- Что с тобой, Тополек мой? - прошептала мать. Она никогда не называла меня Олавом и ни разу не заговорила со мной на языке викингов, хотя знала его. Мать не забывала, кто она и откуда, и прилагала все усилия, чтобы и я помнил это. - Не спится?
- Я не могу больше, мама, - не выдержал я. - Отец сегодня вернулся из похода…
- Знаю, - с горечью вздохнула мать. - Опять…
- Мама, я так хочу быть как он! - тихо воскликнул я. - Я хочу стать викингом!
Ласково гладившая мои волосы рука замерла. В темноте я не заметил, как мать напряглась.
- Викингом? - прозвучал ее дрожащий голос. - Ты хочешь…
- Я хочу быть как отец! Хочу тоже ходить в походы, сражаться, брать добычу… Все бы отдал, чтобы отец взял меня в дружину!
- Нет! - вдруг воскликнула мать и обхватила мою голову руками. - Ни за что! Молись Свентовиду, чтоб не разгневался на тебя за неразумные речи!
Свентовид был богом ее племени, мать знала многих богов и помнила все праздники и молитвы, рассказывала о них былины-кощуны. И сейчас она истово повернула мою голову за уши к себе - в темноте ее глаза горели двумя свечками.
- Проси Проно и Свентовида, чтоб не отвернулись от тебя, неблагодарного! - приказала она.
- Не буду! - вдруг рассердился я. - Сама молись своим богам! А я хочу быть викингом, как отец!
- Как отец? - Мать неожиданно улыбнулась жалкой улыбкой, как бывало всегда, когда она вспоминала свой дом. - Как твой хозяин, Эрик Медведь, хотел ты сказать? Но не как отец!
Она отстранилась, но теперь уже я приподнялся и потянулся к ней:
- Ты чего, мама? Разве не Эрик Медведь мой отец?
- Теперь уж не узнаешь… - Лицо матери сразу потухло, она сжалась в комок. - Я была ведь хорошего рода, Тополь! За меня сватался наш князь… Князь Светан из рода Волка… Совсем скоро я должна была войти в его род и его дом, но мы не захотели ждать назначенного дня… У нас была всего одна ночь, а наутро пришли викинги!.. Эрик Медведь сам убил моего Светана на моих глазах, а меня в ту же ночь взял силой… Я не знаю, чей ты сын, но я так хотела родить моему Волку Волчонка!.. И теперь этот Волчонок вырос и хочет идти войной на земли своих предков!.. За что, боги! Почему вы не дали мне умереть? Почему сохранили жизнь? Чтобы я видела, как мой сын становится зверем? Чтобы я однажды взглянула в глаза своих сестер, приведенных им в рабство? Чтобы его проклинали на его родном языке, чтобы стал он врагом своего народа?..
Она почти кричала, и я бросился к ней, обхватил руками и силой заставил прилечь рядом со мной, чтобы она причитаниями не разбудила остальных рабов.
- Молю тебя, сынок! - лихорадочно шептала мать. - Оставь эти мысли! Не надо! Ради себя самого - не надо!.. Если бы ты знал, как тяжко мне жить здесь! Если бы не ты!.. Я живу только ради тебя, только из-за тебя, но, если с тобой что-нибудь случится, я не проживу долго - я просто не смогу дальше жить… Не надо!
Глотая слезы, мать еще долго сидела надо мной, гладила мои волосы и что-то шептала бессвязно. Свернувшись калачиком, я слушал ее голос, не внимая смыслу сказанных слов. Два чувства - жалость к матери и жалость к себе - боролись во мне.
Я уже был готов подчиниться матери. Успокоившись, она прилегла рядом - моя голова покоилась у нее на груди, - и я тоже чуть было не заснул, но вдруг словно какая-то сила заставила меня выпрямиться. Как наяву, вспомнил я неприметный жест отца в кладовой и понял, что не давало мне покоя.
Медленно, чтобы не разбудить мать и лежавших вповалку вокруг трэллей, я поднялся и крадучись выскользнул наружу. Огромный двор был погружен во мрак. Низкие осенние облака закрывали месяц и звезды, приходилось двигаться очень осторожно. В такие темные ночи чаще всего и совершались побеги. Но я не хотел убегать.
В дружинном доме пир уже закончился, и огромный зал был полон храпом и сонным дыханием спящих. Огонь в очаге еще дотлевал, кое-где дымились факелы на стенах, позволяя различить столы, скамьи и валявшихся на ворохах соломы викингов. Некоторые спали со служанками и рабынями, некоторые - в объятиях друг друга, некоторые поодиночке.
Пробираясь между спящими телами, я прокрался к кладовой, двигаясь ощупью, вдоль стены. Как обычно на празднике, стены зала были украшены шкурами медведей, волков и кабанов, рогатыми черепами оленей и лосей, различными мечами в дорогих ножнах, расписными щитами и прочим оружием. Бери любой меч и становись викингом! Но меня неудержимо влекло дальше.
Когда мои пальцы наконец нащупали тесовую дверь кладовой, я запоздало вспомнил, что она должна была быть заперта на замок. Если так, пришлось бы разыскивать ночью госпожу Идуну или отца, тайком утащить у них ключ или вовсе отказаться от затеи. Но тут я наткнулся на тяжелый кованый замок - и он дрогнул в моих руках.
