Палка перелетает в другую руку. И - то же самое, но левой! Дождался одобрения. Улыбнулся.
- А ты тоже стала на взрослую похожа. Ну… статью.
Не видно, но наверняка покраснел, как вчерашняя запеченная форель!
- У меня сын.
- Ага… А почему не подросла?
- Я взрослая, Тристан. Вот такая маленькая, но взрослая…
Дети - даже прошедшие войну и работу в полевом госпитале, неуверенность чуют за милю. Если это Тристан… Сестра рассказывала. Сын врача, желает быть воином, в прошлом походе помогал отцу. Теперь его учат на хирурга.
- Совсем взрослая? Не верю!
В ответ - печальный вздох. Августине до двадцати лет, полного совершеннолетия по римским законам, несколько месяцев. Что хуже - потерять в тюрьме годы детства или раннюю юность?
- Взрослая. Но - сида! Кстати, отчего ты решил, что быть врачом и воином разом нельзя? Учебы больше, служба тяжелей… но ведь и чести больше!
- Но ведь врачи не воюют…
- Старый обычай. Времен, когда племена бриттов воевали между собой. Когда пленных щадили, а лекарь перевязывал раны чужим так же, как и своим… Теперь не так. При Честере с камбрийским войском было больше тысячи монахов. Братья собирались молиться за свое войско и помогать страждущим. Их пощадили? Сумело бежать не больше пяти десятков. Наступили иные времена, и врач на поле беспощадного боя будет выглядеть совсем иначе. Так, как бывало в иные времена…
И полилась - сказка. Страшная! В ней поднимались к небесам кручи горных твердынь, шли в бой стрелки с самострелами, выпускающими десятки пуль в мгновение ока, ползали оснащенные баллистами чудища, ничуть не напоминающие слонов Ганнибала. Драконы со всадниками на них поливали землю огнем… Анастасия сначала испугалась, потом развеселилась. Это же сказка! В таком пекле не то что человек не выживет, черт окочурится.
- Выживет, - сказала Немайн.
Спокойно, буднично - словно не только по местным суевериям она холмовая сида, разменявшая четвертую тысячу лет. Словно видела и светило ярче тысячи солнц, и громовых птиц, взлетающих выше неба голубого - в небо черное!
- Выживет, - повторила сестра, - но не всегда останется цел. Тогда и приходит время тех, о ком я и хотела рассказать. Врачей и воинов разом!
Слова. Всего лишь слова, но глаза видят сквозь темень предутреннего часа. Пали с затянутых дымом небес винтокрылые - как это? - стрекозы. Враги, обступившие последнюю позицию израненных героев, отброшены пылающими стрелами.
Сквозь гром, по трясущейся земле, спешат воины в шлемах с опущенными личинами. На черных одеждах - багряные кресты. Там, где они проходят, враг бежит. Тогда их ждет новая работа: тащить раненых к стрекозам. Чтобы вывезти из ада. Доставить в госпиталь… А чтобы дожили, в ход идут сталь хирургов, снадобья травников, ведьминские зелья.
Госпиталь! Латинское слово! Значит, все–таки выдумка, вроде книги, в которой римская галера заплыла на небо и принимала участие в битве флотов Луны и Солнца. Можно выдохнуть… Хочется смеяться, но Тристан - серьезен.
- Для меня было бы честью принять одежду с красным крестом. Эти воины - монахи?
- Нет, - сказала Немайн, - многих дома ждали семьи. Но возвращались не все… И не всегда было, куда возвращаться.
- Понимаю. Война.
Тристан повернул фонарь к девушкам. Серьезный, недетский взгляд скользнул по лицу Анастасии. Потом огонек прикрыла заслонка, и будущий рыцарь превратился в тень на фоне сереющего неба. Проговорили, сказки прослушали - рассвет на носу, за городской стеной прячется!
- Я понял, - сказал Тристан, - и я постараюсь. Когда–нибудь, Майни, я тебя вытащу.
Хихикнул, совершенно мальчишески, и прибавил:
- Или Анастасию. У нее тоже меч на поясе, пусть она и не воительница…
С тем и разошлись. Надо успеть разойтись по домам и сделать вид, что выспалась. Сестре спать всю ночь нельзя, глупое местное суеверие, но она изобразит перебирание бумаг. Короля тоже ни к чему обижать.
- Сам Гулидиен поймет, - нашептывала Немайн, - а вот его невеста… Очень самолюбивая и обидчивая особа! Хоть и воительница.
- А как это быстро определить, воительница ты или нет?
- По прическе. У воительницы - коса. Часто вплетают наконечник стрелы, но и самой косы достаточно. А ведьмы ходят с неприбранными…
- Значит, косу мне нельзя. Ведьмой тоже быть не хочу. А что значат сложные прически?
- Ничего не значат, кроме того, что женщина ничего, кроме прически, из себя и не представляет… Ах, да: в Кер–Сиди чиновницы–не–ведьмы повадились собирать волосы в хвост. Мол, служим Республике, но пером, а не мечом.
- Ясно, - сказала Анастасия. - Значит, хвост - это чиновница? Пожалуй, самое то… Ленточка у тебя найдется? Волосы перехватить?
