11
Боннур оказался высок, строен и широк в плечах. Его гладкое лицо было едва-едва украшено легким пушком, но руки уже налились мужской силой. И глазами, и грациозностью движений он напоминал оленя. Хотя Боннур был христианином, Забдас устроил ему сердечный прием, а уж потом отправил искать себе постель в помещении, где спали остальные юноши, служившие и учившиеся у Забдаса.
Год назад Забдас купил прилегающее к его дому строение поменьше. Нанял мастеровых, они навесили общую крышу и сломали перегородки, объединив два дома в одно просторное здание. Это давало Забдасу дополнительные рабочие и складские помещения, а заодно и жилье для новых помощников - дело разрасталось. Однако недавно он велел приостановить строительные работы: надо, мол, еще посмотреть, какое влияние окажут нынешние завоевания Персии на торговлю с Индией. В результате необставленная пристройка осталась пустой, пыльной и тихой.
Когда муж привел ее туда, Алият немало удивилась, что одна из дальних комнат на втором этаже чисто выметена и обставлена. Пол покрывал простой, но толстый шерстяной ковер. Окно обрамляли занавеси. На столе - графин с водой, чашки, папирус, чернила и перья. У стола - два табурета, а рядом Боннур. Алият уже была с ним знакома, и все равно пульс ее участился.
Юноша глубоко склонился в приветствии.
- Устраивайтесь поудобнее, - сказал Забдас с несвойственной ему сердечностью, - поудобнее, мои дорогие. Если мы позволяем себе нечто не вполне обычное, пусть это по крайней мере доставит нам радость.
Он обошел всю комнату, приговаривая:
- Чтобы моя жена могла давать тебе разъяснения, Боннур, а ты мог задавать ей вопросы, вам нужна определенная свобода. Я вовсе не такой уж сухой пень, каким меня считают. Уклад жизни города, тонкости общения не изложишь в цифрах и не разберешь, как пример на сложение. Людские смешки и стеснение, которые вы чувствовали бы, сидя на виду у всякого дурака, связали бы ваши языки и запутали умы. Задача усложнилась бы и затянулась, а то и стала бы невыполнимой. И уж наверняка меня сочли бы, мягко говоря, чудаком. Стали бы гадать, не впадаю ли я в старческое слабоумие. А это повредило бы торговле. Потому-то я устроил это убежище подальше от людских взоров. При всяком удобном случае, когда для тебя, Боннур, не найдется других поручений, я буду посылать тебе весточку. Тогда ты будешь являться сюда через заднюю дверь, выходящую в переулок. И тебе я буду подавать знак, Алият, чтобы ты шла прямиком сюда. Иногда ты будешь приходить сюда и одна. Ты хотела помочь мне - очень хорошо, ты сможешь без помех просматривать мои бумаги и высказывать свое мнение. Это будет общеизвестно. Но в иные разы, неведомо для других, ты будешь учить Боннура.
- Но, почтеннейший! - По лицу юноши волнами пробегали то бледность, то румянец. - Мы с госпожой и больше никого?! Ведь можно же отрядить служанку, евнуха или… или…
- Твое смущение делает тебе честь, - покачал головой Забдас, - однако сторонний наблюдатель разрушил бы весь мой замысел - дать тебе по-настоящему познать условия жизни в Тадморе, избегая осмеяния и сплетен. - Он пристально оглядел обоих. - Ни на миг я не усомнюсь, что могу доверять своему родственнику и собственной старшей жене. - И добавил, слегка усмехнувшись: - Тем более что она уже прожила на свете дольше, чем обычные люди.
- Как?! - воскликнул Боннур. - Вы шутите, хозяин! Ни чадра, ни платье не в силах скрыть…
- Это верно, - с легким присвистом в голосе согласился Забдас. - Об этом ты узнаешь от нее, вместе с вещами менее любопытными.
12
Солнце клонилось к закату.
- Ну, - сказала Алият, - пожалуй, лучше прерваться. У меня есть еще обязанности по дому.
- У меня тоже есть дела. И мне надо подумать над тем, что ты открыла мне сегодня, - протяжно отозвался Боннур.
Ни он, ни она не поднялись со своих табуретов, продолжая сидеть лицом друг к другу. Вдруг юноша зарделся, опустил глаза и выпалил:
- Моя госпожа на диво умна! Будто обласкал.
- Нет-нет! - запротестовала она. - За долгую жизнь даже глупец способен выучиться чему-нибудь.
Алият видела, что ему трудно встретиться с ней глазами.
- Трудно поверить, что ты… что ты старая.
- Просто годы не сгибают меня.
Сколько сот раз она произнесла именно эти слова! Ответ пришел на язык механически.
- Ты много всякого повидала… - Он недоговорил и, охваченный безрассудным порывом, бросил: - А перемена веры? Тебя силком отняли у Христа!
- Я ни о чем не жалею.
- Неужели? Хотя бы свобода, которую ты утратила, которую утратили твои друзья. Просто свобода смотреть на тебя…
Она уже хотела осадить юношу - дверной проем закрывал лишь бисерный занавес. Однако даже такой занавес немного заглушает звук, а между этой комнатушкой и жилой частью дома простираются пустынные коридоры… Боннур говорил негромко, слова звучали из глубины души, и на ресницах даже блеснула слеза.
