Фейт завистливо окинула взглядом жаркое из рыбы, риса и карри, ломтики бекона, тосты и мармелад и встала. Однажды Миртл объяснила Фейт, как правильно отдавать приказы слугам. Формулируешь фразу в виде вопроса, чтобы слова не прозвучали грубо: "Не могли бы вы подать чаю? Не могли бы вы поговорить с кухаркой?" Но вместо вопросительной интонации говоришь утвердительно, чтобы показать, что на самом деле это не вопрос и никому и в голову не придет ждать отрицательного ответа. Фейт подумала, что именно так мать с ней и обращается.
Говарду отвели две сообщающиеся комнаты - ночную детскую для сна и дневную детскую для игр, уроков и приема пищи.
- Ненавижу эти комнаты, - объявил он, понемногу откусывая тост и запивая его водой. - Тут ночью бегают крысы. Я не могу спать без Скордл.
"Скордл" было исковерканное "мисс Коддл" - имя его няни, дома, в Кенте, спавшей с ним в одной комнате. Фейт втайне нравилось прозвище "Скордл" - оно походило на имя загадочного животного.
Фейт и сама не любила детские, но по другим причинам. Весь прошлый год она чувствовала себя словно на качелях, швырявших ее из детства во взрослую жизнь и обратно. Яснее всего это ощущалось во время приема пищи. Порой она обнаруживала, что за ночь выросла со скоростью бобового стебля и ей дарована честь есть вместе с родителями в столовой. А потом без предупреждения она снова оказывалась в детской вместе с Говардом и миской каши, и маленький не по росту стул скрипел под ее весом.
Детская еда была "простой" и "полезной", что обычно означало безвкусной и вконец переваренной. Все детские воняли картошкой, рисовой кашей и дважды проваренной бараниной. От этого запаха Фейт казалось, будто на нее натянули старое платье, которое ей отчаянно мало. Ей хотелось чесаться.
- В другую руку… - Фейт ласково переложила ложку из левой руки Говарда в правую. Ежедневная борьба.
Главная трудность ждала ее после завтрака ей предстояло одеть брата в синий пиджак. Говард терпеть не мог этот пиджак, который ему приходилось носить на всех уроках. Левый рукав его был пришит к боку, таким образом, левая рука оказывалась в ловушке кармана, и он не мог ей пользоваться.
Упорное желание Говарда делать все левой рукой было, по словам Миртл, прихотью, из-за которой не стоило беспокоиться, но ее не стоило и поощрять. Гувернантка, воспитывавшая его до "Скордл", была слишком снисходительной, и у него развились кое-какие "дурные привычки".
- Ты же знаешь, что говорит мама! Тебе надо научиться писать и есть как положено до того, как ты пойдешь в школу! - Родители собирались отправить сына в закрытую школу, когда ему исполнится восемь.
Говард поморщился, как он делал всегда, когда речь заходила о школе. Фейт сглотнула комок горечи и зависти.
- Ты везунчик, Говард. Некоторые были бы счастливы, если бы их отправили учиться в хорошую школу. - Фейт не стала сознаваться, что сама относится к их числу. - Послушай! Если ты наденешь пиджак и сделаешь свои письменные задания, потом мы пойдем гулять в сад. Ты сможешь взять с собой пистолет!
Сделка показалась Говарду приемлемой.
Выйдя из дома, Говард бегал и стрелял по окнам верхних этажей, направляя на них свой деревянный пистолетик и истошно вопя: "Бум! Бум!" Он "подстрелил" черных ворон, флегматично подпрыгивавших при его внезапном приближении и лениво раскрывавших крылья, чтобы опередить его. Он стрелял во все, что попадалось им на грязной каменистой тропинке к морю.
Если бы кто-то заметил, как он ведет себя, Фейт наверняка отругали бы, что она позволяет ему так "утомляться". Все очень боялись, что Говард, единственный выживший сын, подхватит какую-нибудь смертельную простуду. Фейт уже была свидетельницей того, как пятеро ее младших братьев перестали цепляться за жизнь и увяли, словно маргаритки. Одни умерли в младенчестве, другие протянули несколько лет. Первых двух звали Говардами, потом были Джеймс и два Эдварда. Поэтому все считали выжившего Говарда хрупким, как будто умершие братья протягивали к нему руки. Но Фейт знала, что Говард гораздо крепче, чем полагают ее родители. Она понимала, что ему нужно бегать и носиться изо всех сил, пока он не устанет, а еще играть со своим пистолетиком. Он стрелял в те вещи, которые его пугали. Так он пытался сделать новый, незнакомый окружающий мир более безопасным.
Ее взгляд зацепился за приземистую башню на краю рощи. В свете дня Фейт обнаружила, что древнее строение - не более чем одноэтажный обрубок, глазницы окон заросли плющом, а каменная кладка была испещрена бурыми пятнами. Фейт захотелось осмотреть руины, но у нее были более неотложные занятия. Перчатки-улики жгли ей карман. Надо было как можно скорее от них избавиться, пока их не обнаружила какая-нибудь служанка.