В комнате почти светло - для больших глаз сиды. Прыжок, недовольное шуршание тюфяка… Все, врать не нужно, все сами увидят - спала! Ни мама, ни сестры ворчать не будут. Можно пристроиться на пятках у большого ларя, раскрыть чернильницу, обмакнуть перо… Но не начать работу: дверь осторожно скрипнула, приоткрылась…
Что нужно, чтобы узнать ту, с кем делила комнату? Ту, которая когда–то схватила тебя за шкирку и заставила читать переведенный на камбрийский язык Новый завет горожанам - и они слушали, отставив кружки, ушастое большеглазое чудище - нечисть холмовую и проповедницу разом? Ту, которая была готова умереть на недостроенном мосту - ради того, чтобы к кому–то пораньше подошло подкрепление? Достаточно услышать один шаг и один вдох…
- Эйлет, заходи. Я не сплю. Мне больше нельзя. Гейс.
- Майни… Я не знаю, как так вышло, что ты оказалась римской базилиссой, с вами, ушастыми, всегда непросто… но это хорошо! Не смей отказываться!
Немайн вздохнула. Если бы это сказала Настя, можно было бы понять… Но сестре–римлянке как раз все равно. Ей нужен родной человек, и только. Эйлет нужна императрица. И муж. А сиду можно спросить:
- Ты мне сестра?
Не боится, что в ответ прозвучит: "нет". Права. Странно, что вообще спрашивает!
- Сестра.
- Хорошо… Тогда слушай еще раз. Говорим серьезно, как ты учила.
Значит, по–мужски. Не учитывая жестов и тона, не читая между слов недосказанное. Только смысл - четкий. Не допускающий толкования на двенадцать сторон.
Села на пятки - так, что колени в колени, глаза в глаза.
- Эмилий для меня - жизнь. Уйдет, руки на себя не наложу, не надо будет. Так засохну… как моя левая. Веришь?
Голос спокойный, ровный. Рукав с парализованной рукой пристегнут к поясу, оттого кажется, будто сестра подперла бок и желает поскандалить. Правая, здоровая, рука поглаживает переброшенную через плечо соломенную косу. Медленно, размеренно. Словно успокаивает.
- Верю. Но он не уйдет. Не теперь.
- Теперь - не уйдет… Но жизнь долгая! А еще я лучше убью себя, чем сделаю его несчастным. Он счастлив, только служа Империи. Покажи ему, что ты и твой Кер–Сиди - и есть Империя. Это все, большего не надо.
- Я с ним уже говорила. Он вполне доволен. Республика для него это я и Анастасия. Но я буду только хранительницей Глентуи, а не императрицей Рима. Я не хочу тащить на горбу все! Анастасия вырастет - решит сама. Захочет быть императрицей - станет.
- Вот именно… Выйдет замуж, уедет куда–нибудь на континент! А Эмилий за ней… Я не хочу на чужбину, Майни. Даже в Константинополь.
- Так и я не хочу, - сказала Немайн. - Видишь, как мы похожи? Сестры!
- Значит, ты меня понимаешь. Вот и придумай что–нибудь. Ты умная.
- Хорошо. Подумаю…
Эйлет улыбается. Забывает, что сестра - сида. А к обещаниям холмового народа следует относиться осторожно. Исполнят неукоснительно, до словечка - а дальше, как сами поймут. Значит, думать будет. Вопрос - что ей в голову придет!
Дверь снова распахивается. Быстро, широко… но грохота нет. Ручка зажата в крепких пальцах Гвен.
- Ты не спишь, сестрица? Нам нужно поговорить. С глазу на глаз!
Потом - все девичьи подробности: как живется с мужем, как хочется пожить для себя и не обзавестись сперва животом, а потом ребенком…
- Как можно - маленького не хотеть? Тебе ведь помогут, не хуже, чем мне! Я ж не знала, с какой стороны за пеленки браться…
Гвен отмахнулась.
- Годик бы… Больше не надо, начнут говорить про бесплодную утробу, муж забеспокоится. А так… Я лентяйка! Во всем, что не касается готовки. Хорошо, все остальное любимый мой тянет, и в охотку. Только вот народ в зале все унылей, да и поредел. Что он делает не так - не знаю. Мама молчит. Я так думаю: раньше у огня сида сиживала. По вечерам Книгу читала. Так?
- Было, - Немайн кивнула. - Я и сейчас у камина просушиться не против. А Книгу пусть кто–нибудь другой читает. Я свое дело сделала. Перевела. Дальше - другим подхватывать. Так что, если не пожалеешь сестре темного угольного…
И шутка, и напоминание: хозяйство, не считая матери, на тебе. Ушастой–глазастой своих хлопот довольно… Висение на шее. Слезы.
- Ты хорошая!
Вот как мало надо для счастья! Так что ж ты, родная, еще горку наваливаешь да доливаешь - с мениском? Говоришь:
- А еще устрой что–нибудь, чтоб они вспомнили, что ты - та самая Древняя! И что дела нужно решать у нас… а не в глупом новоделе, Сенате!
И надо бы отказать, да не получается. А горло перехвачено, а из глаз - слезы. Не всегда "обнимки" - хорошо! Приходится Немайн самой себе напоминать: ты умная, это раз. Ты сида, пусть и не древняя, это два. Ты Немайн, это три! Значит, выкрутишься! Но стоит Гвен выскочить, взмахнув на прощанье золотистой гривой, как ей на место заступает следующее явление.