Дождь смыл лицо
Неподвижно сидящего монаха.
Девочка вышла из дома
И зонтик раскрыла над ним.
Сама же встала под дерево,
Боясь помешать спящему.
Ветер швырнул зонтик
И пригоршней мелких ракушек
Поранил кожу молчащего.
Девочка желтым платьем
Покрыла плечи монаху.
Сама же стала поодаль.
Солнце открыло миру
Безликое изваяние,
Странно молчавшее
Кряду,
Тысячи лет сидящее.
Вздохнув, подумала девочка:
- Что я такое для вечности?
Пылинка,
Каким и счету нет,
И имени.
И век мой - короткая вспышка,
Капли в море,
Мелькнет и угаснет.
Вздохнув, припала к камню
И душу свою вложила
В тысячи лет грезившее тело.
И солнце разгладило лужи,
И ветер смел пригоршню листьев
С встававшего тихо монаха,
Поющего долгим молчанием
Тысячи лет кряду...
Вновь, на короткое время стихотворения, Хидэёри оказался в детстве, вспомнив игры в осакском замке, учащего его плавать высокого и красивого Токугава-сан и Алекса Глюка, обещавшего взять его к себе на корабль. Не взял. Обманул. Точнее, Хидэёри и сам бы не пошел, кто его знает, что может быть на уме у хитрожопого варвара.
Хотя с ним всегда было интересно, Арекусу Грюку был отменным рассказчиком, но его рассказы не были поучительными, как у приставленных к наследнику Тайку учителей. Токугава даже говорил, что большинство его историй неприличные, и их не подобает слушать готовящемуся управлять целой страной Хидэёри.
'Управлять страной!' Да уж лучше бы тогда он ходил в море вместе с Арекусу, лучше бы больше учился бою на мечах и стрельбе из луков, чем до бесконечности зубрить придворные ритуалы, как следует себя вести, что делать. Все равно в результате предатель Токугава забрал у него все, оставив смехотворно мало - построенный отцом осакский замок, небольшой гарнизон самураев, с которыми невозможно поднять восстание и, скинув предателя, занять его место. Законное место, полагающееся наследнику ?Тайку.
Хидэёри еще раз посмотрел на молчаливо сидящего монаха и вдруг узнал его. Как же давно это было - перед ним с бритой головой в монашеских одеждах восседал сам Тода Хиромацу, прозванный в военных кругах Железным Кулаком. Человек, долгое время являющийся правой рукой Токугава-сан и более десяти лет назад ушедший в буддийский монастырь замаливать грехи прошлого.
Долго же ему их замаливать!
Подчиняясь вдруг охватившей его злобе, Хидэёри замахнулся мечом, надеясь одним мощным ударом снести голову врага, но в последний момент что-то привлекло его внимание: внизу, в долине полыхнула какая-то белая вспышка. Хидэёри застыл с занесенным мечом, в то время как его самураи тоже начали всматриваться в странную и красивую картинку: по зеленому лугу летела белая молодая кобылка, весело играя с ветром.
- Хороший знак. - Подумав, Хидэёри опустил меч. Грациозное животное весело гонялось по лугу, уморительно подскакивая, вставая на задние ноги и чуть ли не переворачиваясь через голову. - Живи, старик. - Наследник Тайку в последний раз взглянул на так и не проснувшегося Хиромацу, вдруг представив себя ребенком, чье лишенное души тело - пригоршня осенних листьев - упало на руки каменного изваяния монаха.
Приказав своим людям следовать за ним, он повернулся к Хиромацу спиной и, нимало не опасаясь подлого удара, начал спускаться с холма. Когда они почти что выбрались на дорогу, прозвучал гром. Но дождя не было.
Глава 46
ХИДЭЕСИ
Хочешь освободиться от беспокойств, терзающих тебя? Умри.
Грюку Фудзико. Из книги 'Дела семейные'
Хидэёси родился в семье крестьянина Яэмона, в деревне Накамура, что в провинции Одавара, в конце зимы пятого или шестого года Тэнбун . Придворные льстецы убеждали Хидэёри в том, что его отец - отпрыск обедневшего самурайского рода, предки которого служили пехотинцами асигару, но Хидэёри знал наверняка, что у него крестьянские корни. Отец никогда не стеснялся признавать это. Признавать, что он, крестьянин из деревни Накамура, сумел поставить на колени всю Японию, в то время как сынки даймё были способны только сочинять стихи и переплетать ноги с женщинами.
Отец рассказывал, что после смерти его отца, деда Хидэёри, его мать вышла замуж во второй раз за злого, жестокого человека, ненавидящего пасынка.
- Отчим был хуже некуда! Я целыми днями ходил с синим опухшим лицом и разбитыми губами. Вот как он меня учил уму-разуму. Хороший был человек! - неожиданно подытоживал он, умиляясь тому, как маленький Хидэёри выпучивал на него глаза. - Отличный человек. Если бы он не бил меня каждый день, разве я додумался бы сбежать из дома и стать самураем? Так и крестьянствовал бы в деревне на нашем наделе, так бы и гнул спину на самураев. Какое-то время я нанимался то к нашему господину, то к его соседям. Соседи обычно более охотно берут к себе воинов, служащих до этого поблизости. Такие ребята отлично знают территорию предполагаемого противника, как пролезть туда незаметно, где стена в замке похуже, и друзья у них есть, и родители. Можно и в качестве шпиона послать, и если убить кого, они лучше сориентируются...
