Детство Дианы было вполне благополучным - ни трагедий с нехваткой денег на приличную одежду, ни истерик по поводу безнадежно запущенной физики или там химии, ни серьезных конфликтов с подругами. В семье тоже все в порядке. Никакой драмы: папа и мама вместе. Взаимное уважение. Ну, может быть, папа уважает маму чуть больше, чем мама - папу. Но на самом деле - полный паритет. "Самые лучшие браки основаны не на любви, а на взаимном уважении", - повторяла мама. Она настаивала, чтобы Диана вписывала эту мысль в каждое сочинение. И по поводу Маши Троекуровой, и по поводу Татьяны Лариной.
- Мам, но ведь он старый, этот генерал! - пробовала было возразить Диана.
- Старый? - Мама приподняла брови. - У Пушкина не сказано, что "старый". Перечитай внимательно. У Пушкина сказано - "важный".
Диана посмотрела на маму пристально и промолчала. Мама, следует отдать ей должное, догадывалась, что означают эти безмолвные взгляды дочери.
- Ты, конечно, уверена, что "старый" и "важный" - одно и то же, - сказала мама с легкой горчинкой, обусловленной ее возрастом и положением. - Но это не так. К тому же и немолодые люди способны любить. В твоем возрасте принято считать, будто после двадцати наступает глубокая старость… Когда-нибудь ты поймешь, что сейчас здорово заблуждаешься.
Диана была поздним ребенком. Когда она родилась, маме было тридцать шесть, а папе - почти сорок. У нее было благополучное детство, без бед и потрясений, но оно не было счастливым.
* * *
- Корень всех бед - в детстве, - сказал Моран. - Но тебе еще повезло. Ты все-таки человеческий ребенок, а видела бы ты тролленышей!
- Я уже не ребенок, - возразила Диана.
Моран затряс головой.
- Детство до сих пор не отделилось от тебя, не превратилось в отдельную субстанцию, с которой можно манипулировать. Поверь, я сужу, исходя из собственного опыта. Взрослый человек обычно делает из своего детства все, что ему вздумается, - источник бед и печалей, надежд и разочарований. "Почему ты зарезал Хамурабида?" - "У меня было такое ужасное детство, тут не только Хамурабида, тут кого угодно зарежешь"… Никогда такого не слыхала?
Диана покачала головой.
- Кто это - Хамурабид?
- Какая разница, - досадливо отмахнулся Моран, - его все равно уже зарезали. Я просто пример привел. Убийца Хамурабида был абсолютно взрослым, вот что важно. А для тебя подобная возможность еще не открылась. Я хочу сказать - возможность наплевательски относиться к правде о своих ранних годах. Над тобой она все еще довлеет. Правда, я имею в виду. Правда довлеет. И это делает тебя вдвойне опасной. Понимаешь?
Диана кивнула.
- Но самое прекрасное в тебе, - продолжал Моран с жаром, - это способность на деструктивный поступок. Ты в состоянии взять ножницы и уничтожить настоящее произведение искусства.
- Оно не было настоящим, оно не было произведением, оно не было искусством, - отчеканила Диана.
Моран вылил коньяк в колу и отпил сразу полстакана.
- Не согласен с тобой по всем трем пунктам! - жарко воскликнул он и обтер лицо перчаткой.
На верхней губе Морана остались черные разводы.
- Вы испачкались, - сказала Диана.
- Такова судьба любого Мастера, - отрезал Моран. - Если ты творишь, ты неизбежно пачкаешься. Ремесло не дается в руки чистюлям. Ты должна это знать.
- Да нет, вы лицо сейчас испачкали…
- А, это. - Моран взял салфетку и принялся яростно тереть губы. - Чистил сапоги и заодно нагуталинил перчатки. На тюбике было написано, что эта штука хорошо действует на искусственную кожу. Превращает в настоящую. Что, конечно, полная чушь. Но я подумал - "а вдруг" - и начистил. А потом забыл. Вот сейчас ты напомнила…
Он бросил грязную салфетку на пол и взял другую.
Диана постукивала по своему стакану кончиками ногтей. Так делала мама. Очень по-взрослому. Почти все равно, что накраситься маминой французской косметикой.
Моран впал в задумчивость, настолько глубокую, что сам того не замечая вслух проговорил:
- Целый год жену ласкал…
От удивления Диана вздрогнула, а потом криво улыбнулась:
- И кто из нас двоих Сонечка Мармеладова?
- Ты тоже читала? - обрадовался Моран.
- Разумеется. Все читали. Это есть в школьной программе.
- А вот и нет, - сказал Моран. - В программе оно, может, и есть, но читали далеко не все, а кроме того, большинство взрослых об этом вообще забыли. Улавливаешь мою мысль?
- Вы возвращаетесь к идее о том, что я еще маленькая.