Отец забыл запереть кладовую! От волнения и страха я чуть не отпрянул, но счел это добрым предзнаменованием и, про себя помянув великого Одина - ведь ему тоже приходилось воровать! - толкнул дверь.
Здесь было так темно, что я повернул обратно. Я не представлял, что буду искать, а попробуйте найти неизвестную вещь в полной темноте. Сняв со стены в зале факел, я вернулся в кладовую, воткнул его в гнездо и осторожно подкрался к висевшей на запомнившемся мне крюке уздечке.
Бережно, словно боясь, что она выдаст меня звоном золотых блях, я снял ее, положил на ворох шкур, и сердце мое радостно забилось. Крюк, вделанный в стену, на самом деле был рукоятью меча, давным-давно замурованного в камне! Не веря своим глазам, я ощупал рукоять, украшенную бледными камнями и сложной, потемневшей от времени и сырости чеканкой. Перекрестье изображало двух змей, свившихся между собой в смертельном поединке, а за саму рукоять можно было свободно взяться двумя руками. Прямое, гладкое, как поверхность воды, лезвие на три пальца торчало из стены так, что казалось - меч растет из камня.
Как во сне, забыв про все на свете, я гладил его, в полутьме ощупывал искусно вычеканенные тела змей, полированные камни на рукояти и чувствовал, что меня сюда привела высшая сила. В детстве я слышал много легенд и сказок о том, что герою или богу предлагалось испытание - выдернуть из камня или дерева оставленный там волшебный меч и тем самым доказать свое право именоваться героем или богом. Как любой мальчишка, я мечтал найти такой меч, и, конечно, я сразу схватился за него поудобнее и дернул за рукоять!..
Меч вышел из стены с легким скрежетом и остался у меня в руках. От неожиданности я чуть не отбросил его, но холодная рукоять уже начала нагреваться в моей руке, и мне показалось, что я держу живое существо. Выходило, что саги и легенды не всегда врут! И доказательство этого я познал только что!
Забыв в гнезде факел, я выбрался из кладовой в пиршественный зал, подошел к самому очагу и в неверном свете догорающих углей стал разглядывать свою находку. В оружии я ничего не смыслил, но сам вид длинного прямого тела, тускло сверкающего в отблесках огня, богато убранной рукояти и то, как легко и ловко меч угнездился в моей руке, - все говорило о том, что мне досталось необыкновенное оружие. Таких мечей я не видел ни у Эрика Медведя, ни у его сыновей и родичей, ни даже у самого ярла Готфрида Синеусого, когда он посещал несколько лет назад наш двор, торопясь на тинг в Бирке. Я без конца гладил его, переворачивал, взвешивал на руке и с каждым мигом чувствовал, как в моей душе зреет странное чувство, не испытанное мною ранее.
До сего дня и часа я не знал любви - мне шел всего шестнадцатый год. Конечно, я успел познать женщину - среди рабынь много найдется таких, готовых на все, - но истинную привязанность, вспыхивающую в сердце раз и навсегда, мне пережить не довелось. До тех пор, пока в моих руках не оказался этот меч. Я влюбился в него с первого взгляда, с первого прикосновения, как влюбляются только в сагах мужественные герои и боги.
От долгого пребывания в камне лезвие меча потускнело и походило на бока котлов и старых кухонных ножей. Подобрав на полу пук соломы и набрав в очаге золы, я принялся оттирать его. Мне пришлось перечистить за свою жизнь немало котлов, и я знал свое дело. Не успели прогореть и погаснуть последние угли в костре, как меч заблестел, как новый. И на его боку открылись выжженные руны. Они заставили меня окончательно уверовать в то, что это необычное оружие.
Две руны мне оказались знакомы - их часто чертила моя мать, пытаясь обучить меня знанию своего народа. Это были "человек" и "кано", символ свершения. Остальные были совершенно неизвестны, но и так выходило, что кто-то должен сотворить нечто, смысл которого скрыт от моего сознания.
После этого я отмел последние сомнения. Я добыл меч, подобного коему никогда не видели Ильвинги. Значит, он предназначался мне. Он скрывает какую-то тайну - я должен был ее знать.
Единственным человеком, которого я мог попросить о помощи, был Ольгерд-скальд. Ему были ведомы все руны, он знал все легенды и саги на свете, помнил деяния еще деда Эрика Медведя, великого конунга Хельги Хелигссона Бешеного, приплывшего в этот фиорд после того, как двоюродный брат отнял у него власть. Возможно, это меч моего великого предка, который он велел замуровать в стене как знак того, что больше никогда не покинет этого места. Прижимая к себе меч, я бросился в ночь на поиски скальда.
Ольгерд жил одиноко в маленьком домике у внутренней стены нашего двора, там, где на возвышении стояли изваяния богов и рос толстый священный дуб. На его ветвях вешали жертвы богам - два скелета принесенных по обету пленников еще болтались на толстых суках. Третий труп был еще свежим - Эрик Медведь однажды в юности дал обет приносить в жертву Одину одного пленника, если в походе он не потеряет ни одного человека.