Потом в Суруге началась заварушка, а где воюют, всегда нужны новые самураи, и я, потолковав со своими ребятами, друзей к тому времени уже было с избытком, все такие же, как и я, сорвиголовы, пошли грязь дорожную месить в Суругу, под знамена клана Имагава. Правда, хозяева там больно чопорные были, как же - древний род, клан, свой герб, родственники при дворе спины гнут, крестьян не брали, брезговали. - Отец весело взъерошил челку Хидэёри. - И тебя бы не взяли. Ни за что бы не взяли, светик мой ясноглазый. Пришлось убить какого-то самурая и назваться его именем - Киносита Токитиро. Каково? - Отец смеется. - Вот под таким чудным именем и поступил я в десяток самурая Мацусита Наганори, вассала Имаґава.
- Это не тот самый Мацусита Наганори, из замка Кусано? - спрашивает Хидэёри.
- Он, - отец смеется, прикрыв щербатый рот ладонью, - ровно через пятьдесят лет я нашел и отблагодарил десятника Мацусита Наганори за доброту его и ласку. Это хорошо, когда тебя захочется поблагодарить спустя много лет, много смертей, много дорог... Я пришел к нему и сказал: помнишь меня, бывший десятник Мацусита Наганори? Помнишь желторотого юнца - самурая Киносита Токитиро?
- Помню, господин! - склонился он в поклоне. А сам дрожит - умора, зубы так и клацают. Видать, решил, бедолага, что я его покараю за былую строгость.
- Так вот, теперь, когда я стал тайку, я хотел бы отблагодарить тебя, подарив замок и земли. - Отец проникновенно смотрит в глаза Хидэёри и вдруг снова смеется, и велит выпить с ним как мужчина с мужчиной. Сладковатое саке слегка дымится, пить его горячо и прекрасно. Лицо отца раскраснелось над паром, рядом две женщины подливают саке отцу и сыну, Хидэери не видит их лиц, но да это и не важно.
- Потом в 23 году Тэнбун я ушел от Имагаву и примкнул к Ода Нобунага в ранге носителя сандалий. Я все время думал, как выслужиться перед своим новым сюзереном, как обратить на себя его взор. Подлинным самураем, детям даймё, было некуда расти, сын даймё и сам рано или поздно сделается даймё, а сын военачальника унаследует пост и самураев отца. К чему из кожи вон лезть, а я шел с самого низа, с низа, чтобы мои дети, чтобы мой сын мог наслаждаться вершиной. Знаешь, как приятно порой пописать на головы прохожих? - Отец подмигивает Хидэёри, женщины смеются. - А давай-ка вместе! - Они поднимаются и, выйдя на балкон замка, одновременно писают вниз. Золотистые струи сплетаются, и невозможно уже определить, где капли Хидэёси, а где моча Хидэёри. Все перемешалось, сделавшись единым золотым дождем кратковременного счастья.
- Я думал, как отличиться перед Нобунага, и придумал, моему сюзерену было необходимо срочно поставить замок, и я завершил строительные работы за три дня. Всего за три дня! Небывалое дело! Многие тогда посчитали, что я продал душу какому-нибудь злому божеству! Но в отличие от наших людей, я был крестьянином, хорошо разбирающимся в хозяйственных делах, так что... - Он машет рукой. - Нобунага высоко оценил мои труды и даже назначил меня управителем призамкового города Кийосу, поручив мне как управляющему осуществлять все финансовые операции рода Ода! Небывалое для крестьянина положение в обществе. Но это было еще только начало. В 7 году Эйроку господин одарил меня еще более щедро, разрешив вступить в брак с дочерью его вассала Асано Нагамаси. А еще через два года, в 9 году Эйроку, я за ночь возвел укрепление в болотистом районе Суномата, которое стало главным плацдармом для штурма вражеской цитадели. Я уже имел достаточно высокое положение в обществе и, проведя переговоры с рядом влиятельных генералов противника, переманил их на нашу сторону. Да. - Отец берет с подноса кусочек рыбки, вертит ее какое-то время перед собой, ухватив тонкими палочками хоси, отправляет в рот. - Когда они поверили мне и перешли на сторону Нобунага со всеми своими людьми, лошадьми, с сундуками, ?полными золота и серебра, и амбарами с зерном, ход войны изменился, мы начали побеждать!
В 11 году Эйроку мы пошли на Киото, где после победы я и Акэти Мицухидэ вдвоем были назначены соправителями столицы.
Позже, в 1570-м, или, как более привычнее, 1 году Генки, вместе с Ода Нобунага мы бились против рода Асакура, властителей северной провинции Этидзен. В это время наш союзник Адзаи Нагамаса перешел на сторону врага, и вместе с Асакурой они попытались взять нашу армию в тиски.