- Да, - кивнул Моран. - Именно так. Ты дитя, а дети безжалостны. К тому лее ты мастерица, следовательно, способна уничтожить что-нибудь большое и значительное. Независимо от того, насколько труден в исполнении подобный деструкт.
- Я думала, мастера создают, а не уничтожают, - возразила Диана.
- Чушь! - рявкнул Моран. - Примитивное и пошлое представление о мастерах, которое следовало бы искоренять из обывательских мозгов оперативным путем, если другим не получается! Истинный мастер твердо уверен в том, что в любой момент может создать новую вещь, получше прежней, и потому недрогнувшей рукой отправляет в небытие абсолютно любые, даже самые ценные и трудоемкие творения.
К ним подошел официант, неодобрительно посмотрел на брошенную на пол салфетку, но поднимать не стал и даже носком ботинка не отодвинул. Кисло осведомился, не принесли ли еще что-нибудь. Моран сказал:
- Тебе-то какое дело?
Официант пожал плечами. У него в кармане черного фартука, дважды обернутого вокруг худых бедер, зазвонил мобильник. Официант выдернул мобильник и сказал:
- Ага. Ну. Нет еще. Ага.
И ушел куда-то в темные недра подземной кафешки.
Моран проводил его глазами и снова повернулся к своей спутнице:
- Ну что, пойдем?
- Надо заплатить, - остановила его Диана.
Моран так и плюхнулся на стул, с которого уже было поднялся.
- Что надо?
- Заплатить, - повторила она потверже.
- Ну вот еще. У меня и денег с собой нет.
Диана полезла в карман пальто и вытащила сотню. Моран с любопытством следил за ней.
- У тебя всегда в карманах деньги?
Она держала сотенную двумя пальцами, отстраненно и даже как будто брезгливо, и смотрела на Морана. Неожиданно до него дошло, что и отстраненность, и особенно брезгливость эти относились не к деньгам, а лично к нему, к Джуричу Морану. Такой вот тонкий, опосредованный способ сообщить человеку, что он - дерьмо. Заманил девушку в кафетерий и выпил колы с коньяком за ее счет.
- Убери бумажку, - прошипел Моран. - Спрячь ее в карман. Я видел, какие тут цены. Сотенной все равно не хватит. Бежим!
- Что? - растерялась Диана.
- Бежим!
Моран схватил ее за руку, выдернул из-за стола, вытолкнул из кафешки и поволок за собой по набережной.
За ними, кажется, гнались.
Диана вжала голову в плечи и боялась оборачиваться. У нее онемели ноги. Во всяком случае, стали какими-то чужими. Как будто к туловищу приставили два бревна на шарнирах. А вот левая рука, за которую тащил ее Моран, болела по-настоящему.
Моран мчался, пригнувшись к земле, стелясь, как волк или поземка, длинными прыжками. Вихлявое пальто развевалось за его спиной, заметая следы.
Западный ветер, ошалев от тысячи крохотных переулков, совершенно сбился с пути и метался, как обезумевшая птица.
То он хлестал Морана по левой щеке, то по правой, то пытался остановить, воздвигая незримую стену у него перед грудью, так что Морану приходилось идти на таран.
Наконец они с Дианой влетели в подъезд и захлопнули дверь. Задыхаясь, Диана упала на грудь Морану. Он подержал ее за трясущиеся плечи, потом отодвинул:
- У тебя какая-то неприятная влага на лице.
Диана шмыгнула носом. Если у нее и слезились глаза, то теперь от ярости они совершенно высохли.
- Кстати, у нас в подъезде нет домофона, - заметил Моран. - И замка, соответственно, тоже нет. Сюда может войти кто угодно. И в любую минуту. Не боишься, а?
Диана молчала.
- Пойдем ко мне, пересидим, - дружески предложил Моран.
- Не надейтесь, - отрезала Диана.
- Тебе надо переодеться, иначе тебя узнают и оштрафуют. Сообщат родителям и по месту учебы. Неприятностей наделают.
- Я не пойду к вам в квартиру, - сказала Диана. - Вы это поняли?
- Нет.
- Слово "нет" - самое труднопонимаемое в языке.
- Избавь меня от банальностей, - поморщился Моран.
- Я мастерица и способна на деструкт, - заявила Диана. - Мне можно.
- Ого! - Моран глянул на нее так, словно ей удалось пробудить в нем новый интерес. - Послушай, Диана, но ведь я тебя приглашаю не просто на частную квартиру. У меня здесь бюро экстремального туризма.
- Ага, - нехорошо хихикнула Диана. - Продаете путевки в один конец.
Моран заморгал. Можно подумать, его только что публично уличили в краже конфет.
Потом признался честно:
- Иногда и впрямь получается путешествие в один конец, без возврата. Но моей злой воли тут нет. Я никому не желаю дурного. И уж тем более не убиваю маленьких девочек. Это делают другие. И не здесь.
- Если вы вообразили, будто сумели меня успокоить этим признанием, то…