- Ну, вы тут разбирайтесь, когда у вас обед, а когда завтрак, - улыбнулся понятливо стражник. - А я пойду другим порции отнесу. А то, как бы не забыть, кому что. Тут мелкая пацанва понатащила со всех окрестных трактиров блюдов разных, а старшой запрещает посторонних пускать в арсенал. Приходится самому таскать. Как бы, не напутать кому чего.
Эх-хе-хе, - демонстративно жалостливо посетовал сторож. - Кости мои старые, натружённые. Так перепутаешь, потом ваша же братва с меня ещё и стружку снимет за путаницу. Повадились с трактирных кухонь столоваться, каша арсенальная им, видите ли, не по нраву. И нет, чтоб из какого-нибудь одного. Нет, ведь город на уши поставили, соревнование учинили. Да ещё и премию победителю назначили. В каком трактире повар лучше, тому сто золотых! Бешеные деньги! Транжиры, - осуждающе покачал он головой, явно не одобряя подобного непотребства.
А те тоже хороши, - недовольно ворчал он дальше. - Вздумали мне указывать, чтоб я не забывал указать от кого именно чей судок. Совсем обнаглели беспредельщики. Лучше б надписали свои короба, раз такие умные.
А ты, егоза, - напоследок погрозил он пальцем в сторону девчонки. - Чтоб вечером была дома. Мать беспокоится, куда это дочка её пропала. Который день пошёл ужо, как ты сюда переселилась, а матери хоть бы весточку передала, что, мол, да как. Всё потом да потом. Мать же есть мать. Беспокоится. Никакой чуткости.
Эх, молодёжь, молодёжь, - снова закряхтел он, прикрывая за собой дверь и не слушая больше весёлую возню, донёсшуюся из-за неплотно прикрытой двери.
- Завтрак-завтрак, - слышен был оттуда придавленный возмущённый писк девчонки.
- Потом-потом, - последнее, что он услышал из этой камеры.
- Придётся мне Стёпкиной Ганне самому передать, где её дочка все эти дни пропадала, и чтоб скоро не ждала, - тяжело вздохнул сторож. - А то ведь пока эту егозу силой из камер не выгонишь, так ведь и не разойдутся. Этот, как его - курорт, понимаешь ли, устроили, - пожаловался он непонятно кому. - Пойду теперь других будить…
Встреча старых друзей.
Толстая, массивная дверь тюремного каземата недовольно скрипнула давно не смазываемыми, проржавевшими петлями, и в широко распахнувшуюся дверь не вошёл, а буквально ввалился среднего роста, крепкий, хорошо одетый мужик.
- Ну! Где тут дебошир, тунеядец и фулюган? - радостно заорал вошедший, высоко подымая над головой мощный бензиновый фонарь и ярко освещая мрачные тёмные стены старого каземата. - Где тот мерзавец, что посмел уничтожить с таким трудом построенную всем городом на общественные деньги стратегически важную дорогу? Где он тут есть, диверсант и вредитель?
Где этот Димон, прозванный Счастливчик, которому больше бы подошла кликуха - "Провокатор", который вверг нас в очередной разорительный проект, теперь уже по восстановлению порушенного былого великолепия.
Это я про дорогу говорю, если кое-кто ещё ничего не понял, - негромко рассмеялся вошедший.
- Явился. Где тебя только черти столько времени носили? - раздался из дальнего угла недовольный хриплый бас. - Я тут сижу-сижу, точнее, лежу-лежу, а тебя всё нет и нет. Безобразие.
Свет прикрути, глаза режет, - донёсся оттуда же из угла тягучий ленивый зевок.
Что у тебя за дурная привычка, Сидор, являться ни свет, ни заря. Спать не даёшь, да ещё и светишь тут…
А если б у меня тут была женщина? Что тогда?
- Народ в поле, - весело расхохотался вошедший. - В отличие, кстати, от тебя. Это ты у нас отпускник, который день уже ленишься и от работы отлыниваешь. А девочки твои вкалывают с самого раннего утра, как положено. У Беллы не забалуешь.
- Имею право-о-а, - смачный ленивый зевок донёсся из угла. - Я этот, как его, добытчик. Во!
Пройдя к стоящему посреди каземата широкому массивному столу, Сидор поставил на него свой фонарь, и, ногой подтянув поближе стоявшую чуть в стороне табуретку, устало присел, оперевшись локтями на стол.
Нависающие над головой, давящие потолки старого каземата, без окон, с одной лишь небольшой вентиляционной дыркой в потолке, куда и худая кошка не смогла бы пролезть, производили гнетущее тяжёлое впечатление, впрочем, полностью смазанное счастливой улыбкой на пол лица вошедшего.
- Устал как собака, - пожаловался он. - Не поверишь, как вернулись из-под Сатино-Татарское, так ни одной ночи нормально не спал. То одно, то другое, то третье. Одни только разборки с желавшими поживиться вашим обозом чего стоили, - усмехнулся Сидор.
- И как? - равнодушно зевнул Димон. - Разобрался?
