Утром я видел, как он беззвучно твердил сам себе какие-то гневные, горькие слова. Теперь услышал его голос. Это был низкий голос, и в нем звучали резкие нотки. Я не торопился повиноваться ему, поэтому он нырнул внутрь, ухватил меня за воротник куртки и вытащил наружу. Я упал на влажную от росы траву, а затем ощутил на своем правом боку носок его ботинка.
Отступив назад, он наблюдал, как я шумно пытаюсь вдохнуть воздуху. Он не подозревал, что я не просто пытаюсь отдышаться. Я тянул время, чтобы как следует рассмотреть его и решить, что же мне делать. В руке он держал за ремешок мотоциклетный шлем. Его кожаная куртка была распахнута, а джинсы заправлены в черные ботинки для верховой езды, настолько хорошо начищенные, что они отражали свет звезд.
Он постоял, а затем сказал:
— Ты — жалкий сопляк с дурацкой машиной...
Кэтрин вышла из машины и стояла, облокотись на нее, переводя взгляд с него на меня, глаза ее яростно горели, да и выражение лица было таким же: яростным и гневным.
Я не спеша поднялся на ноги, стянул с себя куртку и, не отводя от него взгляда, бросил ее Кэтрин. Он усмехнулся, и от этого его глаза показались посаженными еще ближе, но я видел лишь кончик языка, которым он облизнул верхнюю губу. Я понял, что он встревожился. Думаю, ему не понравилось то, как я спокойно поднялся с земли и снял с себя куртку.
Я дал ему подойти. Он бросил шлем мне в лицо и двинулся на меня, целясь одной рукой мне в горло и размахивая другой.
Я ухватил его за запястье и резко дернул его руку. Он перекатился через меня, и я дернул его за руку так, чтобы он еще долго помнил о своем плечевом суставе. Когда он ударился о землю, я развернулся и (стиль Миггса) ударил его точно в то место, куда он ударил меня. Ему это не понравилось, но он быстро вскочил, вцепился в мою рубашку и обхватил меня руками, пытаясь поднять и бросить. Он был силен, но не владел техникой.
Я ударил его головой в лицо, а коленом двинул ему между ног.
Когда он отпрянул и споткнулся, я врезал ему еще пару раз — по подбородку и чуть повыше сердца.
Это его и добило. Он лежал на земле, пытаясь, очевидно, понять, что произошло. Я стоял над ним и ждал, когда его дыхание станет ровным.
Затем сказал:
— Ты выбрал не сопляка. У тебя есть две минуты на то, чтобы дойти до своей тарахтелки и смыться.
Я подошел к машине и взял у Кэтрин куртку. Потом зажег сигарету, а он все еще лежал на земле, издавая такие же хриплые звуки, что и суда, идущие в тумане.
— Твое время истекло, — сказал я.
Он поднялся и, не произнося ни слова, отправился к мотоциклу, видневшемуся в туманной дымке. Проходя мимо, он глянул сначала на меня, а затем перевел взгляд на Кэтрин, но она смотрела не на него, а на меня.
Через несколько минут я услышал шум мотоциклетного двигателя; вспыхнули фары, подрагивающие в тумане, а затем он выехал на дорогу.
Кэтрин подошла ко мне, глаза ее по-прежнему яростно сверкали.
— Тебе понравилось? — спросил я.
— Wunderbar [1] .
Я отбросил сигарету в сторону. Она придвинулась ко мне вплотную, и через шелковую ткань рубашки я ощутил на своих плечах прикосновение ее рук, а ее рот казался мягким, бархатистым водоворотом. Но та магия, что настигла меня в машине и готова была сбить с ног, уже исчезла. Она была где-то недалеко, но сейчас я не чувствовал ее столь же ясно, как раньше.
Если бы это было не так, я бы не слышал пофыркивающих судов или кричащего в темноте кроншнепа или, когда мы оба сотрясались от дрожи, вызванной не холодом тумана, я бы не открыл переднюю дверцу машины и не помог ей сесть на соседнее с водительским сиденье.
Я зажег новую сигарету и еще одну — для нее; мои руки больше не дрожали.
— Wo gehen Sie hin? [2] — спросила Кэтрин.
— В трактир, выпьем по пинте пива. И говори по-английски.