Или - кто знает, как все повернулось - на персов, на авар, на лангобардов, против славян. Сердце шептало: а вдруг навстречу римской силище идет другая, тоже римская? Может, вот оно - "возьму Родос на меч!" И не надо никакого соправительства. Тем более, по римскому закону императрица - лишь источник власти для мужа. Глядишь, передерутся! Главное - сестру обнять. Услышать полузабытый голос…
Четыре месяца назад флот вернулся. Корабли шли на половинных веслах - значит, людей убавилось. Церкви ударили не весельем благодарственной службы, печалью покаянной. На башне римская императрица не знала, что ей делать - то ли плакать, оттого, что царство христиан понесло поражение, то ли смеяться, ожидая радости. Еще месяц спустя ворота башни отворились. Трава под ногами показалась мягче ковров Большого Дворца. Новый комендант, что прежде и не заглянул, разговаривал просто и непочтительно.
- Твоя сестра умерла, так судил Бог. К сожалению, в одной из дальних провинций появилась самозванка, использующая свое уродство, чтобы опорочить потомство великого Ираклия, твоего отца. Потому, ради чести семьи, ты должна солгать. Тебя доставят в Константинополь. Ты достаточно похожа на Августину, чтобы толпа признала в тебе сестру. В обмен за заботу о семейной чести базилевс, святой и вечный, обещает тебе…
Да хоть полцарства! Когда–то уже обещал править совместно: с мамой, братьями, Августиной… Из рук матери, ему - бабки, корону получил. А что за ним иные люди стояли… Какая разница? И все–таки она согласилась. Предпочла удавку чуть позже удавке сейчас. И еще задумала каверзу. От тихой, застенчивой Анастасии император Констант не ждет злой шутки. А она пошутит разок… Как сестра. Та, которую довелось полюбить только в башне. Той, которая просто - не успела. Пусть ей будет легче!
Что осталось в памяти от морского перехода? Смрад с гребных палуб. Теснота, доносящая обрывки разговоров.
- Рыжая–ушастая. Григорий - Африка, Августина - Британия…
Британия? Провинция, которую давно бросили на произвол судьбы, еще стоит? Был древний век, в котором бритты, по ошибке записанные галлами, брали Рим. Был век - в составе мятежных легионов шли сажать своего императора. Словно запыленная фигура вдруг отыскалась, встала на доску. Шах! И Анастасия не станет пешкой, закрывающей короля!
Порт. Закрытые носилки. Многолюдный шум - страшный! Неужели выставят перед толпой? Тогда у нее и рот не откроется сказать, что задумано, от страха. Констант выиграет ход? Нет, дудки!
Полог задернут небрежно. На темном пурпуре - яркий надрез. Солнце Константинополя царапает глаза. Что можно увидеть? Людей - много. Стены. На стене - царапины, крупно. Успела разобрать: стишок. Простой, такой всякий накорябает:
"Царству на горе, сцепилась родня.
Сестры в раздоре, меж братьев резня…"
Нет, сестры не в раздоре! А если Констант еще и собственного брата удавил… как это чудовище терпят?
Дворец - Влахерна. Маленький, легче охранять. Новый разговор. Племянник личным визитом не почтил, говорил магистр оффиций. То же самое: "самозванка, честь семьи"… Обещания, которым нет смысла ни верить, ни не верить: сочтут выгодным, сдержат, не сочтут - отбросят. Поторговалась для вида - без толку, как о стены кулаками молотить.
- Монастырь? Нет. Конные прогулки? Нет. Переписка? Нет. Другой остров? Нет.
Церковь усиливать не хотим. Боимся, что сбежишь. Боимся, что найдешь сторонников. Боимся, что тебя украдут. Сулили: богатый стол, удобный дом внутри крепости, десяток прислужниц, книги, личного священника. Огороженный двор - ходить по траве. Собачку… И жизнь, конечно.
Согласилась.