- Да кому какое дело до старой ведьмы? - спросила она, понимая, что опять поддразнивает его.
- Никакая ты не ведьма! Тебе не следовало бы прятаться под чадрой. Я заметил, как ты то и дело забываешь горбиться и шаркать ногами.
- Сдается мне, ты пристально наблюдал за мной. Алият боролась с приятным головокружением.
- Ничего не могу с собой поделать, - потерянно признался он.
- Ты слишком любопытен. - И, словно другая женщина овладела ее устами, ее руками: - Но лучше разом покончить с этим. Смотри! - Алият сдернула чадру. Юноша охнул. Опустив чадру, Алият встала. - Ты удовлетворен? Храни молчание, или нашим встречам придет конец. Моему господину эта вольность придется не по вкусу.
С тем она и ушла. Дочка в гареме встретила ее жалобами:
- Мама, где ты была? Гутна не позволяет мне взять игрушечного львенка…
Алият призвала на помощь все свое терпение. Надо любить этого ребенка. Но Тирия - плакса и очень напоминает своего отца…
13
Порой в череду будней врывалось разнообразие - когда Забдас давал Алият записи для изучения и осмысления. Она уходила в дальнюю комнату и пыталась постигнуть прочитанное, но мысли разбегались, будто она пыталась удержать в руке горсть червей. Дважды Алият словно невзначай встречалась здесь с Боннуром. Во второй раз она облачилась в тонкое платье и сняла чадру с самого начала.
- Зной прямо испепеляющий, - пояснила она юноше, - а я всего лишь старая бабушка. Нет, даже прабабушка…
Урок прошел почти впустую - оба то и дело погружались в молчание.
Дни тянулись за днями; Алият утратила им счет. Какая разница, сколько их прошло? Каждый, как две капли воды, походил на предыдущий во всем, кроме перебранок, досадных мелочей и снов. Неужели кое-какие сновидения навеяны самим сатаной? Если так, Алият была ему даже благодарна.
Затем Забдас вновь призвал ее в контору.
- Твои советы оказались ничего не стоящими, - брюзгливо бросил он. - Неужели тебя наконец-то настигло старческое слабоумие?
Алият совладала с гневом и покорно откликнулась:
- Прости, господин мой, если в последнее время у меня не было дельных мыслей. Я буду стараться изо всех сил.
- Бесполезно! От тебя больше никакого проку. Вот Фуриджа - дело другое. Фуриджа согревает мне постель и скоро наверняка понесет плод. - Он махнул рукой, отсылая Алият. - Ладно, ступай! Иди, жди Боннура, я пришлю его. Может, сумеешь хотя бы надоумить его, как толково скупать шерсть, чем он сейчас занимается. Но, клянусь всеми святыми… клянусь бородой пророка, я начинаю жалеть о данных вам двоим обещаниях!
Через пустую пристройку Алият пробиралась, крепко сжав кулаки, а в комнате встреч принялась нервно расхаживать из угла в угол. Клетка! Остановилась у окна, сквозь решетку выглянула на улицу. Отсюда был виден, поверх стен, древний храм Ваала. Под яростными лучами солнца известняк казался выбеленным, бронзовые капители колонн горели ослепительным пламенем, а барельефы как бы оживали. Между тем храм был давно заброшен, стал пустым и ненужным, как и она сама. Теперь, правда, храм вздумали обновлять. Из четвертых или пятых рук до Алият дошли слухи, что арабы решили превратить его в крепость.
Неужели эти дохристианские силы умерли бесповоротно? Ураганный Ваал, солнечный Ярибол, лунный Аглибол… Астарта, покровительница зачатий и рождений, ужасная в своей красоте, сошедшая в ад, чтобы отвоевать своего любимого… Невидимые, шагают они вдвоем по земле; неслышимые, перекрикиваются в небесах; и море, которого Алият ни разу не видела, бушует в грудях богини.
Шаги. Бусины занавеса звякнули. Алият резко обернулась. Боннур замер в дверях, потея. Она ощутила этот запах, знойный, молчаливый запах мужчины. Она и сама взмокла, платье прильнуло к коже. Отстегнув чадру, Алият швырнула ее на пол.
- Госпожа моя, - задохнувшись, пролепетал он, - о моя госпожа!
Она двинулась ему навстречу. Бедра ее покачивались, будто по собственной воле. Дыхание участилось.
- Чего ты хочешь от меня, Боннур?
Юноша затравленно озирался, устремляя свой олений взор то направо, то налево. Попятился на шаг, вскинул руки оборонительным жестом.
- Не надо!
В голосе его звучала мольба.
- Что - не надо? - рассмеялась Алият, останавливаясь прямо перед Боннуром - так, чтобы он не смог отвести взгляд. - Нам с тобой надо продолжить занятия…
Если он благоразумен, он согласится. Сядет и начнет спрашивать, как лучше торговаться с караванщиками. Не позволю ему быть благоразумным, ни за что не позволю!