- Да какое там, - махнул рукой Сидор. - Шмотки то, что в неразберихе после твоего возвращения порастащили - все вернули, а вот с завидущими глазами не знаю, что и делать. Ты то со своими в тюрьме отсыпались, а Машке с Беллой настоящую битву за урожай пришлось тут выдержать, пока мы с Корнеем из под Сатино не вернулись.
Лишь тогда местная публика поуспокоилась. А то чуть было танк твой у нас не утащили. У местного Совета чуть крышу не снесло от одного его вида. Народу понагнали, жуть просто. Ну и вытащили из грязюки, куда ты его засадил. А потом в город притащили, наверное похвастаться, и на площади перед зданием Управы поставили.
Так не поверишь, с самых дальних хуторов народ приезжал полюбоваться на это чудовище. Ты не представляешь, чего мне стоило вытребовать его обратно. Ну, ничего люди не понимают, - с сожалением покачал он головой. - Что ни говори, а так и норовят лапу в чужой карман запустить.
Ей Богу Димон, если б мы с Корнеем не успели вовремя вернуться из-под Сатино, со всеми своими охранниками и обозниками, который нынче в городе иначе как отморозками и не называют, неизвестно ещё как бы тут без нас наши женщины и бодались бы с местными властями.
Еле отбились. Устал, как собака. Ей, Богу, в тылу у ящеров было легче, чем ругаться с этим Советом.
Ты себе даже не представляешь, Димон, как я тебе с ребятами сейчас завидую, - снова зевнул Сидор. - Я там верчусь как белка в колесе, а вы тут отсыпаетесь. Мне б сейчас тож, минуток шестьсот надавить на массу, отоспаться всласть. А нельзя. Ты с этой дорогой такое болото всколыхнул, такие газы болотные, сероводородные поднял, мама дорогая. Думал, всё уже, кончать нас будут со всеми нашими броневиками, мортирами, амазонками, ящерами и всем прочим. Ужас!
Про то, что перед этим ограбят всё нажитое непосильным трудом, я уж и не думал, живым бы из этой передряги выбраться.
Ан, нет, пронесло, - расхохотался внезапно он. - Сцепились кобели между собой, и всем им резко стало не до зайца-побегайца. То есть не до нас с тобой.
И это есть хорошо.
Как хорошо и то, что ты уничтожил это фальшивое великолепие, с которым как курица с яйцом носились наши городские власти. Дорожный трест рухнул. Ура!
Это я опять про дорогу, - устало зевнув, уточнил Сидор.
- Что-о-о-о? - сладко зевнул в ответ и Димон. - Это говно, что тут же расползается под гусеницами моего единственного и любимого трактора, не говоря уж про простую гружёную телегу, ты называешь "Великолепие"?
О! Мысль! - обрадовался Димон. - Я теперь мой любимый трактор так и назову - "Великолепие", вместо "Сталинец С-65"! А чё? Клёво! И главное - коротко! Будет он теперь у меня зваться - "Манифик"!
- Это не я так это называю, это все в городе так уже новую дорогу называют. Говно!
С коротеньким смешком Сидор устало поднялся с табуретки и, вернувшись к двери, поплотней прикрыл приоткрытую входную дверь.
Пройдя в угол просторного каземата, он застыл каменной статуей возле Димона, лениво валяющегося на большой куче духовитого свежайшего сена, укрытого сверху большим роскошным стёганным покрывалом. Далее в углу стоял ещё один небольшой, прикрытый дорогущей льняной с вышивкой скатертью стол с остатками вчерашней трапезы, и многочисленными пустыми бутылками от кедровой наливки, длинными рядами выстроившимися под столом.
Судя по их обилию, Димон времени даром тут не терял и пока "отдыхал на нарах", неслабо так кутнул.
- "Я там работаю, понимаешь ли, как папа и мама Карлы вместе взятые, а он тут "отдыхает", алкаш. А ещё и вина дорогущие вёдрами пьёт. Мало того что сам пьёт, так ещё и девочек своих от работы отвлекает. Совсем обленился старый развратник", - недовольно подумал Сидор, на глаз прикидывая, сколько же тот уже уничтожил ценнейшего продукта.
Выходило, неслабо. Явно Димону тут помогли с этим делом. Один бы он с таким количеством точно не справился бы.
Крякнув негромко от странного чувства вдруг проявившейся лёгкой зависти, Сидор недовольно покачал головой.
- "Так вот почему у девчонок его каждое утро был такой помято-жутко-довольный вид, - ехидно прокомментировал про себя Сидор увиденное. - Не слабо они тут зажигали.
Ну, ещё бы. Раньше то - ни-ни. А тут - можно. Герой, как-никак вернулся. Дорвались до клановых кладовых".
Говно - это так они все тут теперь называют тот участок новой дороги на перевал, построенный свояком Головы, - сердито проворчал Сидор. - Что возле Малых и Больших Вязём. - Подойдя к лампе, Сидор чуть прикрутил слепящий свет. - Точнее, благодаря тебе, больше никто это место иначе теперь и не называет, - с удовольствием выделил он голосом бранное определение.
А дорожно-строительную компанию нашего драгоценного Головы и прочих учредителей, ответственную за строительство этого говна, - опять со смаком повторил он так понравившееся ему словцо, - пайщики и дольщики буквально смешали с грязью.