Ближе к морю тропинка раздвоилась. По левой можно было взобраться на утес, но Фейт и Говард свернули направо, на выложенную булыжниками дорожку, ведущую к пляжу. Там Говард носился как сумасшедший, метясь в птиц, расстреливая грязно-коричневые утесы, вздымавшиеся по обе стороны, и собственную тень на влажном песке.
На пляже стоял маленький лодочный сарай с единственной лодкой внутри, возле которой была навалена куча камней. Пока Говард носился по берегу, Фейт проскользнула в сарай и сунула перчатки между парой валунов, сразу почувствовав облегчение. Почему-то чувство вины было острее, пока ее могли поймать с поличным.
Фейт вернулась на пляж. Ей тут скорее нравится, подумала она, несмотря на все эти мрачные цвета и свинцовую серость неба. Перед ее мысленным взором раскрылись учебники отца по естественной истории, и она с легкостью нашла слова для того, что видела. Вот проворные острокрылые крачки плавно скользят по серому воздуху. Вот важная черно-белая гагарка чистит перья на обломке скалы. Белые цветки морских водорослей трепещут среди камней.
Вглядевшись в далекий скалистый мыс, сильно выступавший в море, Фейт заметила, что волны бушуют там особенно яростно, разбрасывая вокруг шматки пены. Там и сям виднелись черные расщелины и треугольные разломы у основания скалы.
- Смотри, Говард! - окликнула она и махнула рукой. - Гроты!
Говард подбежал к ней и прищурился, всматриваясь по направлению ее пальца, потом прицелился пистолетиком.
Там есть чудовища? - задумчиво спросил он.
- Возможно.
Давай поплывем туда на лодке и поглядим!
Фейт бросила взгляд на лежавшую в сарае лодку, а потом уставилась на взволнованное море. Темные провалы в скале манили ее, как магнит.
- Может, в другой раз, - произнесла она, скорее уговаривая саму себя, - и нам надо будет спросить разрешения у папы с мамой.
Когда Говард набегался, Фейт повела его по тропинке обратно в дом. Увидев желто-бурую башню, она остановилась. Накануне вечером отец провел несколько часов в этой башне, хлопоча над каким-то загадочным растением. Тогда она предположила, что он просто хочет побыть наедине, но сейчас вспомнила этикетку "различные черенки", из-за которых она лишилась места в повозке. Слишком размытое определение, если вдуматься. Обычно ее отец был более точен в формулировках.
- Говард, хочешь поохотиться на львов около башни?
Фейт в поисках двери пришлось зайти со стороны леса. Из дома ее не могли видеть, и девочка, не в силах побороть соблазн, отодвинула ветхий засов и распахнула тяжелую деревянную дверь. Внутри царил мрак. От странного запаха, холодного, словно мята, щипало глаза. Она взглянула вверх: темные балки были затянуты паутиной. Крыша не пострадала от времени, с удивлением обнаружила она, и совершенно перекрывала дневной свет. Почему отец устроил здесь драгоценное растение? Ведь сюда не проникает солнце…
Фейт осторожно шагнула вперед, поскользнувшись на влажном каменном полу, и всмотрелась в темную маленькую круглую комнатку. Около дальней стены стояло нечто куполообразное, закрытое брезентовой тканью, из-под которой выглядывало основание горшка. Вся конструкция была высотой в два фута - подходящего размера, чтобы уместиться в ящик. Двинувшись к свертку, Фейт внезапно осознала, что крики "Бум!" стали громче и беспокойнее. Почувствовав укол совести, она выбежала наружу и быстро захлопнула за собой дверь, осматриваясь с опаской, нет ли поблизости отца. Вместо этого она увидела Говарда, пулявшего по зарослям: сквозь папоротники пробирался незнакомый мужчина.
Он не принадлежал к числу слуг, Фейт сразу это поняла. Поношенная одежда, спутанные волосы, клочковатая борода. В руке деревянная кадка. Скорее всего, незаконно проникший на их территорию. Фейт испугалась. Все волоски на ее теле встали дыбом, как у животного, учуявшего представителя другого вида. Четырнадцать лет внушаемых страхов вылились в приступ паники. Незнакомец. Она девушка, почти женщина, и ни при каких обстоятельствах ей не следовало появляться в обществе незнакомца без защитников и свидетелей. Иначе могло произойти ужасное.
- Бум! - завопил Говард. - Бум!
Мужчина остановился и повернулся к ним. Фейт подхватила Говарда и на всех парах понеслась к дому. Ворвалась в парадную дверь и чуть не столкнулась с матерью, выходившей из гостиной.
- Боже мой! - Брови матери взметнулись вверх. - Фейт, в чем дело?
Фейт поставила Говарда на ноги и рассказала обо всем прерывающимся голосом. Миртл бросилась хлопотать над Говардом, решившим, что он, должно быть, ушибся. Мальчик тут же заплакал.
- Позаботься о Говарде, Фейт, а я поговорю с твоим отцом.
Через несколько секунд в гостиную, где Фейт пыталась отвлечь внимание Говарда, явился отец.
- Где ты видела того мужчину? - спросил он.
- Около башни, - ответила Фейт.
- Насколько близко он подошел?
Фейт никогда не видела его столь взволнованным и злым. Теплая волна разлилась по ее телу при мысли, что отец заботится о ней.